Равновесие

Отношения Инка и Эррора всегда были странными. Начавшиеся с недопонимания, перетекшие в излишне личное соперничество и закончившиеся где-то в области романтики, они прошли много различных стадий, но ни одна из них не подходила под что-то конкретное и однозначное. Они не тянули на друзей. Они были слишком близки для врагов. Единственное, что они знали и в чем сходились, это что они застряли друг с другом, вместе запутавшись в сложной паутине мироустройства, и этого было достаточно. Так что пару стражей не волновала такая глупость, как навешивание ярлыков. Кому-то это могло принести утешение и комфорт через познание себя, но для них, попытка определиться с точными терминами ничего не проясняла и лишь приводила к бесполезной головной боли, ни капли не помогавшей им разобраться в своих чувствах. Особенно учитывая бездонную яму отрицания, в которой глючный погряз в первые годы их знакомства. И теперь, оглядываясь назад, он мог сказать, что это была не просто попытка сохранить привычный порядок вещей, где его противник был лишь этим — его противником. Нет, он… боялся двигаться вперед. Принять свою привязанность и симпатию, когда его душа болела по другому, казалось его сущности предательством. Не потому, что разрушитель мог любить лишь одного, но потому, что богов не было с ним, чтобы спросить у них разрешения. И пусть он сам не осознавал, внутри Эррор скорбел от потери. Это чувство тянуло его вниз, в пучину мрака и боли, но каждый раз, как он пытался копнуть глубже и понять, откуда исходит эта тьма, единственным, что поглощало его разум, была смерть… и бесконечная тоска по ней. Так стоит ли удивляться, что он сделал вывод, который сделал? Это единственное, что имело смысл. Ведь действительно, зачем сближаться с кем-то, если он собирался покинуть этот мир? После того, как закончит свою работу, конечно же — это была единственная тяга, что перевешивала его самодеструктивные порывы, и почему он все еще был тут. Буквально — так сказали Создатели. Этот фрагмент его памяти был крайне мутным, на перепутье между двумя его жизнями, но глючный знал, что попытался исполнить то, что считал своим глубочайшим желанием как минимум раз. Он не помнил, когда или как — только что затея провалилась с треском. Разрушитель просто проснулся в той же бескрайней белизне, с разъяренными голосами, что кричали на него, что они вытащили его с границы существования и наделили статусом стража не для того, чтобы он тут же растратил все их старания зря. Тогда он узнал о своем новом долге, и что пока у него есть работа, простого выхода не будет. Та еще задачка, но по крайней мере это была понятная и однозначная цель. Уничтожить Мультивселенную и исчезнуть вместе с ней. И он мог бы покончить с этим сто лет назад, если бы не мелкий настырный хранитель, что вечно вертелся у него под ногами, срывая его планы и путая душу глупыми чувствами. Что лишь прибавляло к причинам отталкивать его от себя, но конечно, в итоге очарование идиота победило. Медленно, но разрывающая его боль притупилась. Мысли о смерти не прекратились, но они стали… управляемыми. И в его сущность все чаще закрадывались сомнения, не было ли в этом всем какой-то огромной ошибки. Это заняло смущающее количество времени, но Создатели наконец разъяснили, что его роль была в поддержании баланса, а не в стирании всего до основания. Что представляло проблемы для Эррора, потому что это не было чем-то, что он мог сделать один раз и забыть, это был процесс, требующий его постоянного внимания. У него все еще было предназначение и цель, но в них больше не было завершенности, и глюк вновь ощутил себя потерянным. Не говоря уже о самих чувствах, к которым тоже появились вопросы. Если подумать, они никогда не походили на желание уйти и исчезнуть, наоборот, это было желание что-то вернуть. Что не имело для разрушителя никакого смысла, сколько бы он ни ломал голову над этим, пока ответ буквально не бросился ему в лицо. И теперь, зная правду, это казалось особенно глупым. Если бы ему не помешали… Если бы он продолжил те попытки и нашел способ преуспеть… Он бы… Эррор не хотел даже думать. Хотя вставал вопрос, почему голоса не рассказали ему обо всем этом раньше, избавив его от лет замешательства и страданий, и глючный задал его сразу же, как собрал мысли в кучку после той первой судьбоносной встречи. Но как те признались, пусть разрушитель и слышал их четче, чем кто-либо еще, связь была далека от идеальной. У его сознания было много невидимых фильтров, большинство необходимых, чтобы не свести его с ума перегрузом высших знаний, и еще несколько, больше походящих на потаенные психологические блоки. И так уж вышло, что любая информация о богах, Рипертейле или любви автоматически отсеивалась, сколько бы раз они ни пытались донести это до него. Иногда редкие намеки просачивались, но в таких случаях они были слишком размытыми, чтобы Эррор мог истолковать их как надо — и глючный мог лишь представить, насколько раздражающим для его невидимой аудитории это должно быть было. Смотреть, как он раз за разом делает неправильные выводы, и не в силах дать ему простой ответ. А ведь с близнецами ситуация была даже хуже! Но жаловаться на это теперь было уже поздно. Что случилось, то случилось — главное, к чему они пришли в итоге. И в этом плане, он знал одно. Инк спас его. От столь многого. От самого себя. Даже в те года, когда они еще были самоназванными противниками, казалось, что художник всегда был на его стороне. И разрушитель не мог поверить, что во всей этой неразберихе с памятью и чувствами, он каким-то образом забыл об этом. Это было крайне редкое для него состояние, но Эррору было… стыдно. Хранитель приложил так много усилий, отодвинул собственный комфорт на второй план, все ради него, и глючный даже не заметил! Конечно, разрушитель и в лучший день не часто проявлял нежности или благодарил других, но как правило, внутри он все еще чувствовал признательность и находил свои способы выражать ее — просто менее прямо. В этот раз, однако, он облажался. И никаких оправданий этому не было, кроме его собственного рассеянного внимания. Все эти новые открытия порядком дезориентировали его, но это не причина быть придурком к своему партнеру, о сохранении отношений с которым он между прочим так переживал. Итак, Эррор решил, что если он хочет это исправить, его обычная тактика «ответить на добрый жест как можно незаметнее» не прокатит. Нет, им нужен был честный и