Воспитание чувств

Между Чуиным звонком и моментом, когда взъерошенный Акутагава выбегает из дома, проходит полторы минуты - Чуя засекал. - У нас внеплановое задание? - хрипит Акутагава, на ходу поправляя крават. - Я готов. - Вовсе нет. У нас вообще-то выходной, если ты вдруг забыл. Аура неспешности и лени, витающая вокруг Чуи, окутывает и Акутагаву, но тот не оставляет попыток к сопротивлению. - Тогда зачем вы меня вызвали? - А почему бы и нет? - добродушно говорит Чуя. - Можем провести этот день вместе. - Но зачем? Чуе сложно объяснить это даже себе самому, но он все же пытается. - Ну, что бы ты сегодня делал, окажись ты предоставлен самому себе? - Занялся бы тренировками и бумажной работой, - без промедления отвечает Акутагава. - Что и требовалось доказать, - довольно говорит Чуя. - Я прослежу за тем, чтобы у тебя - у нас обоих - был настоящий выходной. - Но зачем? - растерянно повторяет Акутагава. - Это все из-за вашего плана, который призван вернуть мне чувства? Вы собираетесь воздействовать на меня новыми впечатлениями, как реагентами во время химического эксперимента, и ждать от меня реакции? Чуя отмечает, что Акутагава говорит о возвращении своих чувств, а не о их обретении, и про себя засчитывает это в свои победы. Но вслух говорит только: - Ты слишком много общаешься с Каджи. Я не собираюсь лить на тебя никакими химикатами... или как ты там сказал. Я что, не могу просто хотеть провести с тобой время? Этот вопрос Акутагава оставляет без ответа, и Чуя ведёт его в парк. Успевшие почти полностью отцвести, сакуры осыпают их последними лепестками. Чуя непроизвольно ускоряет шаг, как будто стремясь уйти от погони. - Тебе нравятся цветущие сакуры? - спрашивает он, тщательно контролируя голос. - Я понимаю их красоту умом, но - и только. Они не заставляют меня ничего чувствовать. А вам? - А я вот чувствую себя некомфортно, оказавшись под их покровом, - неожиданно признается Чуя. Акутагава вопросительно смотрит на него, ни словом, ни жестом не выказывая, что ждёт продолжения. Наверно, именно потому, что Акутагава на него не давит, Чуя решает все же рассказать. - Мне было лет семнадцать, когда... когда Дазай позвал меня провести вечер в компании его друзей. Анго, Ода - ты должен их помнить. Поначалу все шло хорошо, пока мы почему-то не принялись рассказывать друг другу страшные истории. История Оды испугала бы разве что ребенка: над ней мы только посмеялись. Потом пришла очередь Анго. Чуя глубоко вздыхает, не уверенный в том, стоит ли пересказывать услышанную историю. Стоит ли придавать значение словам, пока существующим только в его голове. Наконец он решается: - Кому первому пришло в голову, что цветущие сакуры - это красиво, а не страшно? Так Анго начал свою историю о жестоком разбойнике, и о женщине, любимой игрушкой которой были отрезанные человеческие головы. Не хочу тебе все пересказывать. Не рассказывает Чуя и о том, что было после истории Анго: о том, как он против воли подрагивал и прислонялся к Дазаю, как будто ища у него защиты, и о том, как Дазай каждый раз незаметно поводил плечом, отталкивая его, хотя - Чуя видел - ему самому было страшно. И о том, как Чуя остаток вечера вглядывался в темноту, не в силах произнести ни слова, он Акутагаве тоже не говорит. - И что страшного в сакурах? - осторожно спрашивает Акутагава. - Анго рассказал, что, оказавшись под ними, можно сойти с ума, - говорит Чуя. - Он даже объяснил причину: сказал, это все потому, что светлые лепестки напоминают человеку о пустоте, каком-то изначальном одиночестве, заброшенности в этот мир... Акутагава фыркает, безуспешно пытаясь сделать вид, что закашлялся. Это на него совсем непохоже. - А по-моему, в этом ничего страшного нет, - безапелляционно говорит он. - Он что, никогда