Посмертие

Это все очень некстати. Он, как и всегда, не возмущается – Посмертие для него так же важно, как его собственный дом. Но ему до диплома осталось всего несколько месяцев, и то, что он нужен именно сейчас, кажется худшим стечением обстоятельств из возможных. Она очень красивая, и это тоже очень некстати. Но он – ее проводник, и это его работа – быть ей другом, и это все так не ко времени, но он счастлив делать это. Быть рядом с ней, заставлять ее улыбаться, помогать ей чувствовать себя здесь как дома. Он запинается о слова, которые сам толком не слышал, и занимает себя монитором, за которым даже не он должен следить. Она не такая, как все вокруг. Она упрямая и яростная, и по ее словам он понимает, что у нее нет времени на себя. Она должна найти своих друзей, должна спасать мир, а не следить за своим самочувствием и самой принимать помощь от других. Он старается осторожно напомнить ей, что нет ничего плохого в том, чтобы остановиться, отдышаться и позволить кому-то другому помочь. Он понимает ее, но старается это скрыть. Она знает, что ей нужна помощь, но отмахивается от этого знания, прячет за стенами, о существовании которых он даже не знает – как он мог их увидеть, когда на первый взгляд она выглядит спокойной и веселой? Скоро он понимает, что ее улыбка – это лишь маска. Он хорошо знает, каково это – скрываться от всех. Он старается быть рассудительным и рациональным, не действовать импульсивно, зная, что это может все испортить. Какая-то его часть говорит, что она особенная, не такая, как все, кого он знал раньше. Он запирает эти мысли глубоко внутри. Он все равно берет ее за руку, переплетает их пальцы и посылает электрические искры по ее коже. Это не первый раз, когда он намеренно демонстрирует кому-то свою силу, но он никогда не делал это так. Их разговор звучит неуклюже и странно, но это неважно, потому что он чувствует, как электричество колко пробегает от его ладони к ее, – и как оно возвращается, когда ее лицо освещается улыбкой. Это ее первая широкая, настоящая улыбка, отражающаяся в глазах, и это первый раз, когда по стенам, скрывающим ее от мира, начинает ползти трещина. Возможно, он – первый человек из тех, кого она знает, кто понимает, через что она проходит. Через несколько часов ее стены начинают рушиться, и ее взгляд становится острым. Он думает, сможет ли она когда-нибудь понять его в ответ. Это так легко – свыкнуться с ее непривычным и вместе с тем странно знакомым темпераментом, смеяться над ее шутками и возвращать ее теплые улыбки. Ей нужен друг, и он рад им быть. В основном она только притворяется, что она в порядке, что ей все равно, что в паре домов от нее живет Рейна, а потом делает вид, что она не выбита из колеи тем, кем на самом деле оказалась Джай Инг (он не ожидал, что она расскажет ему что-то настолько личное для нее). Он позволяет ей говорить им обоим, что она порядке, и одновременно делает все, что в его силах, чтобы ей действительно стало лучше. Она забывает есть, так что он начинает следить за этим. Она временами попадает в плен собственных мыслей, так что он старается не давать ей погружаться в них слишком глубоко. Она улыбается ему, но не знает, что то, что он делает для нее, помогает и ему самому. Часть его хочет, чтобы она осталась в Посмертии, чтобы новая она решила не возвращаться к старой жизни. Но он знает, что она никогда не примет такого решения. Возможно, именно поэтому он так сильно восхищается ей. Его сердце стучит у него в ушах, и он не сразу осознает, что она держит его за локоть, а ее глаза встревоженно смотрят на него, что между ними пульсирует статическое электричество, что она встает между ним и ее отцом. Он приходит в себя только тогда, когда здание начинает трястись, и он, игнорируя голос рассудка, подходит к ней ближе. Она слишком плохо контролирует эмоции, ее силы еще слишком новы для нее; когда он говорит ей об этом и просит ее уходить, ее упрямство, то самое, которое заставляет ее ставить весь мир выше собственных интересов, не дает ей сделать этого. Он инстинктивно отталкивает ее в сторону, когда в их направлении начинают лететь пули, и ее ответная волна вибрации заставляет их обоих потерять равновесие. У него перехватывает дыхание от падения и того, как ее тело прижимается к нему, ее пальцы вцепляются ему в плечи, ее волосы падают ей на щеки и ее глаза расширяются от неожиданности, и, как ему кажется, смотрят прямо на него. Он разрушает этот момент, снова прося ее уходить, и на этот раз она соглашается. Ему не сразу удается заставить свое тело слушаться. Он чувствует себя животным в клетке, и все инстинкты говорят, что он в смертельной опасности, но он беспокоится только о ней. О том, смогла ли она выбраться, смог ли он дать ей достаточно времени для этого. Ему больше не о чем думать, и он позволяет себе погрузиться в эти мысли, игнорируя ту тревожную часть себя, которая видит легкий выход из того, во что превратилась его жизнь. Когда он открывает глаза и видит ее, ему так легко снова быть собой. Но они в ЩИТе, и ему это не нравится. Не нравится, что она доверяет им, не нравится, что ему тоже хочется им доверять. Он беспокоится, что все снова начнется сначала, беспокоится из-за чувства, которое он начинает ассоциировать с ней, из-за связи, которую он создает, из-за чувств, на которые она никогда не сможет и не должна ответить. Он старается отдалиться от нее. И тогда Посмертие перестает существовать, и все, что он построил вокруг него, идет трещинами. У него больше нет дома. Он заканчивает учебу, и он