открытый разговор, нужно было прояснить их намерения насчет друг друга, прежде чем усложнять отношения чем-то (или кем-то) еще, и это не могло ждать. Чем дольше он будет медлить, тем больше шанс, что этот небольшой разрыв в понимании обратится во что-то куда более серьезное и разрушительное, и как бы сильно глюка не тянуло к уничтожению, он никогда бы не простил себя, если повредит эту связь. Вот почему, едва покинув замок, он тут же рванул домой, следуя за тонким зовом дополняющей его сущности. Стоило лишь подумать об этом, и границы измерений покорно расступились, перенеся разрушителя в Дудл Сферу, прямо к порогу уже полюбившегося ему дома. Часть его инстинктивно ожидала преграды или хотя бы заминки, но проход был легким, а пространство по ту сторону приветливым — никаких барьеров, никаких магических блокировок и никаких защитных кодов, кроме его собственных. Как будто он не был гостем, но действительно жителем этого места — Эррору даже не понадобился «ключ». Когда именно Инк перенастроил границы? До его спонтанного переезда или после? Он не мог вспомнить, и это мимолетное осознание на секунду задержало глюка в дверях. Как много еще он упустил?.. Впрочем, это лишь прибавило ему рвения, и, стряхнув непрошеную мысль, разрушитель буквально взлетел по лестнице на второй этаж, где, как он знал, находился интересующий его страж. Художник не говорил, где он будет сегодня, но ему и не нужно было. Как несущие столпы баланса, все они разделяли связь — хотя некоторые узы были сильнее других. Раньше это раздражало. Невидимая тяга, от которой он не мог избавиться, и благодаря которой хранитель всегда так просто находил его, хотел того Эррор или нет. Поначалу он думал, что Инк каким-то образом чувствует его активность, и в каком-то смысле это было правдой, но не потому, что падения миров как-то негативно отражались на нем. Его работа была частью баланса, частью естественного порядка — по крайней мере пока глюк не посягал на здоровые процветающие миры, так что в большей части случаев художнику не обязательно было вмешиваться. Но он все равно приходил, даже когда разрушитель ничего не делал, просто потому, что любил его компанию. Или надоедать ему. Возможно, оба. Сам Эррор редко обращался к этому зову, не имея того же желания преследовать идиота без причины, но связь была двухсторонней, и в случае чего он мог отследить хранителя так же легко. Если бы тот был занят в наброске, возникли бы трудности, но ему повезло, и в данный момент Инк прохлаждался в своей студии, полностью увлеченный своим последним произведением — пародией на известную композицию сотворения первого человека, но с более знакомыми лицами в ключевых ролях. В том, чтобы включать глючного в каждое второе творение от его руки не было ничего необычного, но вот появление в его сюжетах вполне конкретного бога Смерти было новым развитием. И как бы разрушитель ни уважал хобби своего парня, к сожалению, это была одна из причин, откуда у Эррора зародились его сомнения. Не потому, что ему не нравилось это направление его работ — в каком-то смысле они наоборот помогли ему прикипеть к идее, вызывая странную, но не отталкивающую смесь ностальгии и надежды на будущее. И они не триггерили его воспоминания, ибо художник использовал его нынешний, обновленный вид. Нет, проблема была в том, что эти кусочки фантазии казались слишком хорошими. Слишком привлекательными. Дразня обещанием, что могло бы быть, если он просто перестанет упрямиться и признает, что хочет этого… Но в то же время, на периферии они оставляли у него чувство неправильности, и глючный только теперь, излив свою душу негативному хранителю, понял, что именно было не так. Это были полотна о нем и Рипере. Только о нем и Рипере. Хранитель и раньше не часто рисовал себя, предпочитая сосредотачивать все свое внимание на запечатлении его неоспоримого великолепия и даже в совместных позах едва ли прорабатывая вторую фигуру — и разрушитель не скрывал, что одобрял такую практику. Но теперь, с новой зацикленностью на его бывшем и на том, как они с богом смотрелись бы вместе, отсутствие его собственного маленького силуэта в композициях оставило у Эррора дурное послевкусие. А уж вместе с отдельным набором холстов, посвященным сольным портретам пушистой богини, это и вовсе рисовало печальную картину. Ту, где Инк нашел себе новую музу в виде божественного воплощения Жизни, а его желал скинуть в отчаянно жаждущие руки жнеца — и оставить там, бросить его. Конечно, при втором проходе идея казалась глупой, но это то, как это выглядело, буквально. И возможно, это была вина глючного, что он ничего не сказал, заперев свои опасения и позволив им гноиться внутри, но он больше не собирался молчать. Он выскажет этому придурку все, что думает, здесь и сейчас — а там будь, что будет. Уже третья за сегодня дверь распахнулась от грубого вторжения, хотя с ней разрушитель был помягче, чем с имуществом темного принца, и воздержался от дробления дерева в щепки. Комнату заполонили синие нити, и художник вздрогнул и выронил кисть, когда те набросились на него, сжав в прочной хватке, но приложив завидную аккуратность, чтобы не задеть окружающие его полотна. И конечно, хранитель все еще мог утечь чернилами, но не стал этого делать, лишь смущенно обернувшись и вопросительно склонив голову. Эррор обездвиживал его довольно часто, но на это всегда была причина, будь то наказание за забывчивость, попытка удержать его внимание или способ проявить привязанность, когда его глюки были слишком плохими, чтобы выдержать реальный контакт. Хотя в этот раз Инк затруднялся сказать, чем именно он заслужил такое обращение. Струны не были чем-то новым или необычным, но вот визит в его личную мастерскую, еще и такой настойчивый, был. — Эррор? — любопытно спросил он, наблюдая, как чужой взгляд ненадолго метнулся на незаконченное творение позади него, и лицо разрушителя приобрело крайне интересное выражение, прежде чем тот вернул внимание своей жертве и рвано выпалил: — Нам надо поговорить. Зрачки художника перемелькнули через несколько задумчивых значений, отмечая чужую нервозность и запыхавшийся вид, но он решил не комментировать это, лишь кинув веселое «Окей!», а затем вывернул одну из рук и как мог указал на свои флаконы. Эррор напряженно прищурился, но он знал, о чем это было, и струны чуть ослабли — недостаточно, чтобы сбежать, но ровно настолько, чтобы позволить хранителю дотянуться до его красок. С глотком зеленого