Сожги меня, чужой. Позволь мне отогреться На собственном огне. Андрей Ширяев
Осязаемая тишина опускается на землю гнетущим покровом: оглушительным, звенящим. Лютые северные ветра, что принесли не прекращающуюся многие дни снежную вьюгу, утихли; снег заиндевел на полях, превращаясь в хрустальные осколки, хрупкие, острые, скрипящие под ногами. Небо всё ещё затянуто тучами цвета свинца, тяжёлыми, плотными, как бархатная завеса, не пропуская ни лучи солнца, ни света луны. Всё вокруг будто бы затаилось, за стенами Винтерфелла наступил зловещий штиль — затишье перед надвигающейся погибелью. Рейнис стоит наверху массивных стен, аккурат под Северными воротами, что выходят на тракт, ведущий к Стене, и вглядывается в бескрайние, заснеженные земли. По правую руку высится Разрушенная башня — у неё расшатанные у основания камни, связующий раствор стёрся в пыль от прошедших столетий, и если приглядеться, можно увидеть, как зубчатая крыша покачивается из стороны в сторону, поддаваясь остервенелым северным ветрам. Она напоминает Рейнис высоченные остроконечные башни Асшая, что пиками своими упираются в сотканное из тумана небо. Воздух наполнен острым запахом морозов, изо рта клубами вырывается тёплое дыхание, и ей чудиться, будто она медленно и верно превращается в одного из драконов Дейнерис — свирепого и огнедышащего, — совсем как мечтал отец. «У дракона три головы» Рейнис кидает беглый взгляд в сторону, силясь увидеть очертания своих чешуйчатых собратьев, но тьма стоит такая, что хоть глаз выколи, даже выставленную перед собой руку едва ли разглядишь без факела. Под натиском этого мрака люд набился за толстые, каменные стены, бросив свои дома за пределами замка, и Зимний городок походит на деревянное кладбище скособоченных, серых построек. Теперь внутри Винтерфелла было не продохнуть — в каждом углу ютились крестьяне, воины, дотракийцы, безупречные, лорды, короли и королевы, и Рейнис чувствовала, как от такого количества душ у неё потряхивает нутро. За долгую жизнь на Эссосских полях она привыкла к простору, но здесь ей чудилось, будто её посадили в каменную клетку. Наверное, точно так же себя чувствовал Чёрный Ужас, посаженный на цепь в Драконьем Логове. Она слышит тихие шаги ещё у самого основания лестницы, что ведут наверх стены, и безошибочно угадывает, кому они принадлежат. Во тьме обостряется слух, силясь заменить утраченное зрение, и Рейнис начинает обращать внимание на едва заметные при свете дня особенности: решительность поступи, лёгкость походки, мягкость шагов. Дейнерис вышагивает, зычно отстукивая каблучками, будто даже в каждом шаге она обязана отстоять свою драконью кровь и королевский титул. Десница её задорно пружинит, словно пританцовывая, и в звуках его поступи можно различить повторяющуюся мелодию, задорную и слегка пьяную. У Сноу решительные, но усталые шаги, он словно существо из древних сказок, проживший не одну сотню лет и десять полных жизней. Серый червь чеканит каждый шаг, отбивая дробь военных барабанов, и Рейнис думается, что в том же ритме бьётся его солдатское сердце. Миссандея ступает мягко, точно плывёт, не касаясь подошвами сапог пола, и приближение её можно различить по шуршанию одежд. Молодой Лев ступает уверенно, но тихо, будто не желая привлекать к себе лишнего внимания. В шагах его читается сила закалённого в боях воина, что сопутствует с какой-то ребяческой лёгкостью — к своим годам и потерянной руке, Джейме удалось не растерять молодость души и это слышно в его целеустремлённой поступи. Ему хватило одного беглого взгляда по Главному Чертогу, чтобы понять, что среди множества принцесс, одной они не досчитались. Потому он направляется на улицу, на стылый, морозный воздух, гонимый какими-то неведомыми предчувствиями, и будто бы одним только внутренним чутьём знает, где её искать. Взбегает по лестнице на стену, чувствуя, как вино обдаёт вены согревающим теплом, но надолго его не хватит — на треклятом севере замерзаешь в считанные мгновения. Рейнис стоит у самого края стены, одиноким тёмным силуэтом: на ней ни мехов, ни вороха тёплого тряпья, только плотные походные одежды с выбитым рисунком драконьей