Белые области

13 месяцев спустя Адам Пирс впервые смог подняться с постели, и даже некоторое время постоять у окна в величайшей задумчивости. Он как будто узнавал и не узнавал то, что видел в прозрачном стекле. Поверх панорамы вечерних огней, головокружительного вида на вечно неспящий Сейнт-Эльм-Сити, отражалось чужое, холодное лицо, отмеченное деспотичной викторианской красотой, столь же искусственной, сколь и безукоризненной. Ни одного изъяна: аскетические очертания рта, густая мефистофельская мгла в глазах. Маленькая точка родинки под левой бровью. Отросшие каштановые локоны касаются плеч. Адам поднес пальцы к скулам: он чувствовал прикосновение, видел его, но никак не мог осознать, что трогает себя самого. Похоже, это побочный эффект от всего, что он с собой сделал. Тело ощущалось таким же чужим, как будто он забрался в синтетическую оболочку через десятки лет анабиоза. Адам медленно вдохнул и выдохнул. Теплый кондиционированный воздух едва уловимо пахнул розами, сбрызнутыми водой: кто-то повсюду расставил эти цветы, пока он спал. Траурно-алые, столь темные, почти черные, с плотно сомкнутыми бутонами и необрезанными шипами, они как будто собирались увянуть, так и не соблаговолив распуститься. Адам не мог вспомнить, любил ли он розы. Но ему нравилось, как сладко они пахнут. Склонившись к бутонам, Пирс заметил белый прямоугольник визитки. «С любовью, Тони» Тони? Тони? Адам недоверчивым взглядом еще раз пробежал написанное. Это наверняка светский пранк, он что-то не помнил, чтобы они с Тони перешли к каким-то близким отношениям в реале (если это тот Тони, о котором он думает. Тони-чертов-Харрикен). Как бы здесь ни оказалась эта визитка и эти цветы, целый грузовик цветов, Пирс решил подумать об этом позднее. В конце концов, может не все из них прислал Тони. Посмотрев на букет так, словно тот мог выстрелить в него, Адам поспешно отошел в сторону, закладывая руки за спину и мучительно вглядываясь в собственное лицо, которое до сих пор казалось ему чужим. (как будто над ним хорошенько поработали влюбленные в готику пластические хирурги) (во сне он выглядел несколько иначе) (был ли это сон?) (господи, блять, если ты есть, скажи, как различить реальность и игру растерзанного разума) Адам прислонился воспаленным лбом к холодному стеклу. После того, как он очнулся несколько дней назад, Лилиана рассказала о неудачном эксперименте с препаратом, стирающем память. Она прятала взгляд. Пирс понял, что сестра ему лжет, или, во всяком случае, чертовски много недоговаривает. - Мне снился странный сон, - сказал ей Адам тогда, - знаешь, бывают такие сны, в которых как будто проходит несколько лет, и, проснувшись, ты не понимаешь, где ты и что из всего этого реально? - У тебя серьезная побочка от «белых областей», я обязательно тебе все расскажу, как только твоя коллегия докторов разрешит это. Если что-то пойдет не так, Мэт просто сожрет меня, Адам, - Лилиана нежно взяла его за руку, так, как только она умела, потому, что только у нее были такие осторожные мягкие пальцы, - ты не представляешь, как я рада, что лекарство сработало, и ты действительно пришел в себя... - Мэт... причем тут Мэт Сайлас? Сколько... сколько это длилось? - Что, Адам? – она как будто не слышала его первого вопроса. - Как долго я спал? Тот сон, который я видел... такой странный... я как будто работал у нас в «Белых областях». Во фронт-офисе, и меня звали Ян Мартингейл... помню, я всегда терял свой обед в наших холодильниках. Лили, ты когда-нибудь думала о том, как ужасно у нас работать простым людям? – Адам зажмурился. Лилиана перешла от его руки к плечу, поглаживая чуть заметно, а затем ее пальцы принялись перебирать его волосы, - я точно уверен, в этом сне кто-то постоянно съедал мой обед или закидывал его в самый дальний угол. Им было совершенно плевать, найду ли я его. Какой кошмарный сон... - Успокойся, мой дорогой, тебе нельзя так много говорить, - прошептала Лилиана, - поспи еще