и синего, Инк был весь во внимании. Глючный сделал еще шаг в пространство студии и глубоко втянул воздух, ощущая характерный, если немного застоявшийся запах бумаги и чернил. Сильнее, чем он привык, но это было чем-то знакомым и принесло взволнованному разрушителю крупицу комфорта. Чувства все еще не были однозначными для него, немного прояснившиеся после визита в замок, но одного разговора едва ли было достаточно, чтобы раз и навсегда навести порядок в его голове. Вот почему они с Найтом договорились о дальнейших встречах. Тем не менее, одно свое желание Эррор знал точно, и осьминог сказал что-то о прямолинейности, так что, не дав своим мыслям убежать в далекие дебри, глючный выпалил первое, что пришло ему в голову: — Я хочу спать с тобой. …и тут же пожалел о формулировке. Темные скулы затопило сияющими искрами, тогда как художник откровенно уставился на него со своего места в путах. Это было не то, как хранитель ожидал, пойдет этот разговор, и он мог сказать, что разрушитель был шокирован собственным заявлением не меньше. — Мне нужно выпить розового? — невинно спросил Инк спустя минуту молчания, все еще держа руку на створке и вопросительно постучав одним пальцем по стеклу. По-хорошему, ему не стоило бросать картину на середине, ибо не факт, что он сможет вернуть тот же порыв вдохновения позже, но не каждый день Эррор вламывался к нему с такими запросами, и художник просто не мог упустить возможности повеселиться. Глазницы глюка расширились от намека, мерцая обрывками кода, и тот слишком быстро отскочил назад, едва не врезавшись в дверной косяк. — Нет! То есть, ты можешь, если хочешь… Ух, это не то, что я… — Разрушитель потер пылающее лицо, скомканно и немного паникующе пояснив: — Я имел в виду буквально. Это твой дом и твоя комната. Я… благодарен, что ты дал мне, где перекантоваться, но я никогда не собирался забирать твое пространство. Так что… Ты можешь вернуться. Диван удобный, но не настолько. — Последнюю часть Эррор пробормотал себе под нос, скрестив руки на груди и слегка сжавшись на месте, в яркий контраст с той решимостью, с которой он объявил о своем присутствии. Глаза отказывались встретиться с хранителем, и он больше почувствовал, чем увидел, как тот встрепенулся, только чтобы помотать головой. — О! Тебе не обязательно! Мне нормально в гостиной, и я не против… — Я против! — рыкнул глючный, перебив его и разочарованно дернув струны на себя. Идиот все еще не понимал. Он подтащил Инка к своему лицу, все же взглянув на него, и изложил еще проще, хотя казалось бы, дальше уже некуда: — Я хочу, чтобы ты снова спал в своей комнате. С-со мной. Художник моргнул. Затем еще раз. Прежде чем слова наконец зарегистрировались в их полноте, и улыбка хранителя медленно расплылась в едва сдерживаемом волнении. Рука вновь потянулась за флаконами, все же выудив розовую склянку и уронив несколько щедрых капель на язык. Хотя в его системе уже был синий, так что когда стража ожидаемо прорвало, вместо ослепляющего восторга его тон был более сбалансированным, с осторожным беспокойством, приглушающим возбужденное предвкушение: — С тобой, как, просто в комнате или прям в кровати? Сейчас там только одна, и я не знаю, ты хочешь так и оставить или повесить себе отдельный гамак? Или придумать что-то еще? О, например поставить двухэтажную! Я как-то пробовал спать на такой, но без второго человека это не то. И сверху падать больнее. Но если оставить как есть и спать вместе вместе, то что с твоими глюками? Я могу быть довольно беспокойным по ночам, — на этом моменте Инк неловко усмехнулся — это было преуменьшением, и неоднократные падения с дивана, особенно поначалу, тому свидетелем — но это краткое воспоминание не сбило его тирады: — Не пойми неправильно, я рад предложению, очень рад! Но ты точно уверен? Ты сказал, что не хочешь забирать мое пространство, но что о твоем? Из нас двоих ты более чувствителен к такому. Я правда не буду мешать? Плюс, мы довольно разные в организации вещей, и ты и так достаточно миришься с моим беспорядком в остальной части дома. Я пытаюсь не перебарщивать с этим, но ты же знаешь меня… Я не отказываюсь, но я действительно не хочу, чтобы тебе было некомфортно, и… — Ух, заткнись на секунду, — беззлобно огрызнулся разрушитель, когда чужая болтовня начала сливаться в однообразную кашу тупых уточнений. Он устало потер виски, прежде чем начать адресовать чужие замечания по одному, по крайней мере из того, что успел запомнить: — Да, я имею в виду кровать, и нет, тебе необязательно ее менять. Она нормальная как есть, и ты в курсе, что во сне мои глюки меня не беспокоят. В худшем случае мы можем проложить слой одеял между нами или типа того. А что касается хлама… — Эррор нахмурился, но он знал, что без компромиссов не обойдется, и он уже негласно согласился на это, когда выбрал чужую обитель своим пристанищем, а неряху-художника — своим сожителем. У них уже были договоренности, и в них не было ничего нового, так что он просто повторил: — Пока вещи не валяются прямо под ногами, я переживу. И отбой тревоги, я не собираюсь настаивать на стерильной пустоте. Если помнишь, мне самому теперь с такого не по себе. Так что все должно быть хорошо? — Это вышло более вопросительно, чем он намеревался, так что глюк раздраженно вздохнул и выбрал иную завершающую ноту, выдавив из себя что-то, что он надеялся, звучало как нежность: — Я просто хочу тебя рядом, кальмар. Остальное детали. В ответ Инк издал задушенный, почти булькающий звук, и на секунду разрушитель забеспокоился, что того вырвет от переизбытка эмоций, уже готовый наклонить струны под более удобным для прочистки горла углом, но благо, обошлось. Хотя художник все еще выглядел готовым растаять — буквально — его форма рябила и ощущалась нечеткой под нитями, и только чудо (или невероятное проявление самоконтроля) удерживало хранителя от того, чтобы не растечься перед ним в смущенную чернильную лужицу. — Ох, Эррор… — обожающе выдохнул страж, розовый в нем явно вышел на первый план, переключив зрачки на мягкие пульсирующие сердца. — Ты выглядишь слишком счастливым, — с дразнящей ноткой отметил глючный, но сам не мог скрыть улыбку. Может, в этой штуке с откровенностью и правда что-то было. — Потому что я правда счастлив! И удивлен! Но это приятный сюрприз! Никогда бы не подумал, что ты предложишь нечто подобное, — в той же мечтательной манере признался Инк, и это заявление что-то задело в разрушителе, вернув на его