Кошмар

24 сентября 1944 года       Не…       Что я вообще собирался сказать? До того, как прервал Лестрейндж? Я обнаружил, что не могу вспомнить. Я был расстроен, — необычайно расстроен, — потому что она не придумывала ничего, кроме дурацких оправданий — даже логичных, даже близких, и это было так неприятно…       Я, конечно, собирался поспорить. Я собирался сказать ей, что нет ничего плохого во взаимовыгодном соглашении между двумя согласными взрослыми — красивые слова, на самом деле, для того, что я могу описать только как иррационально сильное желание трахнуть её мокрую, посреди коридора.       Не…       Она обладает ужасающей способностью превращать меня в безрассудного идиота, — ради Бога, я был в десяти минутах от того, чтобы изнасиловать её в общественном месте, где любой мог бы пройти мимо. Вряд ли она была бы против. Дело не в этом. Но… я просто не ожидал, что она попросит меня остановиться, не после того, как она… ну, не после того, как она кончила.       Я имею в виду…       Блядь.       Она кончила. Я довел её до оргазма, — довольно хорошего, если судить по звукам, которые она издавала, — и мне даже не пришлось прикасаться к ней. Не совсем. И — Боже, но она была так хороша на вкус, как я и думал, не так ли? Как десерт; как шоколад, мята и что-то ещё, что-то солёное и немного терпкое — что-то, что заставляло мой член твердеть, и моё дыхание учащаться, что-то, что заставляло самые идиотские грёбаные мысли в моей голове… Я обнаружил, что хочу облизать каждый грёбаный дюйм её тела, хочу провести языком по всей её шее, между её грудей, хочу погрузиться в её влагалище, просто попробовать, просто посмотреть, что это за суета, просто чтобы быть уверенным, что это не так…       Не…       Жаль, что мне не удалось засунуть руку ей под трусики. Лучше бы она не просила меня остановиться. Я желаю…       Нет.       Это было неожиданно, то, как моё тело прижималось к её телу. Это было… точно. Точно. Как будто мы оба созданы друг для друга…       Нет.       Я не собираюсь писать о ней.       Я не буду писать о ней.       Она совершенно ясно выразила свои чувства…       Нет.       За исключением… Боже, но её кожа была чертовски гладкой. Как атлас. Это было почти нереально. И я хотел…       Нет.       Это долбанное…       Моё поведение рядом с этой безвкусной маленькой идиоткой совершенно необъяснимо. Это унизительно. Это просто смешно. Сколько хорошеньких девушек, — гораздо красивее Грейнджер, — бросались на меня за эти годы? Я должен стать, — пусть и ошибочно, — следующим Министром магии. Я красивый. Я очаровательный. Я могу иметь кого захочу. Она мне не нужна.       Под левым глазом у неё крошечная, почти невидимая россыпь веснушек. Я хочу их пересчитать. Я хочу быть достаточно близко к ней, чтобы пересчитать их. Я хочу…       Нет.       Достаточно.       Нет.       В ней нет ничего особенного. Точно нет. И мне не следовало целовать её. Мне не следовало поддаваться этому порыву. Потому что в то время как её первоначальный энтузиазм был обнадёживающим, было очевидно, что она не контролировала себя, когда это случилось. Понятно, что она испытала сильный шок от рук этого ёбаного злоумышленника со шрамом, но…       Боже.       Мне следовало убить его. Лестрейндж оставил его там, чтобы я сделал именно это. Но когда я вышел на улицу и посмотрел на него, хнычущего, дёргающегося и окровавленного, всё, что я мог видеть, было платье Гермионы — разорванное, свидетельствующее о действительно отвратительном виде насилия, — и я был… довольно ошеломлён. Не так, как это было со мной, когда я столкнулся с моим бесхребетным негодяем отцом.       Нет.       Это было совершенно другое дело. Я не решаюсь назвать то, что я чувствовал, чем-то столь же приземлённым, как гнев, — я подозреваю, что это выходило за рамки этого — далеко за пределы этого, — но я не уверен…       Я не знаю, почему.       Когда я впервые увидел, как она прижимается к Лестрейнджу, мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в каком она состоянии. А потом я подумал…       Что ж.       Я думал, что этот неуклюжий ублюдок средних лет, нанятый Малфоями, причинил ей боль — таким образом, таким образом, который так напоминает жалкие попытки соблазнения моей собственной матери, что мне становится физически плохо даже думать об этом. (Или, может быть, мне следует назвать это тем, чем оно в конечном счете было? Назвать акт его законным именем? Хорошо. Изнасилование. Моя мать была отвратительным грёбаным насильником, который использовал любовные зелья, как жидкое оправдание, чтобы уступить своему отвратительному отсутствию самоконтроля. Оставила мне довольно неприятное наследство, не так ли?)       Я даже не знаю…       Секс внушает такую глупость; необузданную, бессовестную глупость. Это превращает обычно разумных людей в тупых идиотов. Грейнджер, на самом деле, является прекрасным примером его довольно вездесущей силы. Девушка ненавидит меня на личном уровне, но из-за её непрошеного физического влечения — ко мне, а не к Малфою, конечно, не к Малфою, — она едва может связать предложение вместе, если я сяду слишком близко к ней в гостиной. Честно говоря, я, кажется, испытываю подобное — если не идентичное — воздействие, но…       Семантика, в самом деле.       