Diminuendo

Я не был мертв, и жив я не был тоже. Данте Алигьери. Божественная комедия

Перед лицом Рэймонда расцвела папка. Безликая, испещренная заломами вложенных в неё бумаг, она готова была развалиться, вывалив содержимое наружу, подобно человеческим внутренностям, скрытым под кожей, если бы не широкая лента с инициалами НКА, опоясывающая её. В свете ламп опустевшей аудитории по центру бежала надпись, приписанная, очевидно, фломастером и выцветшая со временем, но ожившая в его руках — «Дуврский Потрошитель». Гулкий шум крови затопил окружающие звуки, вокруг не существовало ничего — только он, стол, изувеченный беспорядком из сделанных криминалистами снимков и широкая папка с делом о самом опасном убийце Англии последних времён. Ужас объял его, как толща воды, отправляющая тяжёлое тело на дно, но какая-то часть Рэймонда ощущала трепет от прикосновения к более сложной головоломке. Он знал цену своего видения — то был страх, животный, нечеловеческий, смешавшийся с его собственной тенью и теперь шедший за ним по пятам, но от осознания, что предположение, оказавшись верным, натолкнет на правильный путь вызывало у него непреодолимый азарт, граничащий с безрассудством. — Ты уверен? Тренер стоял посреди кабинета — расправленные плечи, выпрямленная спина, руки в карманах, слабый наклон головы и прищуренный взгляд, едва различимый за блеском очков. На столе покоилась папка, выпотрошенная, как рыба, как жертва того, в чью честь она была заведена, что делало ситуацию по-чёрному ироничной. Старые снимки теперь оказались приколотыми к доске и рябили перед глазами, покачиваясь в искусственном свете. Призраки вернувшегося прошлого. — Более или менее. — Это интересная теория, Рэймонд, и, зная о твоих прозрениях, я не стану игнорировать её. Но точность… точность мне нужна больше, он бездействовал… —…два года, я знаю. Рэймонд поднялся — твёрдость кожаного кресла показалась невыносимой; обогнул фигуру Тренера. Он подошёл к доске, кончики пальцев зажали фотографию одной из жертв. Рабочий, погибший на рабочем месте, на рабочем столе. Убийца обратил против него все используемые им инструменты, изъял органы, проделав это, пока он находился в сознании, пока чувствовал. — Он дал нам подсказку, дал понять, что это он. — Убийство различается с предыдущими. — Это беспокоит тебя? — Это сбивает с толку. Рэймонд пожал плечами, пальцы скользили по гладкой поверхности, приколотые фотографии щекотали подушечки. — Они различались и раньше. Замысел отличает убийства Дуврского Потрошителя от других. — И каков же его замысел? — Общественное наказание. Тренер вздохнул — кислородная затяжка; диафрагма нажала на брюшную полость, ткань рубашки обняла надувшийся живот, нижние рёбра расширились. Он выглядел утомлённым и заинтересованным новой зацепкой одновременно, и эмоции эти, скопившись за стёклами квадратных очков, разгладили мышцы лица. Хлопок разрезал гладь тишины между ними — обернувшись, Рэймонд увидел, что это удар ладони о ладонь. Одобрение после осмысления. — За что он наказывает их? — Возможно, ему не нравятся грубияны, — уголки рта криво дёрнулись, Рэймонд усмехнулся. Тренер лишь серьёзно на него посмотрел, и он прикрыл глаза на мгновение, позволяя себе расслабиться. Движение плечами показалось лёгким, словно больше не сковывала напряжённость, приставшая к телу вместе с одеждой. Рэймонд не знал, пока не знал, но чувствовал что-то, что указывало на Дуврского Потрошителя — дело, нераскрытое отделом бихевиористики и, очевидно, уязвляющее Тренера больше всего. Рэймонд работал в убойном отделе, когда дело постепенно набирало обороты, сначала лениво, словно художнику потребовалось немного краски для следующей картины и он позаимствовал её у жертв, затем грубо, и кровавое море жестокости омыло английские графства. Порой ему