лицо легкую хмурость. Он знал, что художник имел в виду, в конце концов, Эррор был тем, кто вечно настаивал на сохранении дистанции и не скрывал свою неохоту, а когда-то и открытое отвращение в отношении тактильных нежностей. И все же… Хранитель был так уверен в том, что он никогда такого не захочет… Это имело смысл, черт, если бы он сказал это в любой другой день, Инк был бы прав, но по какой-то неведомой причине это все равно ужалило, и глючный сам не заметил, как спросил: — Почему нет? Тот лишь пожал плечами, слегка раскачиваясь в струнах и беззаботно напевая, к счастью, не заметив в его вопросе или тоне чего-то необычного. — Все, что я перечислил до этого? Знаю, я уговаривал тебя жить вместе, но за все время этих предложений у меня и в мыслях не было делить комнату. Я представлял, что у нас у каждого будет своя? И я мог бы дорисовать еще одну для себя, когда ты переехал, но у меня уже была студия, так что это казалось излишним. И ты раньше не жаловался на это, так что я думал, ты доволен? На этой последней фразе интонация сместилась, став серьезнее, внимательнее, и хотя в ней прослеживалось легкое разочарование из-за того, что художник не смог правильно его прочитать, форма вопроса почти подначивала разрушителя возразить. Потому что возражение в этом контексте означало бы, что Эррор хотел большего, и одна лишь мысль об этом топила хранителя в желтом, затмевая любую потенциальную грусть. И с удивлением для себя, глюк сделал именно это. — Ну, это не так, — фыркнул он, чувствуя, как призрачный осколок в груди горит и чешется от всей этой честности. Он терялся в догадках о ее точном происхождении, но это не мешало разрушителю знать, чего он хочет. И он вдруг понял, что хотел этого уже давно — это не взялось пять минут назад из ниоткуда. Теплые чувства нахлынули еще одной всепоглощающей волной, и Эррор обнаружил, что вновь смягчается, сбивчиво пытаясь объяснить, так прямо и открыто, как только мог: — Мне нужно было время, чтобы привести мысли в порядок, но я никогда… Это не значит… Я не хотел, чтобы ты оставил меня в покое. Наоборот, я хотел быть с тобой наверное сильнее, чем во всей моей жизни. Черт, почему, ты думаешь, я выбрал твой дом? Я мог пойти куда угодно, чтобы проветрить голову! Но я хотел остаться с тобой, п-потому что… Угрх, я правда должен говорить это?! Я люблю тебя, придурок! Так что забудь мои придирки раньше и послушай меня сейчас. — Ведомый захватившим его порывом, глючный схватился за нити, окутывающие чужие ребра, и вновь притянул стража к себе, не столько попросив, сколько потребовав: — Я хочу общую спальню, засыпать и просыпаться с тобой под боком, и что там, я даже не против, если ты соблазнишь меня на пару интересных ночей. Я знаю, что не был особенно отзывчивым в этом плане в последнее время. А что до глупых мелочей, то мы разберемся. Как и всегда. Это прозвучало как обещание, и разрушитель не мог не почувствовать искры гордости, наконец выбросив это из своей системы. Это не было тем типом самодовольства, что он испытывал обычно, но его магия все равно бурлила, странно удовлетворенная. Вот! Он сказал это! И Инк… Ох, это было что-то. Если до этого художник уже смотрел на него с обожанием и восторгом, то теперь он откровенно пялился на Эррора как на восьмое чудо света. Зрачки задрожали и сместились, наливаясь куда более насыщенным цветом, и когда он в следующий раз моргнул, глючный не смог остановить холодок, пробежавший по его позвоночнику, скользнувший дальше по бедрам и наконец осевший дрожью в коленях. Прицелы редко были хорошим знаком, обычно появляясь лишь при повышенных дозах красного, но как его давний партнер, разрушитель знал, что был и другой способ заслужить такой взгляд. После его маленького монолога, в студии повисла тишина, прерываемая лишь его же сбитой отдышкой, но хранитель довольно быстро нашел свой голос, сухой, предупреждающий и несправедливо горячий: — Тебе лучше затянуть эти струны туже. Иначе я сейчас наброшусь на тебя. Разумеется, синие путы как по сигналу ослабли, и, верный своему слову, Инк рванул вперед, за какую-то долю секунды впечатав Эррора в пол — с силой, но без грубости. Помогло то, что глюк не сопротивлялся, позволив художнику забраться на него и почти не дрогнув, когда тот начал осыпать его лицо неряшливыми поцелуями. У его лагов были некоторые возмущения, но разрушителю было плевать. Ему крайне редко удавалось увидеть хранителя в таком состоянии, и он жадно впитывал каждую каплю агрессивного внимания. Если его кости завтра будут болеть, и он будет сокрушаться над каждой мыслью и идеей, что посетила его разум в течении этого разговора, это проблема будущего Эррора. Нынешний Эррор лишь блаженно вздохнул, осторожно протянув руку и прижав своего парня ближе в легком подбадривающем движении. — Идиот. Мой идиот. Слова мягко погрузились в пространство студии, на что страж отчетливо дернулся, а затем удвоил свои усилия, и глючный мог лишь слабо извиваться в поражающе крепкой хватке. Черт, ему было нужно это. Нужно было знать, что Инк еще хочет его. Внезапно, художник над ним замер, и разрушитель разочарованно зарычал, но быстро понял причину заминки. Видимо, в какой-то момент он неосознанно откинул голову назад и обнажил горло — крайне нетипичный и уязвимый для Эррора жест. Он часто прятал взгляд и отворачивался, но в таких случаях он неизменно вжимал голову в плечи и как можно глубже зарывался в ткань. Такая открытость была… нехарактерной. Но тогда как хранителя это застало врасплох, сам глюк лишь раздраженно вскинул бровь. — Что? Ждешь специального приглашения? — огрызнулся он, разгоряченный и нетерпеливый, и было почти забавно наблюдать, как лицо Инка вновь окрасилось возбужденным шоком. — Правда можно?! Это так редко! — Заткнись, или я передумаю, — на автомате выплюнул разрушитель, но затем осознал свои слова, и вдруг вся его бравада сменилась паникой. — Н-нет, стой… Забудь, что я это сказал! — Эм, какую часть? — смутился художник, на всякий случай немного отступив — он все еще сидел сверху, но больше не наваливался на него так. — Я запутался. Ты хочешь этого или нет? — Да! Нет… Я хочу, но… — Эррор забегал глазами по комнате, не зная, как именно это выразить. В его голове была каша. Хранитель спокойно ждал, пока он соберется с мыслями, и наконец глюк тихо выдавил, с куда меньшей уверенностью на этот раз: — Я хочу, чтобы ты это сделал. Но не потому, что я попросил. Я не знаю, я… Я хочу, чтобы это было