Ревность

Ральф возвращался в Дом уже почти перед самым отключением света на этажах. Они очень хорошо посидели во вьетнамском ресторанчике, куда его пригласил Йорик после работы. Поговорили, посмеялись, нашлись даже какие-то общие темы. Парень и правда оказался не глупый, а приятный и остроумный собеседник. Другое дело, что Ральф не чувствовал к нему ничего. Ну вот ничегошеньки ничего. Абсолютно. Сидя напротив за столом, он даже мысленно раздел его и нигде не ёкнуло, не защемило, не зажглось, не встрепенулось. — Плесень и мох, — звонко брякнуло в ушах голосом Мормышки, — синегнойная палочка, грибок! Ральфу тут же захотелось опровергнуть грозную подругу в своей голове, что ничего это он не мох и старый гриб, просто вот конкретно на этого улыбчивого мальчика у него не встает. — А на кого же, интересно, встает? — тут же ехидно поинтересовалась подруга в его мыслях. Воображение тут же услужливо подкинуло длинные пальцы, увешанные кольцами, тонкую прядку, выбившуюся из хвоста волос, острое колено, обтянутое чёрной тканью брюк. Стервятник. Во же черт! Он даже заёрзал на стуле от таких картин. Они распрощались, по-мужски пожав руки, парень не настаивал и не предлагал продолжить встречу в более интимной обстановке, правильно оценив настроение Р Первого и отложив ухаживания на потом. Ральф решил пройтись пешком и, гуляя в сумерках, довольно улыбался, вспоминая вечер. Уже рядом с Серым Домом он зашел в круглосуточный магазинчик и купил ещё пару банок пива и вяленой рыбки. Настроение было прекрасное, и почему бы не полежать на диване, слушая музыку и посасывая солёную рыбину? Кайф же. У него были свои ключи от входных дверей, поэтому необходимости будить кого-то из Ящиков не было. Он решил зайти через чёрный ход с крыльца женского корпуса, так ему было ближе идти до кабинета. Передвижение по Дому в темноте без фонарика было чревато травмами и неожиданными встречами. — Осторожно, вы чуть не наступили мне на руку — проскрипел знакомый голос, когда Ральф вдоль стеночки заползал по лестнице на второй этаж. Ральф поводил рукой, нащупал выдающийся нос и легонько потаскал за него из стороны в сторону. — А сейчас вы чуть не выкололи мне глаз, — прогнусавила темнота. — А почему ты тут сидишь? — весело спросил Ральф, не отпуская нос, погладил пальцем впалую щеку и пощекотал под подбородком. Свет фонарика, ударивший снизу, ослепил Р Первого. Папа Птиц сидел на ступеньке и прищурив один глаз смотрел на воспитателя снизу вверх. — А вы где были так поздно? — вопросом на вопрос ответил вредный вожак Птиц. — И отпустите мой нос. — У меня был романтический ужин, — Ральф решил поддразнить излишне любопытного Стервятника и заодно проверить свои догадки. — Романтический ужин с пивом? — С пивом, — Ральф уселся рядом и достал из пакета банку, надо пить, пока холодненькое. — Будешь? Вожак Птиц взял банку и ухитрился открыть, не сломав ногти. Ральф достал рыбешку и, пошлепав ею по ладони, принялся чистить, складывая чешую на ступеньку выше. — Надо пососать, — Ральф отодрал мясистую полоску с рыбьей спинки и протянул своему соседу, — солёненькое вкусно. Стервятник как-то дико глянул на него золотистым глазом. — Так что ты тут сидишь, — с наслаждением отхлебнув, опять спросил Р Первый, — тоже на свидании был? — Вроде того, — подтвердил Птица, катая во рту вяленое мясцо. У Ральфа отлегло от сердца. Ну слава богу, а то напридумывал себе симпатию какую-то особенную, даже стыдно. Легкий укол непонятной ревности царапнул внутренности, но он подавил его, как недостойный. — Очень рад за тебя, — облегченно вздохнул Р Первый и даже на радостях приобнял Папашу, зачем-то чмокнув в висок. Стервятник дёрнулся, и фонарик, задетый его ногой, с грохотом проскакал вниз и, помигав, погас. Шум был такой, что, казалось, сюда сейчас явится рассвирепевшая