казалось, что он мог помочь, но он умер среди иного расследуемого дела, убитый собственными десятью выстрелами вместе с преступником или вместе с его дочерью, последней жертвой, золотым билетом на соседних носилках по дороге в больницу. После — увольнение, уход из Агентства, приход к преподаванию, лекциям, студентам, желающим стать им. Убийцей или агентом? Доктор Николс, консультировавшая после травматических событий, объяснила его состояние наличием высокой эмпатии и предложила терапию, но Рэймонд, заметивший, как неловко ей было находиться с ним рядом, с какой тщательной осторожностью она не давала им остаться один на один отказался. Думала ли она о том, что он нестабилен? Да. Считала ли она его нестабильным? Скорее всего, она считала себя обязанной присматривать за ним — они расстались друзьями. Считал ли что-то Рэймонд? Нет, ему лишь казалось, что, пройдя отложенную часть механической жизни, он окажется третьим в пустой могиле среди двух других, ожидавших его много лет. — Доктор Пирсон передал мне заключение. Я рад, что ты в порядке. Рэймонд остановился в дверях, возвращение к мыслям о психиатре показалось ему ледяным, словно он вдруг оказался на улице в лютый мороз. Он придал своему лицу беспристрастное выражение, как маске, вылепляемой вручную. — Он будет сотрудничать с Агентством? — Нам понадобится его помощь, я полагаю. И тебе тоже. Доктор Пирсон поможет в составлении психологического портрета. Тишина заполнила пространство — обсуждать больше было нечего, и Рэймонд покинул кабинет со странным ощущением, свернувшимся внутри него в угрожающем безмолвии. Похожее он испытал неделю назад. Доктор Пирсон предложил ему терапию, подразумевая, что слово «разговоры» прозвучит для него более привлекательно — так стараются подружиться с напуганным животным: тихий шаг, тихий голос, раскрытая навстречу ладонь, соблазнительное угощение. Подобным методом он подобрал бездомную собаку домой. Покидая роскошь кабинета и стерильную приёмную, Рэймонд задумался о том, в действительности ли он напоминал параллель с кем-то сломленным и что такого было в Майкле Пирсоне, раз он согласился? Почему отказал Розалинд, в сущности предлагавшей ему то же самое? Мысли роились в голове, наслаиваясь одна на другую, смешиваясь, становясь единым целым, прокручиваясь, как единственная плёнка, вставленная в проигрыватель, но Рэймонд не находил ответов. За прошедшую неделю он прекратил искать их, погрузившись в изучение дела. Мысль о нём пришла случайно — просматривая фотографию недавнего тела, обнаруженного в поле, способ убийства, мотив показался смутно знакомым, но воспроизведенным иначе. Схожим казался замысел, одна и та же жестокость, словно убийца, покинувший их неуловимым, вернулся и разминал руки. Изначально Рэймонду казалось, что последняя работа принадлежала подражателю — согласно истории криминалистики, особо опасные убийцы порождали бесчисленное количество последователей, но Дуврский Потрошитель был каннибалом по одной из версий следствия. Это объясняло причину, по которой он забирал органы жертв. Стал бы подражатель забирать их? Не исключено, что безумство одного человека распространялось на других как чума — желая познать природу своего идола, они становились ему подобными. Но безумие, как и убийство, требовало силы, стойкости и опыта. Нет, убийца девушки в поле делал это и раньше: он обладал идеальными знаниями в области анатомии, медицины и хирургии; он знал, как обескровить жертву, как извлечь орган. Рэймонд изучал фотографии, чем больше он вглядывался в снимки, тем больше ему казалось, что обнаруженное тело — ещё одна жертва Дуврского Потрошителя. И теория, построенная им и идеально ложащаяся на поверхность развернувшегося следствия, объясняла причину, по которой ему понадобились лёгкие. Дуврский Потрошитель и вправду