твоим желанием? Не просто потому, что это редкий раз, когда я это позволяю, но… Но даже это прямо сейчас является моей просьбой, и я просто… — Его сбитый голос был на удивление хрупким, и в нем нарастало разочарование, под конец откровенно взвыв: — Черт, я без понятия, как сказать это так, чтобы не сводить все к себе! Это слишком странно! Как вообще можно желать, чтобы что-то не было моим желанием?! Разве это не парадокс?! — Он вновь запрокинул голову, не отказавшись от доверительного жеста даже в гуще смятения, но вот лицо спрятал за ладонями. Его мысли шли кругом, и разрушитель сам не знал, что он несет. Но теперь настал черед Инка его удивить. — Нет, думаю, я понимаю, — задумчиво отозвался художник, и рвение в его тоне уступило место чему-то более нежному, более… терпеливому. Хотя внутри ему пришлось собрать весь синий, что только был в его системе, чтобы придержать разбуженную в нем жажду. — Ты хочешь чувствовать себя желанным. Хочешь чужой инициативы в привязанности, и не просто видимости, но настоящей. И в этом нет ничего плохого! Уж поверь, мне это знакомо. Иногда так сложно сказать, тусуется ли со мной кто-то, потому что я им нравлюсь, или потому что я им навязался. — Хранитель несколько нервно оглядел их нынешнее положение, но вовремя вспомнил, что Эррор сам выпустил его и все еще не попытался его скинуть, и этого хватило, чтобы убедить его остаться на месте, с неловким смехом признавшись: — Это то, о чем я часто переживаю с тобой. Хотя я не думал, что когда-либо услышу от тебя то же самое! Спасибо, что поделился этим со мной, я знаю, это должно быть непросто. Глюк ничего не сказал, но напряжение в его костях ослабло, чувствуя волну облегчения. На самом деле идея не была новой для него… Не совсем. Он наслаждался вниманием, так что конечно, он должен был хотеть его на каком-то уровне. Но обычно это было о чужих действиях, а не их чувствах, об удовольствии, которое кто-то мог ему доставить, исполняя его нужды и случайные прихоти, что-то, что он требовал или щедро позволял. И даже когда он знал, что его ублажают по доброй воле, в этом был элемент контроля и эгоистичности. Разрушитель просто не мог отказаться от них, не мог представить жизни без них. Но здесь и сейчас он не хотел ни того ни другого — и вот где возникал диссонанс. Эррор прикрыл глаза, переваривая как собственный поток откровений, так и хоть раз полезный ответ Инка. Голова гудела, как будто после столкновения с воспоминаниями, и часть его задалась вопросом, не было ли это еще одним отголоском прошлого. Не все проявлялось в виде четких образов или обрывков диалога, иногда изменения были более тонкими, так что это определенно было возможно. Но даже если так, мысль, что художник понимает, оказалась куда более значимой, чем он ожидал. Наконец, найдя на это силы, глючный раздвинул пальцы, чтобы снова видеть хранителя, и попросил: — Можешь сказать, что ты думаешь? — «обо мне» осталось невысказанным, но это была самая нейтральная формулировка, которую он смог подобрать для действительно интересующего его вопроса. Инк вновь с улыбкой наклонился к нему, заменив ладони на лице разрушителя своими, и с пылом заверил: — Обещаю, я хочу тебя. Ты такой милый, когда не пытаешься все контролировать и признаешь, что тебе нравятся мои идеи. Просто… — Он вздохнул, не совсем в печали, но в еще одной порции общего понимания, медленно перебрав помехи, окружившие его пальцы. — Ты и сам знаешь, что обычно у тебя жесткие рамки на то, что я могу делать с тобой. Так что… — Тьфу… Я в курсе! Вот только раньше тебя это не останавливало, — напомнил Эррор, и хотя в любой другой ситуации это было бы указанием на прошлую ошибку, сейчас он звучал почти… обиженным. — Еще недавно ты вечно лез ко мне, весь прилипчивый и настырный, и я знаю, что постоянно жалуюсь на это, но… — Его щеки горели под прикосновением, и признавать это было унизительно, но он все равно сказал: — Я вроде как скучаю по этому. Не по попыткам облапать меня без предупреждения, это всегда останется под запретом, но… по остальному. Как ты вытаскивал меня посмотреть на очередную аномалию, или уговаривал попробовать что-то странное, или… Все эти штуки с близостью. — Будто в подтверждение, он накрыл руки художника своими, и теперь они обнимали его лицо вместе. Но затем глючный почти что с неохотой нахмурился и наконец озвучил причину того недовольства, что привело его сначала к Кошмару, а затем сюда: — Ты можешь быть до раздражения приставучим, кальмар, но к несчастью для меня, это видимо мой тип. И это не то, как ты вел себя в последнее время. Ты слишком аккуратный. Слишком сдержанный. И я знаю, что ты отказывал себе в вещах из-за меня. — Я думал, тебе было нужно место, — раскрыл тот совсем не тайную причину своего поведения, не уверенный, что еще он может или должен сказать в свою защиту. Это был крайне нетипичный набор обвинений, и хранитель привык, что его упрекали в противоположном. — И это так, — согласился разрушитель, надеясь, что впустил достаточно благодарности в свой тон, только чтобы с нажимом добавить: — Было. Спасибо, что позаботился обо мне, но теперь я просто хочу своего обычного наглого идиота назад. Так что… Если ты хочешь что-то сделать… С-со мной, или просто… Сделай это. Что угодно. Делай все, что захочешь. Стоило ему произнести это, и атмосфера покачнулась. Розовый вернулся в полную силу, как и направленные на него прицелы, но вместо напряжения перед лицом угрозы, Эррор почувствовал, что все больше расслабляется. Инк навис над ним, удерживая его взгляд, и холодные руки извернулись, чтобы обхватить его запястья. Глюки все еще покалывали, но в таком положении разрушителю почти нравился ожог. Что-то в том, что художник держал его вот так, без намерения отпускать, было бальзамом для его души, и хотя у него не часто возникала тяга подобного рода, когда это случалось, хранитель никогда не разочаровывал. — Все, что хочу? Звучит заманчиво~ — мурлыкнул страж, и Эррор сухо сглотнул. Очевидно дразня, Инк медленно склонился к выставленной в предложении шее и томно прошептал: — Ты знаешь, как меня остановить. И это было его последним предупреждением. Часть его ожидала укуса. Глючный по опыту знал, какими острыми были чужие зубы, и напоминание о них оказывало на него почти такое же влияние, как на самого художника вид его языков. Такие грубые ласки чем-то напоминали их битвы, но… безопаснее. Согласованнее. И он бы приветствовал легкую боль, как и оставшийся