Душенька или Гомер, вечно жалующийся на плохой сон, прискачет с третьего этажа. От неожиданности Ральф сжал тощий бочок Птицы, тот странно всхлипнув, сидел напряжённый и застывший, как камень. Ральф ободряющее погладил Стервятника, тот опять дёрнулся, на этот раз своротив банку. В темноте было слышно, как по ступенькам шипит пена пролитого пива. — Ты чего такой нервный? — Ральф еще раз пощупал бок Большой Птицы под пиджаком. Бок оказался голым и нежно-тёплым. Пальцы Ральфа удивленно прошлись по рёбрам, полюбопытствовали животом, мизинец неожиданно провалился в воронку пупка и застрял. Стервятник сквозь зубы просипел ругательство. — Почему ты голый? — У меня было свидание. — У меня тоже, — с непонятной самому себе обидой возразил Ральф, — но я же одетый. Неугомонные пальцы жили своей жизнью и, выбравшись из пупка, но зачем-то пощекотав кожу под ремнём, поползли наверх. — Может, вы в другом месте раздевались, — капризно возразил Стервятник, дыша ртом, — откуда мне знать? Пальцы доползли до какой-то сморщенной шероховатости и с любопытством пошкрябали её. — А зачем тебе про это знать? Что это? В голове было пусто и жарко, хотелось ещё раз почувствовать приятное тепло гладкой кожи. — Если вы пытаетесь найти сиськи, то у меня их нет, — неожиданно злым голосом дыхнул в ухо Стервятник. В обычный день Ральф бы точно тут же завелся, отразив направленную на него злость обратно, но сегодня он был благодушен, бельгийское тёмное делало своё миротворческое дело. — Очень жаль, Стервятник, что у тебя их нет, — хмыкнул Р Первый, почесав в отместку впалый живот. В окружавшей их темноте что-то скрипело, тихонечко пощелкивало, сверху доносился смех и разговор полуночников, где-то хлопнуло незакрытое окно, зазвенев стеклом. Ральф допивал своё пиво, обсасывая рыбий хвост, рядом пыхтел Стервятник и щёлкал ногтями. — То есть всё дело в них? — после пятиминутной тишины переспросил птичий вожак. — Нет, конечно, — Ральф хотел похлопать Папу по колену, но, не видя ничего, промазал и шлёпнул по бедру. Он не собирался больше ничего говорить и лезть с никому не нужными нравоучениями, но тут пшеничное нефильтрованное решило поучаствовать в дискуссии: — Ты не красавец, Рекс, но у тебя необычная внешность, на тебя интересно смотреть. Мог бы быть очень востребован у всех (он собирался сказать «девушек», но в последний момент невнятно мяукнул «у всех»), если бы не ходил, как вечный жид, в мрачных тряпках. — Улыбался бы почаще, хочется тебе красить глаза — пожалуйста, — к нефильтрованному в поддержку подошел бесшабашный немецкий лагер, — но почему всё чёрным? Блеска бы добавил, светленького чего-нибудь, синенького. — Синенького и блеска? — язвительно уточнили сбоку. — Может, ещё штаны в полосочку? Ральф подавил пивную отрыжку, зря он все это сказал, вернее не он, а пивная смесь в его организме. Ничего его слова не изменят, а то, что он нетрезвый откровенничал тут с вожаком Птиц, наверняка завтра разнесут по всему Дому. Стервятник промолчит, он не болтун, но подозрительные шорохи и попискивания, что слышались с верхней площадки, однозначно говорили о том, что за ними наблюдали. Доверительные беседы! Кому они нужны здесь? Никому и уж меньше всего надменному падальщику. Эта бубонная чума с кривым носом сидит в своей скорлупе и брызжет уксусом на любого, кто пытается его вытащить в нормальный мир. А он—дурак, надо было после ресторана брать Йорика и везти к себе домой, а не изображать старую деву, аппетит приходит во время еды. И завтра с утра он так и сделает, пойдет и сам пригласит его к себе, а эта облезлая острозубая Птица пусть остается в своем гордом одиночестве. Зарекался не лезть со своим сочувствием и вниманием? Вот и не лезь, займись собой. — А под них трусы в горошек, — устало отозвался Ральф. — Спокойной ночи, Стервятник.