потерян. Она приходит к нему снова и снова, но он пообещал себе, что не вернется. Что он не рискнет всем своим миром снова, как бы она не просила. Он не такой, как она; он не может снова и снова с нуля восстанавливать свою разрушенную жизнь. Он знает, она видит, что он изменился. Он чувствует, как ее взгляд останавливается на его мятой одежде, когда он отворачивается от нее, на грязной посуде в раковине и плотно задернутых шторах. Он видит ее беспокойство, ее желание помочь ему и старается злиться на нее за это, сделать это дополнительной причиной оттолкнуть ее. Он раз за разом отказывает ей, и каждый раз, когда она возвращается, напоминает, что в мире есть хотя бы один человек, который верит в него – даже если и ошибочно. Он не уверен, что он хочет, чтобы она верила в него. Возможно, было бы лучше, если бы она тоже решила, что он безнадежен. Надежда в ее глазах, ожидание увидить того его, который исчез вместе с Посмертием, заставляет его злиться на себя только сильнее. Он говорит ей, что они оба монстры; наверное, теперь ему удалось подорвать ее непоколебимую веру в него. Он думает, что, возможно, он все же сломал ее, и начинает презирать себя за это в ту же секунду, когда его сердце перестает бешено стучать, заглушая его мысли. И все же именно ей он звонит после того, как доказывает, что он – именно тот монстр, которым, как он когда-то говорил ей, не был никто из них. Попросить о помощи для него так же трудно, как когда-то было для нее. В ее голосе нет неприязни, когда она осторожно успокаивает его и спрашивает, где он. Она говорит, что поможет. Все вокруг во тьме, но мягкая властность ее голоса дает ему что-то надежное, за что он может ухватиться. Он не заслуживает ее. Он все еще думает об этом, когда она заходит в комнату, в которой он спрятался, когда она с теми же мягкой уверенностью и непоколебимой верой в него говорит, что то, во что он превратился – это не настоящий он. Это первый раз, когда он видит отражение своих чувств в ее глазах, умоляющих его увидеть себя так же, как видит она; умоляющих, не зная, что он никогда бы не смог этого сделать. Она намного лучше его, но он отказывается опять говорить что-то, что причинит ей боль. Он говорит, что она зря тратит на него время, потому что это единственное, что приходит ему на ум, что может оттолкнуть ее. Она все равно целует его. Он снова чувствует ту легкость, которая была между ними в Посмертии, прочно связанную для него с безопасностью и взаимопониманием. Она – последнее напоминание о том, кто он есть, когда его не наполняет темнота. Последнее напоминание о том, в чем он на самом деле нуждается. Она звучит удивленной в первый раз, когда он в первый раз звонит ей, все-таки нажав на кнопки с навсегда врезавшимися в память цифрами ее номера на дешевом пластиковом телефоне, который он крутил в руках весь день. Он не думает о времени, пока не слышит сонливость в ее голосе и не замечает внезапно темноту вокруг. Она говорит, что не возражает, и он знает, что это правда. Она просит его звонить, неважно, в какое время. Он серьезно воспринимает ее слова о его предназначении и помощи людям. Он находит некое подобие опоры в этом и пытается отследить как можно больше нелюдей. Но кто-то другой находит их раньше. Он звонит Маку, потому что не хочет подвергать ее еще большей опасности, даже если не сомневается, что она может с ней справиться. Когда его привозят на базу, когда Коулсон в последний раз предлагает ему остаться, он смотрит на нее – на напоминание о том, кто он и что он должен делать – и соглашается. Он не совсем осознает, что согласился работать с ЩИТом, но быстро привыкает к новой жизни и новой цели. Ему нравится видеть Дейзи, он восхищается ее стойкостью и талантами больше, чем когда-либо раньше. Он почти без сожаления думает, что его чувство к ней – это влюбленность. Это так похоже на нее – остаться в замке рядом с порталом, зная обо всех рисках. Он видит в ее глазах знакомую просьбу, и слова возражения застревают у него в горле. Спасать других – это дело всей ее жизни, и он не имеет права спорить с этим. Это ее место, ее предназначение – помогать людям, так же, как она помогла ему. Поэтому они и подходят друг другу, и он думает, что, возможно, они обречены постоянно разлучаться – два одинаковых полюса магнита, бесконечно притягивающиеся и отталкивающиеся и не могущие найти середины. Он уходит вместе с остальными, несмотря на то, что оторвать взгляд от нее для него – все равно, что вырвать сердце у себя из груди. Она нравится ему намного сильнее, чем должна. Он знает, что она может справиться с чем угодно. Сердце все равно неистово стучит у него в груди, когда замок взрывается, и вверх взмывает маленький белый шаттл. У нее идет кровь из носа, но в основном она в порядке – или притворяется, что это так. В ее улыбке есть что-то, что заставляет его улыбнуться в ответ, и неважно, что он чувствует в этот момент. Ее руки тянутся, чтобы ухватиться за него, когда она приближается к нему; это движение – нечто среднее между жестом привязанности и просьбой о поддержке, и оно заставляет что-то внутри него приятно сжаться. Он не должен целовать ее – особенно здесь, перед всей командой. Он отвлекает себя, держа ее за талию и стирая кровь с ее лица, считывая усталость за ее вымученной улыбкой и думая, должен ли он спросить, что именно произошло. Он вспоминает, как до этого она сказала, что если ты знаешь, будет ли еще один поцелуй, становится неинтересно. Он вспоминает, как не был уверен, что когда-нибудь получит еще один шанс.