след. В голове всплыло больше заманчивых образов, и дыхание участилось в преддверии — хранитель, крепко прижимающий его к случайной поверхности, мощная сила чужой хватки, о которой никогда не догадаешься, пока не почувствуешь ее на себе, может быть, Инк даже призовет свою магию и обратит ее в цепи… Но долгожданного ощущения так и не пришло, и вместо этого художник оттолкнулся от пола и резко вскочил, потащив разрушителя за собой. В одно мгновение они вместе лежали на полу, а в следующее страж подхватил его на руки, так легко, будто он ничего не весил, хотя все еще осмотрительно избегая его ребер. Эррор кратко вскрикнул от слишком быстрой смены положения, но заставил себя не вырываться, позволив хранителю выбежать в коридор и унести его в соседнюю комнату, о которой глюк его так доставал. Спальня не сильно изменилась с тех пор, как Инк отдал ее в новые руки несколько месяцев назад. Пространство было чище, чем при художнике, и тот перетащил свои творческие принадлежности в студию, но в остальном, никаких кардинальных перестроек не случилось. Что до сих пор немного удивляло. Когда страж впервые представлял, что повлечет за собой приют разрушителя, он ожидал, что Эррор потребует вычистить помещение до голых стен, и даже те перекрасит в белый или типа того, но тот ни о чем таком не попросил. Казалось, ровно наоборот — в первые дни после приступа от попытки вернуться в Антипустоту глючный хватался за цвет как за спасительный круг — поведение, знакомое хранителю даже слишком хорошо. И даже когда он успокоился, попыток выхламить из комнаты «лишние» вещи не последовало. Если что-то и изменилось, то предметов напротив прибавилось. Для кого-то, кто придерживался мнения, что большая часть материальных ценностей была бесполезна, до такой степени, что отказывался пользоваться мебелью, у разрушителя была впечатляющая коллекция марионеток и еще более солидные запасы пряжи. Что отчасти было причиной, почему, несмотря на всю его критику чужого жилища, Эррор на самом деле ни разу не сказал ничего плохого о студии Инка. По крайней мере ничего о количестве материалов, сваленных в ней — их организация была отдельным вопросом. Но по этому первому пункту он действительно не мог сказать ничего, что не бросало бы тень на его собственные накопления цветастых нитей, нашедших себе место на полках и в чужом шкафу. Кроме этого глюк приволок пару пуфиков, несколько комплектов одежды, и он никак не мог забыть свое самое ценное сокровище. Как ни странно, не шоколад — этот был перепрятан на кухне. Нет, разумеется, речь шла о плюшевом единороге по кличке Стабби. Единственная игрушка в его владении, не созданная его руками, но лишь потому, что это был подарок художника. Первый, который ему понравился, и который он сохранил, так что конечно, лошадка последовала за ним в новую обитель. Но на этом обновления декора заканчивались, и больше разрушитель ничего не трогал и даже почти ничего не двигал. Исключением было зеркало, в первые же дни развернутое к стене, и хотя порой им все еще пользовались, типа того раза, когда он готовился к свиданию, в остальном Эррор решил избегать отражений. По крайней мере до лучших времен. Центр же комнаты занимала просторная кровать, настолько большая, что более обширную он видел только у Найтмера. Но у того хотя бы было оправдание в виде бзика на роскошь, необходимости учитывать щупальца и наличия трех любовников. Зачем хранителю с его скромными габаритами и отсутствием соседей столько места оставалось загадкой, ровно до их первой ночи под одной крышей. Не считая моментов, когда он с головой погружался в рисование, придурок абсолютно не умел сидеть на месте, как оказалось, даже по ночам, постоянно ворочаясь, перекатываясь, и, при недостатке пространства — неизбежно оказываясь на полу. «Беспокойный сон» не описывал и половины этого, и глючный давно предложил бы привязать его к матрасу, если бы не риск, что во сне Инк испортит узлы и пережмет себе чего не надо. Так что размер кровати полностью имел смысл, и эта площадь оказалась как нельзя кстати, когда в комнату ворвался ее прежний владелец и не иначе как швырнул разрушителя на перины. Приземление вышло далеко не изящным, но его смягчила гора подушек, и это было не худшим, что Эррор испытывал в своей жизни. Так что глюк придержал возможные возмущения при себе, вместо этого ограничившись растерянным вопросительным звуком. Художник лишь улыбнулся шире, едва не искрясь от волнения, когда он запрыгнул следом и тут же принялся увлеченно копаться в мягких постельных принадлежностях. — Что ты делаешь? — наконец спросил разрушитель, когда первая волна шока от столь внезапной смены локации немного прошла. — То, что я всегда хотел сделать с тобой! — восторженно отозвался хранитель, передавая ему одно из одеял, и с нескрываемой гордостью заявил: — Подушечный форт! Эррор на мгновение завис. Только чтобы громко и безудержно расхохотаться сквозь помехи. Это был Инк, которого он знал. Хаотичный, легкомысленный и абсолютно непредсказуемый. Но за это он его и любил. — Ты правда хочешь заставить меня возводить что-то? — притворно возмутился глючный, меж тем окинув кровать новым взглядом, оценивая количество материалов и с чем именно они работают. Подушек было много, но учитывая доступную площадь и предполагая, что ничем скромным художник не ограничится, ему скорее всего придется дорисовать еще. — Уже забыл, что я разрушитель, только потому, что я взял небольшой отпуск? — Чтобы что-то уничтожить, это что-то надо сначала создать! — ничуть не смутился хранитель, уже закладывая первый слой мягкого фундамента. — Если тебе это так важно, думай об этом как о возможности разнести его позже. И смотри, мы в одной постели! Когда закончим, мы можем заснуть вместе. Что думаешь? — Несмотря на веселье в его голосе, это был искренний вопрос. И у Эррора был только один возможный ответ. — Я люблю тебя, — выпалил он, в порыве подавшись вперед и обхватив Инка за талию, бесстыдно уткнувшись в чужой бок. Душу в груди скрутило от шквала сложных эмоций, и глюк задрожал, пробегая мелкими волнами лагов, но терпя их, отказываясь разорвать контакт. Он не собирался этого говорить, но все равно обнаружил, что скомканно бормочет в ткань: — Пожалуйста, не уходи. Останься со мной. Даже если ты не можешь… Просто… Пожалуйста… — Воу-воу-воу! — встрепенулся художник, пойманный в ловушку, и не только чужих рук, но чужих слов. Он сделал что-то не так? Это все же была