головы — ей будто и не холодно даже, будто по венам её и впрямь течёт опаляющий огонь. Стоит с прямой спиной и развёрнутыми плечами, точно готова хоть сейчас принять любую атаку любой армии — мёртвой ли, живой, значения не имеет, — и от вида её и такого невероятного сходства с отцом перехватывает дух. Джейми зябко кутается в полы шерстяного плаща, пока не спеша подходит ближе и встаёт рядом — плечом к плечу. — Вы мёрзнете. Её тихий голос в плотной завесе тишины звучит оглушительно громко, звонкой трелью, и Джейми чудятся нотки едва различимой мягкости в интонации. За последние дни они часто стояли вот так, на стене ли, или ристалище среди звуков встречающихся мечей. — А вы нет, как я погляжу. В уголках её губ залегает улыбка, почти невидимая, снисходительная — его ворчания забавляют. — Холод прочищает голову, наводит порядок в мыслях. — Сказали бы, я бы попросил отворить окна в чертоге. Улыбка на девичьих губах делается шире. — Мне тесно в затхлых помещениях, среди большого количества людей, — Рейнис поворачивается к собеседнику, и от ночного мрака и тусклого огня настенных факелов принцесса кажется взрослее, в её тёмных глазах затаилась жизненная мудрость трёх полных жизней. — Я будто чувствую их душные, гнетущие мысли и от этого делается тошно. Джейме понимающе кивает: куда не сунься в замке, кругом витает запах подступающей к порогу смерти. Днём прибыл отряд с выжившими воинами со Стены. Они прошли от самого Чёрного Замка через земли Нового Дара, миновали Последний Чертог, где уже побывала армия мёртвых, и выступая ей на перерез, прижимаясь к Северным горам, галопом добрались до Винтерфелла с тревожной вестью: непобедимый враг у самых их дверей. Оба замолкают, вглядываясь в темнеющую завесу, что покрыла поля, проглотила Зимний городок, тракт, Волчий лес — мрак накрыл их мир непробиваемым куполом. — Могу я попросить вас? — вдруг прерывает молчание Рейнис, и голос её будто бы едва слышно дрожит. Джейми лишь кивает в ответ, даже не задумываясь: видит ли его жест принцесса. — Если я не доживу до конца, — девушка переводит дыхание, собираясь с духом, но мысли разбегаются и ком подкатывает к горлу. Она ощущает нависшую над головой, неминуемую погибель, что столько раз пророчили ей вещие сны, и точно знает — заснеженные северные земли станут её последним приютом. «Девочка должна была умереть». Рейнис вдруг чувствует касание тёплых пальцев к тыльной стороне собственной ладони, и впервые в жизни ей, сросшейся душой со своим стылым одиночеством, не хочется одёрнуть руку. Она бросает взгляд на переплетенье пальцев, поднимает его к лицу мужчины — даже в повисшей темноте можно разглядеть искрящийся огонь его изумрудных глаз. Рейнис не знает, почему именно он — она и в детстве-то встречала его лишь несколько раз, серьёзного, гордо вздёрнувшего подбородок, вышагивающего в белоснежном плаще по коридорам Красного Замка. Но с первой встречи в Большом Чертоге что-то внутри неё неумолимо тянется к однорукому воину из её детских снов. — Я не хочу, чтобы меня похоронили, — шёпотом отзывается Рейнис, будто доверяя Джейми самую важную свою тайну, самый сильный свой страх. — Не хочу гнить в сырой, тесной гробнице, в темноте. Джейме на ум приходит тёмная и сырая крипта в септе Бейлора, где покоится ныне его отец и собственные дети, и он так отчётливо осознаёт — Рейнис не создана для каменных, зябких стен храмов. Как и её отец, оставшийся тлеть в сырой земле у полноводного Трезубца. — Сожгите меня. Сожгите и развейте мой прах над северными снегами. Джейме хочется спросить, почему она не просит о подобном у свой тётки-почти-что-королевы, или у Тириона, что прислужничает ей теперь, но молчит. Молчит пару гулких ударов сердца и спрашивает, совсем тихо, на клубящемся теплом дыхании: — Что если я тоже не доживу? Рейнис от чего-то улыбается, грустно и устало, и сильнее сжимает его руку, у неё пальцы обжигающе горячие, подрагивают будто в лихорадке. Она точно знает: он доживёт. Переживёт и эту ночь, и последующие за ней, и состариться в доброй старости, окружённый любящими людьми. Она не знает, почему так уверенная в этом, но видения его будущей жизни