немного, уверена, в этот раз тебе приснится нечто, что тебя успокоит. Сейчас, стоя возле окна в темно-синей пижаме, Адам Пирс был практически уверен: то был вовсе не сон. И нихрена это не успокаивало. Огромная, погруженная в полумрак комната вовсе не похожа на микроскопическую съемную квартиру, в которой комфортно можно было жить, разве что, хомяку. Взгляд снова вернулся к визитке в его руке. На обороте - телефонный номер. Итак, если Лилиана лжет, будет ли ложью то, что скажет Тони? - Алло? – голос на том конце линии сорвался, - Ян? Алло? Ты меня слышишь? Адам стиснул плоскую панельку телефона в руке так, что побелели пальцы. Ян. Тони Харрикен назвал его Ян, и это ему совершенно точно не показалось, у него, вероятно, расстройство идентичности, вызванное постоянным пребыванием в виаре, странные сны и провалы в памяти, но со слухом, о, со слухом у Пирса полный порядок. - Адам? Ты очнулся? – голос Тони переменился. Едва уловимо, как сменяется ветер ближе к рассвету, когда с моря приходит холодный воздушный фронт. - Да, - быстро ответил Пирс, пока Харрикен не передумал и не бросил трубку, - и нам нужно поговорить. Ты назвал меня Ян, откуда ты знаешь это имя? Из моего сна... – Пирс растерянно смотрел на телефон: оттуда неслись гудки. Тони отсоединился, не соизволив его дослушать. Да что, черт подери, тут происходило и происходит? Набросив пальто поверх пижамы, надев кеды и включив голограмму, в которой он представал в элегантном песочном костюме-тройке, аккуратно причесанный, Пирс бегом бросился к лифту, ведущему на первые этажи башни «Белых областей». Он находился в клиническом центре, а не у себя дома, под круглосуточным наблюдением. Но сейчас никто не успел его остановить: персонал попросту растерялся, не зная, как задержать его и остаться вежливыми. - Мистер Пирс, куда вы? Вернитесь, пожалуйста, в вашу палату! - Уйди с дороги, - прошипел Адам, отпихивая охранника. Громила послушно отодвинулся, не то, чтобы удар был хоть сколько-нибудь чувствительным, но нельзя же причинить какой-то вред большому боссу. Было почти девять вечера: постепенно гас свет, уходили последние задержавшиеся сотрудники, оставались только те, у кого ночная смена. Запыхавшийся, теряющий дыханье от напряжения, Адам вылетел в огромный холл. У турникетов скопилась небольшая толпа. Все остановились и глазели на него, точно он - восставший на третий день после своей смерти Иисус, не меньше. Пирс наткнулся взглядом на свой собственный портрет: мазня никогда ему не нравилась, нейросеть поймала что-то такое в нем, чего не было на самом деле, или Адаму не хотелось признаваться себе, что он выглядит таким бессмысленным, самодовольным, богатым мудаком. Подойдя к портрету, Пирс сделал то, чего и сам от себя не ожидал пять минут назад: он попытался сорвать тяжелую раму со стены, а когда это не получилось из-за высоты, взял стул, подставил как надо, забрался на него. Теперь-то уже ничто не мешало ему сбросить портрет со стены. Задыхаясь, под изумленными взорами персонала и секьюрити, он исступленно пинал раму ногами, оставляя безобразные разрывы на холсте, а затем взял стул и разломал его ударами по вконец измочаленному портрету. Рама треснула, от изображения остались одни обрывки, на которых едва можно было узнать его самого. До предпринятого им акта вандализма, несомненно, у портрета было его лицо. Не его лицо. Лицо проклятого Адама Пирса, засранного ублюдка, из-за которого все и началось. Он вытащил из кармана пропуск. «Белые области, Ян Мартингейл, менеджер по работе с клиентами» «Белые области, Адам Пирс, CEO» Как в сомнамбулическом сне, Адам приложил прямоугольник пропуска к валидатору, и турникет услужливо распахнулся. Никто не останавливал его; пошатываясь, Пирс вышел прочь из здания. На улице начинался дождь: холодные капли летели с неба, падали ему на лицо, когда он запрокинул голову и увидел светящийся билборд с рекламой «Белых областей»:

«Начните жизнь с чистого листа! Вы этого заслуживаете!»