Белые области

за 43800 часов до этого (примерно 608 игровых лет назад) Адаму Пирсу было скучно. Большая часть того, что он делал, проистекала именно из этого чувства. Огромная пустота жила в нем задолго до того, как он принял «белые области». То, что существовало внутри Адама, не имело ничего общего с белизной – реликтовая тектоническая мгла, отзвук очень старых и очень мрачных эпох, когда человеческий разум едва тлел напуганной робкой искрой среди бескрайних просторов первобытной жестокости. Если бы Пирс мог занестись еще выше, чем уже заносился, он бы вел свой род от последних динозавров, а не от первых приматов; впрочем, разве не у всего живого на земле существовал так называемый last universal common ancestor, LUCA - последний общий предок? Крошечная хрупкая клетка, обитающая в булькающей грязи на жаркой безвоздушной Земле, которая, тем не менее, растет, делится и только потом умирает. Это завораживало Адама; LUCA казался ему воплощением чего-то по-настоящему сильного и прекрасного. Люди никогда так не смогут. В своих мыслях Пирс милостиво пропускал все несовершенные звенья эволюции, которые отделяли его и его возлюбленную амебу. LUCA стал его примером и учителем, в некоторой степени, мог даже считаться отцом с многократной приставкой «пра». Однако желания Адама простирались намного дальше простейших устремлений одноклеточного организма; его интеллект пребывал в постоянном поиске той новой информации, которую требуется обработать. В периоды вынужденного отдыха от бесконечного познания каждая клеточка изнывала от скуки. Праздность была самым нелюбимым грехом Адама, поэтому сегодня он вновь намеревался как следует поразвлечься. Некоторое время назад в Хадаль случилось действительно масштабное восстание. Мятежный принц Дайм ухитрился подбить выступить против императора практически всех остальных. А началось с того, что в прошлую кампанию главным призом была полумифическая реликвия демонского мира – венец славы Эрешкигаль, позволяющий его владельцу пользоваться расположением богини-нейросети на уровне самого императора. Умирающий от скуки Ками бросил ценнейший артефакт в руки амбициозного и ненавидящего его Дайма, уравнивая их силы настолько, чтобы сделать вызов возможным. Эрешкигаль самоустранилась, остальные принцы тут же воспользовались редким шансом; Ками остался один против всех! Он действительно мог проиграть. Как это будоражило. Жаль, что спустя несколько этапов кампании альянс начал откровенно сливаться. И вот, уже дошло до того, что принцу Дайму пришлось бесславно сбежать в свой замок на морском побережье, а Ками готовился положить этому глупому мятежу конец, но обязательно какой-нибудь такой, чтобы запомнилось надолго. Тони заслуживал чего-то особенного. Сегодня император не осматривал с высокой башни строящиеся в бесчисленные квадраты когорт легионы; у него и войска-то почти не осталось - нужно все-таки отдать должное альянсу, который спустил сумасшедшее количество вполне настоящих денег на покупку ботов, амуницию и ускоренную прокачку. Все это упало Пирсу на счета; поэтому у него сегодня было на редкость вдохновленное расположение духа. - Эрешкигаль! Раздетый Ками стоял возле полусферы купальной чаши, выточенной из цельного куска черного оникса. Однако сейчас вода в ней была совсем не похожа на ту, в которой он предпочитал принимать ванны. По неспокойной темно-красной поверхности ходили быстрые пенистые волны, расплескивались за пределы чаши и достигали босых ног императора – он зябко поджимал пальцы, - полу-осознанный, ребяческий жест. - Мой повелитель? – тут же отозвалась нейросеть. - Ох, прости, я совсем забыл, что у Дайма твой артефакт и ты не у дел, - Ками деланно развел руками. Он и правда привык, что в десятках сетов его брони и еще более длинном перечне монстрических боевых образов разбирается нейросеть, а он просто не заморачивается подобной рутиной. Ками щелкнул пальцами: - Точно! Это будет «песнь Лорелеи». - Прекрасный выбор, повелитель, - прошелестел разноитонационный, неживой голос богини из пустоты. - Гнев глубин, ярость, приходящая из бушующего моря, изменяющая лик берегов… Под волнующий, чувственный шепот император коснулся повисшего в воздухе зыбкого изображения – и нечто оттуда перетекло к нему, оплетая бледную руку, поднимаясь выше, до плеч, постепенно растворяясь и запуская быструю алхимию превращения. Океаническая вода Хадаль была густо-алой, и теперь ее матовый оттенок запекшейся крови застыл чешуей на синеватой анемоньей коже Ками, пропитал и выкрасил волосы, осел глубокими тенями возле позеленевших глаз. На горле очертились плотно сомкнутые жаберные дуги, по три с каждой стороны; еще шесть, более длинных и широких, опоясали тело, повторяя контуры чуть выступающих ребер. Если бы Ками попытался заговорить, он бы ощутил, как изменилась его гортань, какими ломкими и колкими сделались