плохая идея? В нем не было подходящих цветов для такого! Но хранитель не хотел их пить, не когда ему было так хорошо! Когда им было так хорошо! Что так внезапно случилось?! Черт, он должен это исправить, и быстро! Борясь со смятением и полностью осознавая, что может звучать излишне радостно для утешений, Инк осторожно ответил на объятие и заверил: — Я никуда не собираюсь, Эррор. — Он вздрогнул от ощущения мелькающих по чужой форме пикселей и с затаенным дыханием спросил: — Эм… Ты разочарован? Я могу сказать, что это не то, чего ты ждал, но знаешь, я все еще могу… — Нет, — на удивление твердо отказался разрушитель, расслабив хватку и отстранившись, только чтобы тоже начать раскладывать подушки. — Это то, что ты выбрал, и это то, что мы делаем. Я не расстроен. — Он вновь на секунду замер, как будто сам не ожидал от себя этих последних слов, и это потому, что так и было. Он обернулся на очевидно скептичного художника и так же растерянно признался: — Я ожидал, что я буду. Но это не так. И это не то, почему я… — Он щелкнул зубами и помотал головой. — Неважно. Суть в том, что это не связано. Давай построим эту глупую штуку. Эррор попытался вернуться к работе, призвав свои струны и скрепляя ими разномастный материал, но хранитель перехватил его руку и настойчиво развернул обратно к себе. Его зрачки все еще придерживались красноречивых сердец. — Хей. Ты же знаешь, что я тоже люблю тебя? — напомнил он, так бережно, будто боялся спугнуть. — Может быть не в привычном смысле, но… Так сильно, как я только могу. В ответ глючный напрягся, но не стал отворачиваться, наоборот прищурившись и действительно всмотревшись в чужое выражение. С одной стороны пытаясь разобрать его черты без очков, а с другой инстинктивно выискивая признаки неискренности. Но когда не нашел их, внезапно обмяк и буквально растаял в столь любимых холодных руках. Страх, сжимающий его грудь удушающей хваткой, наконец-то угас, и его место заняла чистая, незамутненная признательность. — Мне нужно было это услышать, — благодарно шепнул разрушитель, и это признание соскользнуло с языков особенно легко. Никакой заминки, никакой скованности, никакой уязвленной гордости. Лишь его чувства, как они есть в этот самый момент. — Я люблю тебя, Эррор, — уверенно повторил Инк, прижав поцелуй к особо яркой звезде на чужой щеке, а затем слегка извернулся, чтобы добраться до органайзера, и все же капнул в свой нынешний микс совсем чуть-чуть голубой. Цвет обжег рецепторы отчетливой кислинкой, и бушующее в нем яростное обожание стало более управляемым, превратившись в более подходящее для ситуации сочувствие. Что тут же проявилось в интонации, которая теперь соответствовала словам, когда художник добавил: — Мне жаль, если я сделал что-то, что заставило тебя усомниться в этом. — Просто рисуй нас вместе тоже иногда, и думаю, мне этого хватит, — усмехнулся глючный, положив голову на чужое плечо и меж тем решив, что если он застрял тут, то его струны могут сделать всю работу за него, потихоньку возводя шатер вокруг них, пока сам разрушитель бесстыдно нежился в объятиях своего идиота. — Рисовать? Ты про мои картины? — в замешательстве уточнил хранитель, склонив голову на бок и заодно дав Эррору чуть больше места там, где тот уткнулся в его шею. Теплое дыхание приятно щекотало позвонки, пока Инк рассеянно пытался вспомнить, над чем он работал до того, как глюк так неожиданно прервал его, но образ уже ускользнул от него. Было ли это что-то о богах? Была ли проблема в этом? Разрушитель отвлекся от одеяла, которое его нити натягивали с одной из сторон, завершая стену, и со вздохом пояснил, стараясь не поддаться отголоскам того, что Найтмер опознал в нем как ревность: — Ты рисуешь меня с Рипером. Или только меня. Или только Жизнь. Но очень редко нас. Я знаю, ты хочешь, чтобы вся эта затея с группой сработала, и я тоже этого хочу. Но то, что я согласился дать Риперу шанс, не значит, что теперь он должен быть частью всего. То есть, да, он равноправный участник и все такое, но… — Эррор поморщился, от необходимости разжевывать то, что он и сам не до конца понимал, у него опять начинала болеть голова. Так что вместо попытки озвучить сами чувства, он обратился к сравнению: — Окей, представь, если бы единственное, и я имею в виду единственное, о чем я когда-либо говорил с тобой, это как хорошо и весело тебе было бы с Жизнью? И я правда так думаю, но что, если бы я сводил любую возможную тему к ней, расхваливал бы ее при каждой возможности, может, заодно закидал бы тебя марионетками в ее форме — и только в ее форме… — Плюшевая Тори была бы такой милой! — воскликнул художник, немедленно ухватившись за образ и даже захлопав в ладоши от восторга, но затем до него дошла остальная часть этой речи. — Но подожди, это… Ох. Ооох. — Хранитель потупил взгляд и неловко потер руки, внезапно почувствовав себя глупо. — Я увлекся, не так ли? — Немного, — хмыкнул глючный, легонько щелкнув своего парня по носу. — Ты прав в идее, что нам обоим нужно место, чтобы изучить эти новые чувства, и я ценю твою поддержку, но… Я не хочу, чтобы мы отдалились друг от друга из-за этого. Или чтобы это меняло что-то между нами. По крайней мере не так. — Я понимаю. Окей, дай мне секунду! — Инк закопошился, схватившись за шарф, спешно просканировав ткань на предмет свободного места, и довольно кивнул, добавляя к хаотичной свалке текста новую пометку. — Я записал, но стукни меня, если я опять забуду. И я все еще думаю, что кукла это хорошая идея! Ты любишь их делать, и это был бы идеальный подарок! — Я могу попробовать, — принял предложение разрушитель, оценивающе бросив взгляд на одну из полок с пряжей. Ему потребуется новая выкройка, и сделать что-то соответствующее мягкости божественного меха вряд ли будет просто, но его всегда привлекал челлендж. — Но в таком случае мне не помешает парочка референсов. В Мультивселенной много разных Ториэль, но они не в счет, и хотя я видел ее в живую, это была лишь пара раз, без очков, и тогда я жестко крашнулся. А воспоминания… — Эррор скривился, и по нему прошла особо сильная волна лагов. — В лучшем случае это размытое белое пятно. Я помню ее голос, но не… — Конечно! Я одолжу тебе кое-что из свежих скетчей! — с тем же энтузиазмом согласился художник, заодно переводя тему, чтобы удержать глюка от дальнейших неприятных мыслей. — Только верни потом. И хотя я не думаю, что мне нужно напоминать, но не рви их, ладно? Я даю тебе достаточно неудачных