медитировать не пробовал, этот Анго? Или почитать что-то сложнее отчётов. Не вижу ничего плохого в пустоте. Это же каким надо быть недостойным жизни слабаком, чтобы ее испугаться. Акутагава язвит, отпуская колкие комментарии, и Чуя неожиданно для себя расправляет плечи. Чуе кажется, что его отпускает напряжение, сковывавшее его на протяжении многих лет. Он вновь прокручивает в голове историю Анго и в этот раз, к своему удивлению, находит ее скорее нелепой, чем пугающей. Пренебрежительного фырканья Акутагавы ему хватает, чтобы замедлить шаг. Чуя поневоле любуется сакурами. В самом деле, ничего страшного в них нет. Он так засматривается на лепестки, что не сразу замечает, как кто-то, стоящий за прилавком цветистой палатки, машет ему соломенной шляпой, энергично подпрыгивая. Кто-то очень жизнерадостный и знакомый. Тяжело вздохнув, Чуя тянет Акутагаву за собой. - Мы с вами давно не виделись, - Кэнджи так и светится от радости, похоже, совсем не смущенный тем фактом, что он так по-свойски беседует с мафиози. - Детективам что же, совсем не платят, раз им приходится подрабатывать на стороне? - нехотя размыкает губы Акутагава. - А это волонтерство, - гордо говорит Кэнджи. - Это когда ты работаешь, но денег за свою работу не получаешь. Я узнал это слово уже в Йокогаме, и это так удивительно: оказалось, что в Ихатове я большую часть своей жизни занимался волонтерством. Давайте я вам все расскажу: я продаю значки, изображающие редких животных, а вырученные за них деньги идут в фонд помощи вымирающим видам. До сих пор не могу поверить, что кто-то ради забавы истребляет зверей, даже зная, что они принадлежат к этим самым вымирающим видам - и это при том, что существуют коровы! Коров много, а при желании можно вырастить ещё больше, они красивые и у них нежное мясо - что же ещё нужно этим браконьерам? Вот у нас в Ихатове... - Дай нам, пожалуйста, два значка, - Чуя торопится прервать словоохотливого мальчика, бросая на прилавок триста иен. Кэнджи с готовностью протягивает им значки. Чуя забирает свой первым. Ему достается рысь, и Чуя этому очень доволен. Потом наступает очередь Акутагавы. Свой значок тот неловко вертит в руках, как будто не зная, что с ним делать. Потом додумывается рассмотреть внимательнее. Шурх! Лезвия Расёмона со свистом рассекают воздух. Все происходит слишком быстро, и позорно расслабившийся Чуя не успевает среагировать. Ему остаётся только обречённо прикрыть глаза, думая о хаосе, в который повергнет Йокогаму выходка его нерадивого подчиненного. Агентство не простит ему смерть Кэнджи, между ними и Мафией непременно развяжется конфликт, что особо невыгодно сейчас, когда... Он настораживается. Вместо стонов Кэнджи, бьющегося в предсмертной агонии, слышится хихиканье. Чуя приоткрывает один глаз. Его взору предстает удивительная картина: целый и невредимый Кэнджи подтягивается на Расёмоне, как на брусьях. - Ого, - говорит восхищённый мальчик. - Это ваша способность? Она просто потрясающая. Мягко спрыгнув на землю, он без видимых усилий закручивает Расёмон, как если бы это был рулон папиросной бумаги. Черные лезвия обиженно таят в воздухе. - Знаешь, он ведь может и насквозь тебя проткнуть, - угрожающе говорит Акутагава. - Насквозь? - с восторгом говорит Кэнджи. - Городские жители и правда удивительные. Чуя спешит вмешаться. - Акутагава, что не так? Он быстро оценивает ситуацию и хмыкает, отбирая у Акутагавы значок. - Просто дай ему другой, - просит он у Кэнджи. - А что, белый тигр не понравился? Ну и ладно. Держите тогда осетра. Акутагава не проявляет особого энтузиазма, и Чуя вынужден использовать запрещённый прием. - Как думаешь, Кэнджи, если белый тигр сразится с осетром, кто выйдет победителем из схватки? Чуя ждёт, затаив дыхание: он запоздало