Похититель сказал, что он Макмиллан. Давно потерянный кузен-сквиб, очень отдалённо связанный с чрезмерно суровой, невероятно несчастной Меланией Макмиллан. Соседкой Грейнджер по комнате. Он не был особенно откровенен о том, кто он и на кого работает — поначалу, — но я не я, если не был бы находчив. Кроме того, его лицо и так было месивом. То, что я сделал с ним, было практически актом милосердия. (Оказывается, Лестрейндж более чем способный в режущих заклятьях. Сказать, что я шокирован таким развитием событий, было бы оскорблением для эмоций в целом. Я иногда задумывался, работает ли вообще его палочка. Это действительно прекрасный сюрприз.)       Но Грейнджер…       Дамблдор сделал из неё мишень, так же, как если бы нарисовал кровавый бычий глаз на её спине. Я не могу решить, сознательно ли он использует её в качестве приманки (для кого?), — или если он намеренно не замечает того факта, что признание её своей племянницей превратило её в нежелательную персону номер один для любого, даже отдалённо связанного с Геллертом Гриндевальдом. Легенда, которой он её снабдил, в лучшем случае дрянная, а в худшем — катастрофически невероятная. Я проделывал в ней дырки ещё до того, как начал подозревать её по-настоящему.       Однако самое неприятное во всём этом деле то, что Грейнджер остается… в неведении о своей собственной уязвимости. Она доверяет Дамблдору, — я предполагаю, что она ещё не полностью поняла, что он немного больше, чем двуличный старик, который любит играть Бога. Она также, кажется, искренне любит Малфоя, — а питать привязанность к неуклюжим белокурым болванам, неспособным к сложным мыслям, можно считать только слабостью. Кроме того, её готовность позволить Лестрейнджу проводить её до комнаты прошлой ночью была… тревожной.       Хотя…       Я подозреваю, что она просто пыталась доказать мне свою точку зрения.       Другая проблема.       Она подчиняется своим эмоциям. Её упрямое нежелание признать свою неправоту, признать поражение, признать, пусть даже временно, что противодействие старосте — это едва ли разумный шаг, — Боже, она же как чёртова гриффиндорка, не так ли? Опрометчива, дерзка и совершенно невосприимчива к рассудительным дедуктивным рассуждениям. Потому что если бы она думала — по-настоящему думала, — то поняла бы, насколько ненадежно её положение здесь. Дамблдор, очевидно, знает её секрет. Я надеюсь, что он единственный, кому она доверяет, — это значительно облегчит её защиту.       Боже.       Невероятно даже писать об этом — не говоря уже о том, чтобы думать об этом…       То, что она должна знать…       Я уже сделал вывод, что она слышала обо мне, хотя контекст всё ещё несколько туманен — но всё же…       Интересно, как она отреагирует, когда я скажу ей, что знаю, что она из будущего.       Я думаю, она будет в ярости. —— ТМР       Его лицо оставалось нетронутым.       Нетронутым.       Гладкокожий, бледный и безупречный — обычный ряд тёмно-фиолетовых синяков от квиддича, которые портили его скулы, тоже исчез.       И я была удивлена.       Я ожидала, по крайней мере, что он будет навсегда обезображен. Избитый, окровавленный и сломанный, — я поняла то, что Лестрейндж пытался сказать мне прошлой ночью, о том, как неудовольствие Риддла Абраксасом может потенциально проявиться. Конечно, это означало нанесение телесных повреждений? Пытки? Множество непростительных поступков, за которыми последует магическое избиение?       Но это было не то, что я обнаружила.       Даже близко нет.       Нет, Абраксас лежал на неудобной узкой кровати в больничном крыле, сложив руки на животе, закрыв глаза и дыша глубоко и ровно. Он выглядел… нормально. Мирно. Как будто ничего не случилось.       — Абраксас? — неуверенно сказала я.       Его глаза распахнулись. Они были ясными и серыми.       — Гермиона?       — Ты проснулся, — отметила я. Я села.       — Конечно, я проснулся, — ответил он, дьявольски подмигнув мне. — Не каждый же день хорошенькая девушка приходит к моей в постели, правда?       Я слабо улыбнулась.       — Что ты здесь делаешь? — спросила я, теребя уголок его белого хлопчатобумажного одеяла. — Ты выглядишь… ну, ты не выглядишь больным.       Он пожал плечами.       — Не знаю, дорогая, — ответил он. — Примерно за час до того, как мы должны были встретиться вчера вечером, я разговаривал с Томом и начал чувствовать себя действительно больным, вроде того, каким я становлюсь перед тем, как мы должны играть с Гриффиндором — это большое давление, ты знаешь, эти чёртовы самодовольные ублюдки имеют динамитного искателя, но… о чём я говорил? А да, в общем, меня начало подташнивать, и… я не уверен, что много помню после этого. Возможно, потерял сознание.       У меня отвисла челюсть.       — Ты имеешь в виду, что у тебя действительно было что-то с желудком?       — Наверно, — небрежно ответил он. — Но теперь, кажется, всё стало лучше. Не могу дождаться, когда меня выпишут. Но как прошла вечеринка? Ты не против, что пошла с Томом?       Я съёжилась. Должна ли я говорить ему об этом? Он всё равно узнает, — Лестрейндж был там, в конце концов, — но объяснять, что произошло, — переживать всё заново…       Я мысленно вздохнула.       Но дело было не в этом. Я не была жеманной маленькой жертвой, которая собиралась тратить время, прячась за грёбаными воспоминаниями.       Нет. Я не такая.       Что означало, что было что-то ещё, что заставляло меня колебаться — сдерживаться — неохотно…       Дело было в том, что я не знала, что сказать по этому поводу. Я ничего не знала. Даже имени нападавшего. И могу ли я на самом деле доверять Абраксасу? Что я на самом деле о нём знаю? Он подарил мне кольцо — обручальное кольцо — примерно через три недели после нашей встречи. Кольцо, которое, по словам Риддла, обладало множеством гнусных свойств, настолько сложных, что я даже не могла начать догадываться о них. Он был непревзойдённым пикапером. Он был необычайно нежен. Он был без ума от квиддича. Он вёл себя в точности так, как о нём говорили — богатый, красивый, не слишком умный аристократ.       Это должно было стать моей первой подсказкой, что с ним что-то не так, не так ли? Он был ходячим грёбаным стереотипом.       Он также был слизеринцем.       И что же Том — Риддл, сурово напомнила я себе, — рассказал мне о слизеринцах? Они были хитры. Они были манипуляторами. Они знали, как получить то, что хотели.       Но чего хотел Абраксас?       — Я… я вообще-то не успела на вечеринку, — медленно ответила я. — Я… ну, я решила прогуляться, когда оделась, и тогда произошёл… инцидент.       Он нахмурился.       — Что за инцидент, милая?       Я осторожно выбирала свои слова.       — На меня напали.       Он резко выпрямился.       — Кто блядь атаковалтебя*? Ты носила кольцо, которое я тебе подарил? Что за чертовщина, — Том знает? Ты ему сказала? Кто это сделал? Ты ранена? Что, чёрт возьми, случилось?       Я заморгала от быстрой череды вопросов.       — Не знаю, — честно призналась я. — Я не знаю, кто это был. Но Том знает о том, что произошло. Он послал Эдмонда разыскать меня перед вечеринкой. Какое это имеет значение, к тому что я ношу кольцо, которое ты мне подарил?       Его уши покраснели.       — Только то, что оно могло… — он замолчал. — Неважно. Это не имеет значения, милая. Просто… значит, ты в порядке? Ничего… не случилось? Ничего плохого, я имею в виду?       Я провела рукой по складке на юбке.       — Он испортил платье, которое ты мне купил, но в остальном — нет. Ничего плохого не случилось. Эдмонд добрался до меня вовремя.       Он заметно расслабился.       — Хорошо, — проворчал он. — Это хорошо, котёнок.       Мой желудок сжался. Котёнок. Так он меня называл. Незнакомец. Нападавший на меня. Это было совпадение, очевидно, конечно, это было гребаное совпадение, — но услышать это снова, от Абраксаса из всех людей, было… тревожно.       Да.       Тревожно.       Это всё.       — Ты можешь не называть меня так? — спросила я, чувствуя явный дискомфорт.       Он выглядел озадаченным.       — Э-э… конечно, — ответил он. — Я не хотел заставлять тебя…       — Всё в порядке, — быстро вставила я. — Прости. Дело не в тебе. Мне просто… не нравится это слово.       Его замешательство не рассеялось.       — Тогда ладно.       Я прочистила горло.       — Тебе сегодня лучше?       Он почесал затылок и одарил меня небрежной кривой усмешкой.       — Терпимо. Но это может быть только потому, что ты здесь.       Я поморщилась. Только не снова.       — Ну, — сказала я, поднимаясь на ноги и теребя нижнюю часть своего джемпера. — Наверное, мне пора идти…       — Абраксас! — пронзительный, неприятно знакомый голос рикошетом отразился от стерильно белых стен. Тут же послышался отчаянный стук каблуков.       Абраксас запрокинул голову.       — Чёрт, — пробормотал он. — Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт. Она, блядь, нашла меня.       Прежде чем я успела ответить, Мелания Макмиллан рывком отодвинула занавеску вокруг кровати и резко остановилась, тяжело дыша. Её прищуренные карие глаза свирепо сузились, когда остановились на мне.       — Мелания, — вежливо поприветствовала я её. — Ты выглядишь… взволнованной. В чём дело?       Она возмущённо выпрямилась.       — Том Риддл был так добр, что сообщил мне о состоянии Абраксаса, когда он не появился сегодня утром к завтраку, — ответила она, шмыгая носом. — Я была обеспокоена. Я принесла кексы.       И тут я заметила маленькую плетёную корзинку, висевшую у неё на руке. Внутри лежала клетчатая красно-белая салфетка.       — Какая прелесть! — воскликнула я, сдерживая смех, когда Абраксас поморщился. — Но, Мелания, Абраксас — в таком… состоянии… из-за жалоб на живот. Я не уверена, что кексы так уж уместны.       Она сжала губы в тонкую плоскую линию.       — Так что же ты ему принесла?       — К сожалению, ничего, — весело ответила я. — Я и близко не так забочусь о друге, как ты.       