был каннибалом — и если мотив убийства выставлялся им общественным порицанием несчастных, то самих жертв он видел недостойными жизни и пригодными только в употребление. Рэймонд содрогнулся: он видел их свиньями. Мелкая морось осела в волосах и одежде неприятной влагой, скопилась на внешней стороне линз очков. Порывы ветра собирали её, и тогда она ощущалась на коже тысячей мелких иголок. Спрятавшись под широким козырем двери, Харпер постучал в дверь, приглаживая волосы — зонт благополучно оставлен в машине. Неимевший привычку таскать его за собой и угадывать лондонскую погоду, он оказался едва промокшим, но лоск потускнел. Стрелка наручных часов показала без десяти семь, и он мысленно приободрился: вечерняя пробка не привела к опозданию. Массивная входная дверь распахнулась. — Мистер Харпер. — Доктор Пирсон. Тренер вошёл внутрь дома, и они обменялись рукопожатиями. Высокие стены отражали эхо разлитой в воздухе музыки и ароматный запах готовящейся еды, из комнаты в конце коридора раздавались голоса. Майкл Пирсон встретил его наполовину готовым к предстоящему ужину: жилетка от костюма-тройки, закатанные рукава коралловой рубашки. Его лицо оставалось спокойным, но глаза приветливо поблескивали в неярком свете. — Рад видеть вас. Доктор Николс уже здесь, ожидает на кухне. — На кухне? — Да, она любезно согласилась помочь мне с сервировкой. Шаги звонко стучали о поверхность паркета, и чем больше они приближались к кухне, тем сильнее становилась музыка, ускоряясь. — Они убили мою мать, — смазанный взгляд оказался направлен куда-то сквозь него. Глаза Тренера едва округлились, всего на мгновение, но от внимания Розалинд, поймавшей их на входе в широкую кухню, это не укрылось. Она мягко рассмеялась, приветствуя Дэвида. — Доктор Пирсон говорил о названии арии. Перехватив удивлённый взгляд Майкла, Тренер улыбнулся собственной неловкости. — Я подумал, — он рассмеялся, увлекаемый смехом Розалинд, — неважно… У людей моей профессии нечасто находится время для посещения театров. — Никогда не поздно приобщить себя к искусству. Доктор Пирсон стоял в центре кухни, за широким прямоугольным столом, и весь падающий свет, казалось, был сосредоточен на нём, перекочевав даже с их силуэтов. Тренер присмотрелся к нему — он идеально вписывался в общую картину, но не как одна из красивых и дорогих безделушек, а как хозяин всего, окружающий себя искусством не из дешёвой попытки показаться приближённым к нему, а будучи таким по своей природе. Ария кончилась, Майкл нажал на кнопку, и всё стихло, оставив лишь механическое жужжание центрифуги в правом углу. — Каждую неделю мясник доставляет мне свежую кровь. Центрифуга обрабатывает её, и я получаю прозрачную жидкость. Его взгляд скользнул с их силуэтов к аппарату, сообщившему об окончании работы кратким писком. Словно в доказательство своих слов, он продемонстрировал им прозрачную жидкость, имевшую слабый розоватый оттенок. Майкл аккуратно разлил её по тарелкам. — Подавать с помидорами. Все будут в восторге. Тренер посмотрел на Розалинд. — Он довольно обаятелен, не так ли? Она рассмеялась, вместе с ней аккуратно улыбнулся и Пирсон — его улыбка, почти невидимая из-за опущенной головы и обращенного внимания к украшению тарелок, отчётливо распылилась в воздухе, отразившись от стен. Уже позже, когда они сидели за столом и развлекали себя десертом — Майкл Пирсон, беспрецедентный случай психотерапии, не выпускал гостей до тех пор, пока они не отведают всех приготовленных блюд — разговор от общих тем перешёл к работе, зацепившись за какие-то пространственные детали: благодарность Розалинд за рекомендацию доктора Пирсона, уведомление о получении характеристики на Смита. Тренер не обошёл Смита и, сделав глоток вина, продолжил: — Рэймонд Смит предложил мне сегодня интересную теорию. Он считает, что