вспоминает, что Кэнджи понятия не имеет, какой ответ должен дать. Но Кэнджи не подводит. Призадумавшись, он сообщает: - Зависит от того, где они будут драться - на суше или в воде, но вообще я за осетра. Они знаете, какие классные? Кэндзи торопливо сыпет фактами об осетрах, вспоминая и о том, как он ходил на рыбалку в Ихатове, но Акутагава уже не слушает. Он торопливо пришпиливает значок к своему плащу. - Я не удивлен, - бормочет он. - Кто угодно способен победить белого тигра. Попрощавшись с Кэнджи, они идут дальше. Чуя покупает им по блинчику с начинкой и следит, чтобы Акутагава ел: тот пробует заикнуться о том, что обычно не завтракает, но под тяжёлым взглядом Чуи замолкает на полуслове. Все идёт хорошо, пока Чуя одним молниеносным движением не ворует чужой блинчик. Акутагава опасно дёргается, но в этот раз Чуя готов. Акутагава ещё шепчет формулу призыва Расёмона Савараби, а Чуя уже трясёт его за плечи, побуждая замолкнуть. - Второй раз за день, - шипит он. - Сначала нападение на несовершеннолетнего, абсолютно не представляющего угрозы, а теперь вот покушение на непосредственное начальство. С тобой все нормально, Акутагава? Акутагава только недоуменно смотрит на него. - Это были вы? - наконец говорит он. - Конечно, я. А за кого ты меня принял? Акутагава, по всему видно, не очень хочет говорить. Откашлявшись несколько раз, он скороговоркой отвечает: - Я подумал, что это была чайка. - Чайка? - Чуя округляет глаза. - По-моему, тебе не помешало бы взять пару уроков зоологии у этого Кэнджи. Мы в парке, а не на пляже. Чаек здесь нет. Почему ты вообще принял меня за чайку? - Потому что они наглые и тоже воруют еду, - бормочет Акутагава, понурив голову. - И вообще, зачем вам понадобился мой блинчик? У вас есть свой. - Нужно было проверить одну догадку, - туманно отвечает Чуя, надкусывая украденный блинчик. - Ну вот, так и знал. Можешь взять его обратно. - И что вы проверяли? - интересуется Акутагава. - Мне показалось, что твой блинчик должен быть вкуснее, - признается Чуя. Акутагава утверждает, что такого быть не может, потому что они во всем идентичны. Чуя предлагает, чтобы Акутагава сам убедился в его правоте. Попробовав оба блинчика, тот категорично заявляет: - А по-моему, это ваш блинчик вкуснее. Чуя подвисает. Он только сейчас осознает, что происходит что-то странное. Он как-то упустил момент, когда разговоры, приличествующие начальнику и подчинённому, сменились абсурдными диалогами, от которых Чуе кажется, что как бы быстро они не шли по аллее гингко, на самом деле они стоят на месте. Больше всего Чую пугает, что он не понимает, что происходит. Чуя делает последнюю попытку взять ситуацию под контроль: - Послушай, Акутагава, - говорит он. - Тебе действительно не стоит так бесконтрольно применять способность. Никаких нападений на безоружных - и по крайней мере убедись, что перед тобой человек, а не чайка. И да, это приказ. - Будет исполнено, Чуя-сан, - вытянувшись в струнку, говорит Акутагава. И вроде бы равновесие восстановлено, но оно настолько хрупкое, что хватает афиши, трепыхающейся на ветру, чтобы его разрушить. - Полнометражная версия мюзикла о парне и его верном псе снова в кино? Акутагава, мы просто обязаны туда пойти. Чуя уверенно дёргает Акутагаву за пояс и ведёт его в ближайший кинотеатр. Сам он с трудом удерживается от того, чтобы в полный голос подпевать каждой песне, а вот Акутагава все полтора часа сидит как на иголках. Уже на улице он признается: - Собаки вызывают у меня дискомфорт. Если у Чуи и возникают мысли о другом человеке, находящимся в сложных отношениях с собаками, он их не озвучивает. С выставки средневековой керамики, на которую их затаскивает Акутагава, их с позором выгоняют - исключительно по Чуиной вине. - Я не