Абраксас громко закашлялся.       — Мне действительно пора идти, — продолжила я, не обращая внимания на испуганный стон Абраксаса и направляясь к двери лазарета. — Мне нужно сделать кое-какую домашнюю работу.       — Конечно, — ласково ответила Мелания. — О… Гермиона, я хотела спросить тебя. Как прошла вечеринка у Слизнорта прошлой ночью? Когда я вернулась из библиотеки, ты уже была в постели.       Поражённая, я повернулась к ней. Она выглядела слегка любопытной, но казалась… пугливой. Я рассеянно начала теребить кольцо Малфоя на пальце. Её тело слегка дёрнулось, почти по собственной воле, и салфетка, прикрывавшая корзину, соскользнула в сторону.       — Я не была там, на самом деле. Произошел небольшой несчастный случай.       Она потянулась вверх, чтобы запустить руку через длинные чёрные волосы. Корзина закачалась. Я смотрела, как салфетка упала на землю.       — Это очень плохо, — проворковала она. — Всё в порядке?       Я облизала губы.       — Всё в порядке, Мелания, — ответила я, открывая дверь. — Там был Риддл. Если тебе интересно, я уверена, он с радостью расскажет, что произошло.       А потом я кивнула на прощание Абраксасу, постепенно прошла в ближайший женский туалет и выблевала свой завтрак.       Её корзина была пуста.

***

      Намного позже в тот же день я бродила по пустому коридору, направляясь в Большой зал, когда большая сильная рука схватила меня за запястье и потянула в пустую нишу. Я ахнула, потянувшись за палочкой, прежде чем глубокий, явно чувственный голос остановил меня.       — Успокойся, Грейнджер. Это всего лишь я.       Я подняла глаза, когда мой противник вышел из тени.       — Риддл? Что… почему… что ты делаешь?       Он смотрел на меня сверху вниз, его губы — кроваво-красные, тонкие и невообразимо мягкие — слегка скривились в уголках. Что-то странное и горячее промелькнуло в его глазах.       — Я же говорил, что найду тебя сегодня, не так ли?       Я нетерпеливо выдохнула.       — Ты мог бы упомянуть об этом, — выдавила я.       Он медленно отпустил моё запястье, проведя большим пальцем по моей бешено бьющейся точке пульса. У меня пересохло во рту.       — Тогда в чём дело? — он небрежно наклонился в сторону, прислонился плечом к стене и скрестил руки на груди.       — В чём дело? — недоверчиво повторила я. — Что случилось, так это то, что ты… ты фактически напал на меня! Без надобности! После того, что случилось прошлой ночью… я подумала, что ты можешь быть… ну, в общем. Я уверена, ты можешь себе представить, кем я тебя посчитала.       Он пристально посмотрел на меня.       — Прошу прощения, — ответил он. — Я и не подозревал, что ты всё ещё так потрясена своим испытанием. Я должен был это учесть. Прости меня.       Я накрутила кольцо Малфоя на палец и пристально посмотрела ему в лицо. Он выглядел серьёзным.       — О чём ты хотел со мной поговорить, Риддл?       Выражение его лица дрогнуло.       — Могу я спросить тебя кое о чём, Грейнджер?       Моя поза стала жёсткой.       — Полагаю, это зависит от того, о чём ты хочешь меня спросить.       Он слегка улыбнулся. Мой желудок затрепетал. Я сказала себе, что это не так.       — Это вполне дипломатичный ответ.       — Удивлён? — язвительно спросила я.       — Очень.       Я нахмурилась.       — Почему?       — Потому что ты не слизеринка, — небрежно ответил он.       Мои барабанные перепонки рассыпались, рухнули, разорвались на куски, — потому что внезапно ничего не осталось, моя голова была пуста, не было ничего, кроме белого шума, прерывистого дыхания и ужасной, изнуряющей уверенности, что он, чёрт возьми, знает. Но он не мог… не мог… не было никакой возможности. Он не мог знать наверняка.       — Скажи мне кое-что, Гермиона, — продолжал он. — В какой дом ты попала в первый раз?       Мне казалось, что я не могу говорить. Он лишил меня дара речи, лишил надежды, и даже когда каждая функциональная часть моего мозга кричала мне, чтобы я отрицала, отрицала, отрицал, — мой голос не работал. Ничего, блядь, не получалось. Он знал. Он меня раскусил. Он знал. И что мне оставалось делать? Что я должна была сказать?       — Ты знаешь, — наконец прошептала я. Это был не вопрос, и я почувствовала, как мой пульс резко и отчаянно остановился.       — Конечно, я знаю, — усмехнулся он. — Ты ведь не верила, что сможешь долго хранить такую тайну, правда?       Наконец-то проснулось чувство самосохранения.       — И что ты собираешься с этим делать?       Он криво улыбнулся мне.       — Я ещё не принял решение, — протянул он.       — Я почему-то сомневаюсь в этом.       Его взгляд стал острее.       — А Малфой знает?       Я недоверчиво склонила голову набок.       — С какой стати я должна была говорить об этом Абраксасу? Ты что, думаешь, я дура?       Он многозначительно пожал плечами. Я почувствовала короткий, запоздалый всплеск гнева.       — Разве он не твой парень? — он усмехнулся.       — Конечно, нет, — прошипела я, защищаясь. — И ты это знаешь. А если бы и был, это ничего бы не изменило. Никто не должен был узнать об этом. Никто не должен был знать.       — А теперь, когда я знаю… — он замолчал, постукивая длинными бледными пальцами по предплечьям.       — Что ты собираешься делать? Чего ты хочешь от меня? — потребовала я ответа.       — Вообще-то я ещё не решил, — ответил он. — Хотя… на самом деле, Гермиона, ты всё это неправильно воспринимаешь. Я тебе не угрожаю.       — Нет? Ты в этом уверен? Потому что это звучит точно так, как то, что ты делаешь.       Выражение его лица сменилось явной скукой.       — Как ни забавно слушать, как ты обвиняешь меня в… в чём бы ты меня ни обвиняла, мне кажется, у нас есть более важные вещи для обсуждения. Как и покушение, которое было совершено на твою жизнь прошлой ночью. Могу ли я предположить, что тебе пришло в голову, что кто-то, кроме меня, раскрыл твою досадно плохо хранимую тайну?       Я изумлённо уставилась на него.       — Ты… Так, ты пытаешься мне помочь? — мой голос звучал тихо, даже для моих собственных ушей.       Мой вопрос, казалось, застал его врасплох.       — Есть ли причина, по которой я бы этого не сделал?       Я ничего не могла с собой поделать и рассмеялась.       — Вообще-то, не одна. Но я полагаю, сейчас это не имеет значения.       Он бросил на меня странный взгляд.       — Как получилось, что ты так много знаешь обо мне, Грейнджер?       Я заколебалась.       — Там, откуда я родом, тебя довольно хорошо знают, — деликатно заметила я.       Он выпрямился.       — Правда?       — Правда, — подтвердила я.       Он изучал меня в течение долгого, неловкого момента, пока я нервно ёрзала.       — Чем я известен, Гермиона?       — Ты же не ждёшь, что я тебе всё расскажу, правда?       Он подошёл ближе, положив руки по обе стороны от моей головы, и наклонился вперёд. Эффект был мгновенным. Я, чёрт возьми, не могла дышать. Он был слишком близко. От него слишком хорошо пахло. Я хотела поцеловать его. Меня охватила паника.       — Когда-нибудь ты мне всё расскажешь, милая, — самодовольно сказал он, проводя тыльной стороной ладони по моей щеке. — И ты скоро это сделаешь.       Я напряглась.       — Разумеется, нет.       — Ты сделаешь это, — резко сказал он. — Или я найду способ заставить тебя.       Я расправила плечи и нахмурилась.       — Я очень сомневаюсь…       — Сними кольцо, — внезапно прервал он.       — Как ты смеешь… Подожди, что?       — Кольцо, — повторил он, указывая на мою руку. — Сними его.       Я не двинулась с места.       — Зачем?       Он сердито вздохнул.       — Потому что я так сказал, Грейнджер.       Наши взгляды встретились, — и тут я поняла, что совершила серьёзную ошибку, толкнув его так далеко. Том Риддл не был дерзким школьным хулиганом, который не потрудился бы заколдовать меня, если бы я не повернулся к нему спиной. Нет. Он был чертовски опасен. Он убивал людей. Ради Бога, у него были приспешники. И что Лестрейндж сказал о нём вчера вечером?       Риддл всегда получал то, что хотел.       Я медленно сняла кольцо.       — Что оно делает?       Выражение его лица было непроницаемым.       — С чего ты взяла, что оно вообще что-то делает? — возразил он.       — Мне показалось, что ты одержим им с тех пор, как увидел, как Абраксас отдал его мне, — раздражённо ответила я. — Само собой разумеется, что оно что-то делает. Разве что… ты ведь не ревнуешь, Риддл? И это всё?       Он усмехнулся.       — Нет, милая, я не ревную. А тебе бы понравилось, если бы я ревновал? — он задумался.— Я думаю, что да.       Я сжала губы.       — Почему мне должна нравиться твоя ревность?       — Назовём это… интуицией, — ответил он. — Та самая интуиция, которая подсказывает мне, что ты никогда не позволишь Малфою прикоснуться к тебе так, как это сделал я прошлой ночью.       Мои ноздри раздулись.       — Но на самом деле ты меня не трогал, — заметила я. — Ты поцеловал меня. Что Абраксас уже сделал.       Он слегка склонил голову набок, словно пытаясь сдержать вздрагивание.       — Ах, так вот что я пробовал, — злобно бросил он в ответ. — Неаккуратные секунды Малфоя.       Я крепко зажала кольцо между пальцами.       — Отвали, Риддл. Просто скажи мне, что эта… эта штука делает. Ты же обещал. Прошлой ночью. Ты обещал, что всё объяснишь, — напомнила я ему дрожащим голосом.       Он поджал губы.       — Ты магглорождённая? — резко спросил он.       Рваная нить страха пронзила мой позвоночник.       — Прошу прощения?       — Это простой вопрос, Грейнджер. Ты магглорождённая или нет? — раздражённо повторил он.       Я помолчала.       — Я… я… я не понимаю, какое это имеет значение, — горячо ответила я.       — Так и есть, — заключил он, задумчиво кивая. — Хорошо. В этом гораздо больше смысла, не так ли?       Моё сердце остановилось. Моя рука скользнула к предплечью, дрожащие пальцы обводили контур моего шрама через тонкий хлопок рубашки.       Грязнокровка.       Грязнокровка.       Грязнокровка.       