последнее дело связано с одним из старых и нераскрытых. Отрезанный кусок бисквита утонул в белом соусе, широкий развод густого ягодного сиропа в ярком свете показался почти кровавым. Тренер встретил заинтересованный взгляд доктора Пирсона. — Это дело Дуврского Потрошителя. Тонкая плёнка узнавания разгладила лицо Майкла, он кивнул. — Кажется, я читал о нём. Лицо Розалинд казалось задумчивым и немного бледным — слабый румянец от выпитого вина придавал её выражению какую-то театральную растерянность. Помолчав и убрав руки со столовых приборов, она поддалась вперёд: — Но прошло так много времени… Тренер кивнул, поглощённый десертом. Мягкость бисквита помимо ванили отдавала чем-то иным, какой-то влажной пропиткой, которая не встречалась ему в кулинарии ранее. Он посмотрел на доктора, такого же задумчивого, как и Розалинд. Очевидно, он припоминал детали того, что читал ранее, слабо показалось Харперу. — Чем вы пропитали бисквит? — Ромом. Выдержан в обожжённых бочках, это придаёт фруктовый привкус. — И прекрасно сочетается с соусом. Майкл отстранённо улыбнулся, поглощённый собственными мыслями. Как и Розалинд, он больше не притрагивался к столовым приборам, растеряв аппетит, и теперь они оба, погружённые в собственные мысли после озвученной новости, представились ему совершенно другими людьми. Пирсон разрушил молчание первым, великодушно позволяя Тренеру закончить с десертом. — Почему вы называете его Дуврским? — Пресса назвала его так, мы лишь позволили ему остаться с этим именем. Так проще работать — сразу понимаешь, о ком идёт речь. — И что влияет на такое название? — В нашем случае, как и во многих других — территориальная принадлежность. Большая часть жертв была обнаружена в Дувре, несмотря на то, что он убивал в разных городах и графствах. — Значит, ему нравится море? — Может, он мечтает, что пересечёт Ла-Манш. — Или похоронит нас всех в нём, — мрачно добавила Розалинд. — Почему Рэймонд выбрал его? Тренер пристально посмотрел на неё, словно она обронила вопрос, который он задавал себе каждую минуту с тех пор, как Смит покинул его кабинет. Он кивнул после небольшой паузы: — Я понимаю, о чём ты. Я тоже сказал о двух годах тишины. Но я доверяю его чутью, просто ему требуется время, чтобы разобраться в общей картине и представить нам. — Уверен, Рэймонд справится с этим. Доктор Пирсон обращался к Розалинд — прищуренный взгляд, вежливый поворот головы в её сторону, расслабленное выражение лица. Она переводила растерянный взгляд с одного на другого, и Дэвид ободряюще ей улыбнулся. — Доктор Пирсон согласился помочь в составлении психологического портрета убийцы. И если это Дуврский Потрошитель, то теперь у нас появилась возможность поймать его. Розалинд бросила на него быстрый взгляд, едва различимый по своей окраске, но блестящий удивлённой оценкой: — Вы действительно согласились? — Да. Я помогу Рэймонду. Капли горячей воды падали на тело, бежали по коже, застилали туманно-прозрачной пеленой глаза. Рэймонд стоял под душем, чувствуя, как медленно тело впитывало температуру обрушившейся сверху воды, согреваясь. По ночам становилось гораздо холоднее, чем днём, несмотря на раскинувшийся сентябрь и прогноз потепления на ближайшую неделю. Напор воды бил прямо в голову, затапливая череп и очищая скопленные мысли на подобие многолетней пыли. Он почувствовал себя свободным на мгновение, не чувствующим тяжести. Расслабляющие потоки скользили по мышцам, застывшим под кожей. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на ощущении тепла, комфорта, безопасности. Словно последствий прошлого не существовало, и всё находилось под его контролем, принадлежало ему. Пар усилился, вода бежала медленнее, вдруг став тягучей и вязкой. Не раскрывая глаз, он почувствовал сильный запах железа, что-то горячее гудело и бежало по его телу, вызывая дрожь. Рэймонд открыл глаза, рассудок медленно сжался от страха, и в голове стало пусто — только громко гудела в ушах дробь собственной крови, как быстрые шаги, как удары, как выстрелы. Кровь обнимала плечи, вязла в волосах, обнимала тело как вуаль, как саван. Руки тряслись — Рэймонд пытался закрыть краны, но она текла, не переставая, не останавливаясь, горячая и густая, заполняющая вокруг пространство, запирая его внутри душевой кабины, как в ловушке. Пар от свежей крови застилал глаза, он ничего не видел, погрузившись в кромешную тьму. Металлический привкус чувствовался на губах, на языке, стекал вниз по горлу, вызывая тошноту. Он пытался ухватиться за ручку стеклянной кабины, но она вдруг открылась сама, отъехав в сторону. Зрение вернулось, и Рэймонд попытался оглядеть себя, но у него не получилось — его взгляд, сопротивляющийся собственным командам, посылаемым в мозг, стремился к единственной точке, скрытой в бездне ванной комнаты. Он вжался в кафельную плитку, скользкую от налипшей к ней крови, и с ужасом стал наблюдать, как из темноты к нему медленно выплывал труп мужчины по делу об убийстве девушек и его дочери. Он видел следы выпущенных пуль. Он слышал звук стрельбы. Он вновь стрелял в него. Стук в дверь подорвал Рэймонда с кровати. Горло пересохло, судорожный вдох кислорода неприятно оцарапал гортань, словно вместе с воздухом он проглотил кусок наждачной бумаги. Он прикрыл глаза, тяжело дыша, дробь во входную дверь продолжала раздаваться, смешавшись с собачьим лаем. Рэймонд поднялся, оглядывая всклокоченную, разворошённую постель. Сбитое одеяло валялось в ногах, влажная от пота простынь задралась и обнажала белый матрас, словно оскалившийся в насмешке, что ему вновь снились кошмары. Наволочки были мокрыми. Как и футболка. Дрожь обхватила влажное тело — поёжившись от утреннего сквозняка, Рэймонд одним движением стянул с себя футболку, прислушиваясь. Свежая одежда прижалась к остывшей коже. Стук в дверь прекратился, но Уинстон не прекращал обеспокоенно крутиться вокруг. Он потрепал питомца за ухом — крошечный ритуал своеобразного заземления. Из-за задёрнутых по всему периметру квартиры штор казалось темно, но циферблат часов показал ему девять утра. Тело механически выполняло рассеянные функции, суетилось, приводя себя и окружающее пространство в порядок: пригладить спутавшиеся волосы, надеть очки, открыть окна. Сердце заходилось агоническим биением, сжавшись в страхе за высоким забором из ребёр, но он словно не замечал этого, смирившись с учащённым сердцебиением, как с глупостью. Наконец, Рэймонд открыл дверь. — Доктор Пирсон? — Доброе утро, Рэймонд. Могу я войти? — Как вы оказались здесь? — Дэвид Харпер дал мне ваш адрес. Так я войду? Ещё минуту Рэймонд рассматривал его, словно видел впервые или не осознавал, реален ли он перед ним в данный момент. Собака крутилась между ними, виляя хвостом и высунув язык. Влажный нос ткнулся Майклу в ладонь и ручку сумки, которую он зажимал. Рэймонд очнулся, взгляд, оттаяв, стал сфокусированным. — Проходите. Майкл сделал шаг вперёд, проходя вовнутрь. Рэймонд стоял в паре метров от него, едва различимый в мягкой темноте зашторенной квартиры. Он выглядел напряжённым, взгляд скользил по нему — Пирсон буквально ощущал это, но они не пересекались глазами, словно каждому из них были дозволены собственные границы. Майкл мягко приподнял уголки рта, разувшись, но Рэймонд только скрестил руки на груди. Закрытая поза, полное отсутствие какого-либо контакта. Чувствовал ли он себя преданным Тренером, раз тот передал его адрес, единственное место, где он был вдали от общения и любой формы социализации, где он находился посреди шаткой иллюзии безопасности, выстраиваемой им так долго, так тщательно? — Что вы здесь делаете? — Я принёс завтрак.