осуждаю, - Акутагава говорит таким тоном, что становится понятно - он именно осуждает. - Но в следующий раз, когда... если вы окажетесь на выставке, я не советую вам оглушительно смеяться и тыкать пальцами в экспонаты. - Но ведь та шкатулка с заклёпками была ужасно похожа на Дазая, - оправдывается Чуя. Акутагава не удостаивает его ответом. Никого из них особо не интересуют зоопарки, и они идут туда из чистого упрямства. Удивительно, но обоим там нравится. Чуя называет Дазаем любое животное, которое кажется ему глупым или смешным, но здесь никто не призывает его к порядку. Акутагава остаётся бесстрастным - ровно до того момента, пока у него не кончается терпение и он не интересуется, когда они уже наконец пойдут к черепахам. Чуе черепахи кажутся скучными, но Акутагава зависает у их вольера почти на полчаса, наблюдая за тем, как, переваливаясь из стороны в сторону, они прячутся от солнца в прелой листве. - Так что, как тебе сегодняшний день? - интересуется Чуя поздним вечером. Они ужинают карааге в маленьком ресторанчике. Чуя следит, чтобы Акутагава не вздумал выпалить, что обычно он не ужинает, но тот молчит, наученный опытом. - Это было немного утомительно, - помедлив, признается Акутагава, - но я не могу сказать, что мне не понравилось. Это как хорошая тренировка, в конце которой болят мышцы, и мне понятно, что я становлюсь сильнее и выносливее. Так же и с отдыхом: я устал, но это означает лишь то, что в следующий раз я буду отдыхать лучше и эффективнее. Чуя прячет улыбку. Ему хочется наругать Акутагаву за такое отношение к отдыху, но потом до него доходит, что оно говорит только о том, как серьезно он относится к делу. Акутагава действительно хочет научиться отдыхать. - У меня появилась идея, - говорит Чуя. - Когда ты сказал об эффективности, я подумал о максимизации пользы. Акутагава смотрит на него с вежливым недоумением. - Нам надо выжать из наших выходных максимум, - продолжает Чуя. - Смотри, мы избежали гнева Мори, это раз, и хорошо отдохнули, это два. Но мы можем сделать что-то ещё, в этот раз не для нас самих. Твоя сестра, она ведь встречается с Хигучи, верно? Акутагава одобрительно кивает, все ещё не понимая, к чему клонит Чуя. - Я знаю, что Хигучи живёт с младшей сестрой, а Гин, насколько я понимаю, с тобой. Сегодня ты мог бы переночевать у меня, и тогда Гин сможет провести время с Хигучи - думаю, такая возможность им выпадает нечасто. - Я согласен, - не задумываясь, говорит Акутагава. - Мне нужно только забрать из дома кое-какие вещи. Вы же пойдете со мной? Чуя не знает, откуда в голосе Акутагавы появилась такая уверенность, будто, спрашивая, он ни на секунду не сомневается в том, что Чуя согласится. И он действительно соглашается. Они не предупреждают девушек о своем плане, но когда они приходят домой к Акутагаве, Хигучи уже там. Умостившись за низким столиком рядом с Гин, она с удовольствием прихлебывает горячий чай. Увидев семпая в компании Чуи, она подрывается с места, чтобы поприветствовать их по всей форме. Гин скользит по ним настороженным взглядом, но не говорит ничего. Акутагава кивает девушкам и уходит в свою комнату, оставив Чую объясняться самому. Он плюхается к ним за стол. Чая, впрочем, ему никто не предлагает. Долгий день лишил его энергии на социальные взаимодействия, и на светские беседы его уже не хватает. Он бросает отрывистое: - На эту ночь я забираю Акутагаву с собой. Дз-зынь! Чашка Хигучи катится по столу, расплескивая содержимое во все стороны. Привычная к этому Гин тут же наполняет чаем другую чашку, убирая со стола. - Заберите лучше меня, - с жаром говорит Хигучи. - Лучше меня, чем ее. - Нет-нет, я имел в виду... Рюноскэ, - торопится пояснить Чуя. Чтобы отыскать в памяти имя подчинённого, ему требуется время. - Он дал свое