А потом я услышала голоса — воспоминания — далёкие и блеклые, накладывающиеся друг на друга, проносящиеся в моей голове, как множество страниц в книге, — Драко Малфой хмуро смотрел на меня с другого конца двора Хогвартса, его бледное заострённое лицо насмешливо сморщилось, его губы двигались в замедленной съемке, когда он произносил это слово, это ненавистное грёбаное слово, и я услышала его в первый раз — грязнокровка, — а потом была Беллатрикс Лестрейндж и её безумное, пронзительное кудахтанье, её палочка поднята, её глаза устремлены на кровь, медленно, чертовски медленно просачивающуюся на пол подо мной — грязнокровка — и егеря, грязные, мерзкие и отвратительные, отказывающиеся называть меня по имени, ТОЛЬКО используя это слово, снова и снова, как будто я была ничем другим, никем другим, не имела настоящей личности…       Грязнокровка.       Грязнокровка.       Грязнокровка.       И исполнитель тысячи различных злодеяний — все они были направлены на таких людей, как я, людей, которых он считал чужими, — очевидно, блядь, догадался, что я магглорождённая.       Чертовски фантастично.       — Ты собираешься причинить мне боль? — спросила я, запихивая дрожащую руку в сумку и нащупывая палочку.       Его лицо исказилось.       — Зачем мне причинять тебе боль?       Я перестала двигаться. Что за чертовщина?       — Потому что я грязнокровка, — выплюнула я.       Его брови поползли вверх.       — Я не вижу связи, милая, — ответил он ровным голосом. — Тебе придётся объяснить мне всё по буквам.       — Ты… ты ненавидишь магглорождённых, — смущённо пробормотала я. — Вы… Лестрейндж… все вы. Это всё, о чём вы говорите за едой.       Он поиграл запонками и усмехнулся. Этот звук был тревожным.       — Я не собираюсь утруждать себя объяснениями, — сказал он с немалой долей веселья. — Но достаточно сказать, — какие бы выводы ты ни сделала о моих… политических убеждения, — они являются средством достижения цели, дорогая. Это всё.       Я сделала поистине мужественное усилие, чтобы скрыть своё изумление. Я была совершенно уверена, что потерпела неудачу.       — Ох. Ох. Я не… ох.       — Действительно.       — Тогда… зачем тебе знать, магглорождённая я или нет? Какое это имеет значение?       Он задумчиво посмотрел на меня.       — Ты ничего не знаешь о кольце, — ответил он, ослабляя галстук. — Я предположил, что либо кольца предков больше не используются в ваше время, — что крайне маловероятно, поскольку люди, подобные Малфоям, склонны категорически отвергать всё, что можно было бы даже приблизительно определить как «изменение», — либо ты никогда не сталкивалась с обычаями чистокровных до сих пор. Что значило что ты грязно… магглорождённая. Извиняюсь. Сила привычки. Я уверен, что ты понимаешь.       — Понимаю. Значит, кольцо Малфоя — это часть… ритуала?       — Не совсем.       — Тогда для чего же оно нужно? — фыркнула я.       — Я же говорил, — уклончиво ответил он. — Это подарок на помолвку.       Я закатила глаза.       — Ты точно слизеринец.       Его губы дрогнули.       — Вряд ли я виноват, что ты задаешь неправильные вопросы, милая.       — Отлично. Я подыграю тебе. Что делает кольцо?       Он откинул волосы с лица.       — Оно превращается в портключ.       Мои мышцы словно распались на части. Кольцо упало на пол.       — Что?       — Потрясающе, не правда ли?       Мои голосовые связки обмякли.       — Я не понимаю.       — Это устаревшая разновидность… верности, — объяснил он, изучая свои ногти. — Много лет назад мужчины ожидали, что их невесты будут девственницами. Обручальные кольца, которые передаются из поколения в поколение, были пропитаны различными следящими заклинаниями, так что ты всегда точно знал, где именно твоя дорогая невеста проводит большую часть своего времени. В конце концов, однако, кто-то подумал о том, чтобы также прикрепить хитроумный маленький транспортный амулет — таким образом, если твоя будущая невеста захочет поваляться с сыном садовника перед свадьбой, ты можешь просто активировать портключ и отправить её в другое место, virgo intacta*. На самом деле это довольно впечатляющая магия, не так ли?       Мои мысли проносились в голове, топча друг друга, борясь за господство, — неужели это было по-настоящему? О чём он говорил? Конечно же, люди — эти чёртовы Малфои — на самом деле не делали ничего подобного?       — Но это же варварство! — воскликнула я.       — Это, конечно, чересчур, — согласился он. — Это также довольно хитрый способ похитить кого-то.       — Абраксас не мог… он не… он не знает, что это такое, — настаивала я. Но потом я запнулась. — Он знает?       Он пожал плечами.       — А ты как думаешь?       Я беспомощно уставилась на него.       — Я не думаю, что он сделал бы это со мной, — сказала я, поднимая подбородок.       — Значит, ты не очень хорошо его знаешь, не так ли?       Я ответила не сразу.       — Кто пытается меня похитить? — тихо спросила я. — Я знаю, что ты знаешь. Ты должен.       Он нахмурился.       — Почему я должен это знать, Грейнджер? Ты намекаешь, что я в этом замешан? Потому что я определённо не…       Я оборвала его:       — Ты должен знать, потому что вчера вечером обещал мне всё рассказать, — отрезала я. — Ты знаешь, откуда я родом. Ты знаешь про это дурацкое кольцо. Что ещё ты знаешь? Что ты узнал о человеке, который напал на меня?       Он замолчал на напряжённую, красноречивую секунду.       — Он Макмиллан, — ответил он наконец. — Их кузен сквиб. Отрёкся, надо полагать. Он утверждал, что не знает, кто его нанял.       У меня голова пошла кругом.       — Значит, Мелания… — начала я.       — Скорее всего, она не имеет к этому никакого отношения, — закончил он за меня, качая головой. — Если бы мне нужно было угадать, я бы сказал, что речь шла в первую очередь о том, чтобы послать… своего рода сообщение твоему воображаемому дяде.       — Так вот почему ты не хотел, чтобы я рассказала ему о случившемся?       Он кивнул.       — Ты думаешь, я глупа, раз доверяю Дамблдору, — с горечью сказала я.       Он фыркнул.       — Я думаю, что если бы он действительно заботился о твоём благополучии, то придумал бы для тебя гораздо более убедительную легенду.       Я покраснела.       — Послушай, Риддл, — закипела я. — Профессор Дамблдор замечательный, весёлый, добрый и… и он очень помогает мне найти дорогу домой. Так что, если ты хоть на минуту думаешь, что тебе удастся настроить меня против него, ты можешь просто…       — Боже, ты говоришь как чёртова гриффиндорка, — вставил он, сморщив нос.       — Я чёртова гриффиндорка.       Мимолетный проблеск удивления промелькнул на его лице.       — Какое… разочарование.       — Это просто смешно. Я иду ужинать. Ты бесполезен.       Я сделала движение, чтобы проскользнуть мимо него. Он схватил меня за локоть. Его хватка была крепкой. Он чувствовался неумолимым.       — Что ты имела в виду, когда сказала, что Дамблдор пытается найти для тебя способ вернуться домой? Он работает над путешествиями во времени? Как далеко он продвинулся?       Я выдернула свою руку из его хватки.       — Я не думаю, что это твоё дело.       Его губы скривились.       — Зачем тебе вообще возвращаться? — спросил он. — Неужели в будущем они так же хорошо относятся к грязнокровкам?       Я замерла.       — Не называй меня так, — прошептала я.       — Я буду называть тебя как захочу, грязнокровка, — парировал он, наклоняясь, чтобы поднять забытое кольцо. — Похоже, у тебя нет абсолютно никаких возражений против того, чтобы швырнуть мои усилия по воспитанию прямо мне в лицо, так что, пожалуйста, извини меня, если вежливость по отношению к тебе больше не является грёбаным приоритетом.       Я резко выдохнула.       — Я сказала… Не называй меня так.       Он не отвел взгляда.       — Грязнокровка, — пробормотал он медленно, обдуманно.       Я содрогнулась.       Грязнокровка. Грязнокровка — это грёбаное слово — снова и снова преследовало меня, преследовало, всегда напоминая, что я не принадлежу им, правда нет, никогда, и это был он, этот парень, который использовал его сейчас, небрежно, как будто это не имело значения… и с меня было достаточно.       Достаточно.       С меня хватит, чёрт возьми.       — Так вот как ты хочешь играть, Риддл? — спросила я низким, смертельно опасным голосом. — Ты хочешь меня обзывать? Как будто это делает тебя лучше? Ты, со своей кровной матерью и слабым, жалким, маггловским отцом? Напомни мне, что это значит для тебя?       Я просто дразнила его. Я хотела, чтобы его маска упала. Я хотела знать, как выглядит его лицо, когда он зол, по-настоящему зол, когда он не прячется за любезностями и очаровательно вежливыми улыбками… Я хотела, чтобы он развалился на части, как я, наконец, наконец, наконец, и я хотела, чтобы он понял, каково это, хотя бы раз, почувствовать что-то, почувствовать эту всепоглощающую ярость, которая ослепила меня, задушила и заставила мои вены казаться слишком тонкими, слишком маленькими, слишком жалкими, чтобы сдержать стремительный, сокрушительный поток крови, хлынувший в моё сердце…       Я хотела…       Я хотела, чтобы он сломался. Я хотела, чтобы ему было больно. Я хотела, чтобы он вышел из-под контроля, потерял рассудок и был полон — абсолютно полон — смятения, догадок и неуверенности, — и я хотела, чтобы он не знал, что делать, чтобы у него не было ни единой грёбаной подсказки, и я хотела, чтобы он понял, — как сильно я хотела, чтобы он, блядь, понял — каково это — потерять, быть потерянным, не иметь возможности угадать — совсем, совсем немного — что может произойти дальше.       И когда он это сделал — когда это случилось, — мне захотелось посмотреть на это.       Для меня не имело значения, что я мстительна. Для меня не имело значения, что я была жестока. Потому что он держал это дурацкое грёбаное кольцо, которое теперь было красиво позолоченным символом всего, чего я не знала о людях, с которыми была вынуждена жить; и когда он прикоснулся ко мне прошлым вечером, он точно знал, что делает, точно знал, как действует на меня, и… и… ему было всё равно, он просто запустил руки мне под платье и ожидал, что я возьму его, и он всегда был таким сдержанным, он всегда знал, что он делает, и что он говорит, и как это заставит меня чувствовать, — и это было чертовски несправедливо, просто не было, потому что, хоть я и была единственной, кто просил его прекратить целовать меня…       Я всё равно должна была спросить, не так ли?       — Что ты знаешь о моем отце, Грейнджер? — спросил он, чувствуя, как восхитительно тикает мускул на его челюсти.       Близко. Я была близка к этому. Он был уже близко.       — Я знаю, что он не хотел тебя, — усмехнулась я. — Я знаю, что твоей матери пришлось накачать его наркотиками, чтобы он оказался рядом с ней, и я знаю, что он бросил её, когда она сказала ему, кто она такая. Я знаю, что он стыдился тебя, твоей магии, твоего существования. Ты был для него помехой, не так ли, Риддл? Разве не это он сказал тебе, когда ты пошёл искать его? Когда ты пошёл посмотреть, может быть, папа всё ещё хочет тебя?       Он быстро моргал, опустив глаза, его горло неестественно напряглось, когда он несколько раз попытался сглотнуть — так близко, так близко, я была так чертовски близко.       — Он ничего для меня не значил, Грейнджер, — прошипел он. — Ничего.       Я фыркнула.       — Так вот почему ты убил его? — спросила я насмешливо.       И вот тогда он сорвался.       — Именно так! — крикнул он. — Ты думаешь, что знаешь кое-что обо мне, — ты думаешь, что знаешь, кто я и что я сделал, и что это делает тебя особенной? И это всё? Ты думаешь, что ты чертовски особенная, потому что знаешь некоторые из моих секретов?       Он схватил меня за плечи, дёрнул вверх так, что его рот оказался всего в нескольких дюймах от моего, и его ярость была ощутима в узком, ограниченном пространстве коридора, и — его дыхание пахло кофе. Я не хотела этого замечать. Мне было всё равно. Я не хотела сокращать расстояние между нами, захватывать его губы и выяснять, действительно ли он так хорош на вкус — так чертовски эффектен, — как я помнила.       — Ты понятия не имеешь, на что я способен, глупая, глупая девчонка, — прорычал он, поднимая мое лицо вверх, ещё ближе к себе. Гораздо ближе. — Не знаешь.       Я прикусила губу изнутри. Мои зубы заскрежетали вместе. Я пролила кровь.       — На самом деле, Риддл, — дрожащим голосом возразила я, — я точно знаю, на что ты способен. Я из будущего, помнишь?       Он резко отпустил меня. Я привалилась к стене. Острая медная жидкость брызнула мне на язык.       — Я скажу это только один раз, Грейнджер, — прошипел он. — Один раз. Вот и всё. Ты получишь одно грёбаное предупреждение.       Я боролась с желанием сплюнуть кровь.       — Тогда продолжай, — бросила я вызов.       Он поднял палочку. Я инстинктивно отпрянула.       — Если ты когда-нибудь, — а я имею в виду именно это, — снова заговоришь о моём отце в моём присутствии, я убью тебя. Я буду убивать тебя медленно. Я сделаю тебе больно. Я сделаю это так чертовски мучительно, что ты пожалеешь, что я не довел тебя до безумия. Ты меня поняла?       Мои миндалины сжались.       — Я…       Он взмахнул палочкой в воздухе и направил её острие мне в шею.       — Ты, блядь, поняла?       Я отрывисто кивнула.       — Да. Да. Я… я поняла.       Он молча оглядел меня с ног до головы, его глаза беспорядочно — оскорбительно — блуждали по моим дрожащим конечностям.       А потом он положил палочку в карман и широко улыбнулся.       Неискренно.       — Хорошо. Рад, что мы прояснили это, милая. О, и спасибо тебе за это, — сказал он приятным тоном, поднимая кольцо Малфоя. — Это будет очень полезно. Могу я проводить тебя на ужин?       Я уставилась на него, и что-то похожее на ужас поднялось в моей груди, — почему я позволяю себе обращаться с ним как с нормальным восемнадцатилетним парнем? Он не был нормальным. Он не был похож ни на кого из тех, кого я когда-либо знала. Сколько разных способов ему нужно было, чтобы доказать мне это, прежде чем я поняла этот грёбаный намек и прекратила бороться с ним?       — Я… я полагаю, — пробормотала я, потянувшись к его протянутой руке. Остатки крови — теплой и липкой — задержались на моих губах, когда я их облизала. Я быстро подавил своё отвращение.       — Я должен также упомянуть, Гермиона, что не люблю делиться тем, что принадлежит мне, — сказал он непринужденно, ведя меня по коридору.       Я стиснула зубы, наслаждаясь лёгким уколом боли, пронзившим кость, когда я давила на неё изо всех сил, слишком сильно, слишком сильно, — что же Дамблдор сказал Гарри, когда впервые рассказал ему о крестражах?       Волдеморт любил трофеи.       Волдеморт любил трофеи, и это именно то, что он подразумевал, чем я была. Я была его собственностью — чем-то ярким, интересным и, возможно, даже красивым, — что он украл у Абраксаса Малфоя и теперь хотел оставить себе.       — Понятно, — наконец пробормотала я.       Он посмотрел на меня сверху вниз, его тёмные глаза слегка сузились.       — Ты поняла?       Я встретила его взгляд, не дрогнув.       — Да. Я поняла.       Он ухмыльнулся.       — Умная девочка.       Это был не комплимент.       Но он не сказал мне больше ни слова, пока мы шли обедать.       Ни одного.