каракуль для этого. — Это был один скетчбук! — насупился разрушитель, но отвлечение сработало. — Ты мне никогда этого не простишь, не так ли? — проворчал он, хотя уже давно без настоящей обиды. — Никогда! — самодовольно подтвердил хранитель, вздернув нос и широко улыбаясь. В ответ Эррор игриво оттолкнул его, дав им обоим возможность вернуться к подушкам и строительству, но хотя Инк явно дразнил, а глючный весьма убедительно дулся, на данный момент это было скорее счастливым воспоминанием для него, и художник это знал. Да, разрушитель тогда отхватил, и да, страж не уставал тыкать ему это в лицо, но именно после того случая хранитель начал сбагривать ему некоторые из особо расстраивающих его листов, чтобы Эррор избавился от них. В обмен глюка заставили пообещать, что остальные работы он оставит в покое, но учитывая, как Инк отреагировал на первый случай несанкционированного уничтожения, разрушителю не особо и хотелось, так что в сделке были только плюсы. Это была маленькая, глупая радость, и пускание бумаги на конфетти не имело никакого права быть таким удовлетворительным, но что-то в том, что художник дал ему свое творение и позволил его разорвать… Это делало с ним что-то странное, и Эррор полностью винил в этом влияние своей роли, ибо у хранителя была похожая реакция, когда глюк соглашался на создание чего-то. Как прямо сейчас. Возведение домика шло хорошо, особенно когда они действительно сосредоточились на этом, а не на удерживании друг друга, хотя разрушитель оказался прав в своем расчете насчет нехватки материалов. Небольшая заминка, но ничего, что кисть Инка не могла исправить. Последним была крыша, и Эррор вновь подключил свою магию, натянув несколько одеял и пледов просторным куполом над их головами. В итоге получилось небольшое уютное пространство, достаточно красочное и творчески составленное для комфорта художника, но в то же время мягкое и относительно простое, чтобы не раздражать глюка. Кроме подушек, одеял и Стабби, в самодельном шатре не было ничего лишнего или мешающего, и он наоборот скрывал любые отвлекающие элементы окружающей комнаты. Чем-то напоминало плетеные домики-гамаки, что он делал в Антипустоте, вызвав легкое чувство ностальгии, даже если этот не был подвешен в воздухе. Но что еще лучше, они сделали это вместе. Они были тут вместе, в их личном убежище, и они собирались тут остаться. На ночь. Навсегда. — Я уже говорил, что люблю тебя? — с мечтательной улыбкой спросил разрушитель, откинувшись на спину и расслабленно разглядывая потолок. Страж настоял на добавлении к куполу подвесок в виде звездочек, и теперь он понимал, почему. — Да, но ты можешь продолжать повторять это, — хихикнул хранитель, лежа рядом, но его взгляд был направлен на другой, более знакомый набор звезд. — Мы же не хотим, чтобы я это забыл. И это приятно! Обычно, когда ты пытаешься быть отзывчивым, ты просто кидаешь в меня шоколад или типа того. Они вместе рассмеялись, однако это заставило Эррора задуматься. Он и правда редко показывал привязанность, а когда показывал, то делал все в своих силах, чтобы это так не выглядело. С Инком ситуация была лучше, чем с другими, но все равно… В мыслях предательски пронеслись слова Кошмара, и к сожалению, заносчивый придурок был прав. Если глючный хотел внимания, ему стоило хоть немного соответствовать. Все это было хорошим первым шагом, но он мог сделать больше. Разрушитель задумался, перебирая возможные варианты, а затем слегка застенчиво предложил, все еще не смотря на него: — Знаешь… Мы тоже могли бы сходить на свидание как-нибудь. — П-правда? Подожди, ты серьезно?! — художник подумал, что ослышался, рывком приподнявшись на руках и в который раз давясь восторженным удивлением. Его зеленый и желтый уходили с бешеной скоростью. — Ты раньше никогда не проявлял интереса! Эррор едва заметно пожал плечами, чувствуя, как на него уже накатывает дремота. Слова были вялыми на его языках, и он вдруг понял, как сильно он вымотался, особенно эмоционально. Но это не было опустошение, как после срывов или перезагрузок, эта усталость была другой, приятной. — Есть шанс, что это навеяно хренью с моим прошлым, но даже если нет… Все время, что мы знакомы, мы постоянно сталкивались в разных местах, как по работе, так и вне ее. Зачем заморачиваться с планированием, если наши пути все равно пересекутся, стоит одному из нас сунуть нос из своих измерений? Слишком много мороки. Но теперь я заперся здесь, мою работу взвалил на себя ты, и… не знаю. — Глючный зарделся, но растущее смущение не встало на пути его слов, как обычно. — Я просто понял, что давно никуда не выходил, и точно не выходил никуда с тобой. И тот вечер с Рипером был вроде как сносным, так что… Только если ты хочешь? — Да! Да, да да! — не иначе как взорвался радостью хранитель, почти начав подпрыгивать на кровати, но вовремя осознал, что это может плачевно отразиться на окружающей их конструкции, или хуже — побеспокоить покой разрушителя. Впрочем, необходимость сдерживать физическую экспрессию никак не повлияла на словесную: — Я был немного расстроен, когда Жизнь сказала, что пока не готова — совсем чуть-чуть, ничего такого, и честно, это моя вина, я не должен был так набрасываться на нее — но если ты сам предлагаешь, это совсем другое дело! Ох, у меня уже есть так много идей! Это будет так здорово! Но не сегодня. Сегодня мы спим вместе. — С еще одним глотком синего, чтобы хоть немного успокоиться, Инк пошарил рукой и накинул на своего парня свободное одеяло — он нарисовал несколько лишних — но перед тем, как нырнуть под него самому, он остановился и осмотрительно спросил: — Как твои глюки? Мне лечь отдельно или… — Иди уже сюда, кальмар, — оборвал его беспокойство Эррор и уже в который раз дернул художника на себя. К счастью, тому не составило труда сориентироваться, и страж тут же уютно устроился у него под боком, прижавшись к груди и вслушиваясь в тихий стук его души. Та билась мирно и ровно, и глючный уже не был уверен, чего или почему он так боялся. Может быть, завтра эти тревоги вернутся, но здесь и сейчас он не мог быть счастливее. Он получил все, что хотел, и единственное, что ему нужно было сделать, это расщедриться на кусочек честности. Разрушитель закрыл глаза, и последней мыслью перед тем, как их забрал сон, стало случайное наблюдение, какой все-таки большой была кровать. Достаточно, что он вполне мог представить в ней кого-то еще. Но пока что, эта ночь была только для них.