согласие? Информированное согласие? - Гин заговаривает впервые со времени его прихода. - Ну да, - недоуменно отвечает Чуя. - Я же его руководитель, как он мог не согласиться? Гин хмурится. В ее руке появляется нож. Чуя со вздохом готовится сманипулировать гравитацией, но положение спасает Акутагава, вовремя появляясь с собранным рюкзаком. - Мы можем идти? - говорит он. - Да, - поворачивается к нему Чуя. - Конечно, идём, Рюноскэ. Гин пристально всматривается в лицо брата и, должно быть, замечает там что-то, понятное одной ей. Во всяком случае, с Чуей она прощается почти вежливо. Несмотря на то, что ее мотивы остаются ему непонятны, он не обижается: Чуя по своему опыту знает, что сестры могут казаться странными, но на самом деле они готовы пойти на все, чтобы защитить своих братьев. Пусть Коё ему не родная сестра, она всегда ведёт себя точно так же. Они идут по ночной Йокогаме. Акутагава устало подносит руку к лицу, как будто стремясь защититься от блеска вывесок и шума моторов, и Чуя запоздало вспоминает, о чем должен был предупредить его с самого начала. - Я живу рядом с железнодорожными колеями. Если поезда будут мешать тебе спать... - Все хорошо, - говорит Акутагава. - Мне нравятся поезда. До самого дома они молчат. Оказавшись в квартире, Чуя пробует осмотреть ее глазами человека, попавшего в нее впервые. На неискушенный взгляд Чуи, там достаточно чисто, и он надеется, что Акутагава думает так же. Его внимание приковывает сначала большая кровать, занимающая почти треть комнаты, а потом винный шкаф с роскошной коллекцией. Чуя чувствует, что должен кое-что прояснить: - Сегодня на правах гостя на кровати будешь спать ты, а я устроюсь на футоне. - Нет, это я устроюсь на футоне, а вы - на правах моего начальства - будете спать здесь. Акутагава смотрит на него тем упрямым взглядом, который - Чуя уже знает - ничем не перешибешь. - Вообще здесь хватит места для нас обоих. Как насчёт такого? - Я не хочу вас стеснить, - бормочет Акутагава. - О, ты нисколько меня не стеснишь, - добродушно уверяет его Чуя. Он думает, что день был настолько насыщенным впечатлениями, что он сразу отрубится, но это не так. У него ещё есть силы смотреть на Акутагаву в безупречной пижаме из черного шелка, который вытянувшись лежит поверх одеяла. - А ты можешь вызвать Расёмон из этой пижамы? - неожиданно интересуется Чуя. - Могу, а надо? - с готовностью говорит Акутагава. - Нет, я просто спрашиваю. Я почему-то думал, что он связан с твоим плащом. - Это не так. Его можно призвать из любой одежды, которую я надеваю. - А что считается одеждой? - Ну, одежда. - Ну вот например, нижнее белье - это одежда? Накинутый на тебя чужой плащ - это одежда? Упавший на тебя листок - одежда? Если под действием гипноза внушить тебе, что одежда - это то, что одеждой не является, как поведет себя способность? - Я не знаю, - удивлённо говорит Акутагава, широко распахнув глаза. - Ничего-то ты не знаешь. Давай, забирайся лучше под одеяло. Чуя сам закутывает его в одеяло и как-то так получается, что Акутагава оказывается к нему ближе, чем он ожидал. Не моргая, он смотрит на Чую. - Что такое? - кривится Чуя. - Если вздумаешь сказать, что думал, что я сплю в шляпе, я тебя выгоню, так и знай. - Нет. Просто ваши волосы... - Что? Красивые? Чуя самодовольно ухмыляется. - Можешь потрогать. Акутагава мучительно долго тянет к нему свою руку и наконец касается локонов кончиком пальца. - Да ты не стесняйся. Чуя нашаривает ладонь Акутагавы и сам запускает ее в свои волосы. Рюноскэ судорожно перебирает чужие локоны, пропуская их сквозь пальцы. Через переезд, громыхая, несётся поезд. Из-за него дрожат пустые бокалы, оставленные Чуей на столе, дрожит луна в окне, и рука Акутагавы, запутавшаяся у Чуи в волосах, дрожит тоже.