привычные звуки. То, чем он становился, было рождено слишком далеко на океанском дне, чтобы видеть хотя бы смутные русальи сны о поверхности; впадины, заполненные тьмой, холодный и вязкий придонный ил были его колыбелью, местом, где он перемещался, мерцая причудливо изогнутыми фосфоресцирующими линиями чешуи, оплетающими его тело, как у рыбы-клоуна, и, как у медузы, со стрекательными клетками на поверхности пальцев и языка. Спустя мгновение все было готово. Глубоководное антропоморфное чудище задумчиво стояло на краю бездонной и бурной чаши; Ками всматривался в волны, пока, наконец, не сделал первый шаг в их пучину, а еще через два скрылся в ней с головой. * Океан сильно штормило. Несколько дозорных отрядов патрулировали берег возле замка, вполне натуралистично для ботов проклиная своего господина Дайма, всех остальных принцев и императора с их бесконечными войнами. Через равные промежутки времени гигантской косой по берегу проходился белый и мутный луч маяка. Ледяной дождь, казалось, хлестал со всех сторон. То была плохая ночь, каждый скажет – ночь, приносящая из океана такие дары, которые никто не пожелает найти: вздувшиеся трупы обитающих в глубинах чудищ или утопленников; ядовитых медуз, склизкой массой покрывающих берег; взбесившееся море исторгает все, что когда-то забрало себе, его тошнит затонувшими кораблями и их мертвыми капитанами со сгнившими сердцами в раскрытой груди. Эпицентр бури постепенно сформировался прямо над замком принца Дайма. Волны и ветер утихли, как по волшебству. Прячущиеся под хлипким лодочным навесом стражники увидели, как мимо них по берегу кто-то неторопливо прошел. У него были спутанные водой волосы, рыбий гребень через всю костлявую спину и синюшная кожа в алых оспинах ран, за которые они приняли влажную чешую. Когда существо обернулось и посмотрело на них, немо раскрывая усаженный иглами зубов рот, боты повалились на песок замертво. Император Ками повернул изувеченную метаморфозами голову к замку. Его горло напряглось, жаберные дуги затрепетали, приоткрываясь и являя свою нежно-алую изнанку. Звук, который затем породила его гортань, не был похож ни на что на земле – так с глухим гулом извергают жаркую магму подводные вулканы, превращая километры морской поверхности в исходящий паром адский котел. Лежащий за пределами всех возможных диапазонов слышимости, звук всколыхнул воздух, заставляя волны и скалы вставать на дыбы с одинаковой легкостью, стирая различия между текучей жидкостью и плотным базальтом. Высокие стены замка покачнулись; завалились башни, распадаясь на части и утопая в ставшем зыбким песке. Крылатая армия, которая должна была защищать мятежного Дайма, погибала вместе с его цитаделью, корчась от бесконечно долгой, отвратительной, ужасной и нечеловечески красивой песни, исторгаемой императором-сиреной. Из ушей у них текла кровь. «Замазал ли ты свои воском, принц Тони», - думал Ян, смотря на картины всеобщего разрушения немигающими рыбьими глазами Ками. «Вот, дьявол стучит в твою дверь». Он повернул голову чуть влево, как раз вовремя, чтобы увидеть появившегося телепортом принца Дайма. Кромка шторма была совсем рядом с ним; ветер норовил схватить длинные пряди волос, черных, как деготь или кальмаровы чернила. Дайм показал на свое ухо, подразумевая, что ничего не слышит. Ками оборвал песню. Исчезла низкочастотная вибрация в воздухе, и скалы вокруг берега теперь раскалывались по инерции. - Хочешь, чтобы я сдался? – выкрикнул Тони, перекрывая вой и грохот творящегося вокруг безумия. Император молчал, только мягким движением склонил голову к плечу. Если бы он заговорил, его голос был бы похож на лягушачье кваканье или невнятный плеск волн, возможно, попытки высказаться даже причинили бы ему боль. Разговор немого с глухим, это так походило на все их общение. - Ты ведь слышишь меня, Ками? Кивни своей тупой императорской башкой! Тони подошел еще ближе, увязая в песке, но упрямо вытаскивая ноги обратно. Однако Ками продолжал молчать. Он мог бы превратить почву под ногами мятежника в ненадежную бездну; мог бы высушить его изнутри, заставив кровь выплеснуться из каждой поры; мог бы сожрать его еще теплое, соленое и трепещущее мясо; убить десятками и сотнями разных способов, но он просто стоял и ждал, что же Дайм сделает дальше. - Почему ты просто не мог быть нормальным? – похоже, это настоящий крик души. - Ты немой, как и полагается рыбе? Хорошо, тогда молчи и слушай. Я сдамся и уйду, казни меня, если хочешь, но у меня есть последнее желание. - Чего же ты хочешь? – словно вздохнуло само море. Приходилось быть осторожным, управляя неприспособленными к связной речи губами, гортанью и языком. - Тебя. Сейчас. Как раньше, - это прозвучало твердо и с едва прикрытой, горячей страстью. И тогда, на перекореженном неузнаваемом берегу, в центре бури, Ками протянул руку, касаясь его плеча.