единственное сейчас, за что разум лихорадочно цепляется. Они молча смотрят друг другу в глаза, сжимая руки до боли, до побелевших костяшек, и Джейми кажется, что у Рейнис взгляд блестит от подступающих, кристально-прозрачных слёз. — Мне страшно, — шепчет она на рваном выдохе, и у него не хватает сил, чтобы сдержать себя, потому подаётся к девушке рывком, как дикий зверь к своей жертве, и сгребает в охапку. Рейнис послушно жмётся к широкой груди, пальцами путаясь в потёртой, шерстяной ткани накидки. От Джейме пахнет вином, каминным огнём и потом, и объятия эти — единственная надёжная защита сейчас, когда принцессе кажется, что она рассыпается на части от собственного, всепоглощающего страха. — Всё будет хорошо, — бесстыдно врёт Ланнистер, потому что взять и промолчать попросту не может. — Миледи ещё простудится на наших похоронах. Он не знает, улыбается ли Рейнис на его глупую, неуместную шутку, потому улыбается за неё и за себя, отчаянной, отдающей сумасшествием улыбкой, и сам, кажется, начинает себе верить. Клубы скалящейся вьюги вырываются из-за деревьев Волчьего Леса и снежной волной катится до самых винтерфельских стен. Тройной сигнал рога разрывает тишину в клочья.***
Солнце ослепительно яркими лучами заливает белоснежные, бескрайние просторы. Снежные поля искрятся и слепят, хочется тут же зажмуриться, прикрыть глаза рукой, но Джейми стоит, не шелохнувшись. У него израненное тело саднит и ноет от усталости и шрамов, что почти ощутимо затягиваются, но он упрямо стоит, и не смеет пошевелиться. Погребальные костры жмутся друг к другу, усеивая всё поле перед Восточными Воротами — одним богам известно, сколько их тут, со счёта можно сбиться. Джейми не знает, сколько им потребовалось дней, чтобы оставшиеся в живых натаскали и уложили дрова, разместили поверх тела павших в бою товарищей. Но он точно знает, что безоговорочно, до смерти устал — до самого дна своей поганой души, до самых потрохов. Самые больше погребальные строения выстроились квадратом по периметру, точно боевые части, те что поменьше — внутри, в центре же этой траурной конструкции одиночные ложа, для тех, кто статусом, кровью и отвагой выделялся среди остальных — те, что вели за собой и гибли, подставляясь за вверенных людей. Здесь смертный одр наследника железнорождённых, над которым в немой скорби склонилась Санса Старк; ложе Лорда-командующего Ночного Дозора, что подставился за товарища; погребальный костёр маленькой, но отважной Лианны Мормонт, и её дядьки Джораха Мормонта — последнего в горестном молчании слезами поливает драконья-почти-что-королева. Джейме видит эти скорбные прощания лишь краем глаза, но чувствует ту же сердечную боль, которую полностью со всеми разделяет: собственного взгляда от последнего одра оторвать не в силах. Она почти такая, какой он запомнил её в первую их встречу. Бледностью лица пошла в отца, темнотой волос в дорнийскую мать — Рейнис даже мёртвая выглядит живее, чем сам Джейме, и от этого на душе делается так погано, что хочется взвыть северным лютоволком. Она не должна была умереть. Ни в первый раз, ни уж точно во второй. Она должна была прожить долгую жизнь, кутаясь в шелка и бархат фамильных цветов, украшая своим присутствием стены унылого Красного Замка. Должна была носить корону из валирийской стали в темных волосах, с россыпью кроваво-красных рубинов, и задорно плясать под звуки лютни на балах, притягивая к себе взгляды всех, кто находился рядом. А он бы стоял поодаль, закутанный в белоснежный плащ, и бдел её сохранность; провожал бы до покоев поздними, прохладными вечерами, ведя под руку, и она бы куталась в тот самый белый его плащ. Вместо этого она закутана в бархат похоронных одежд, всё ещё в черно-красных тонах своего дома, а кроваво-красный рубин блестит в глазу серебристой драконьей головы, что застёжкой скрепляет плащ. Ему же выпала доля проводить её в последний путь, предать хрупкое, и без того покалеченное тело огню — в этот раз несомненно её, и несомненно насовсем. Пальцы до боли в фалангах сжимают древко полыхающего факела. Когда раздаётся сигнал, и остальные торжественным движением позволяют пламени пожрать древесину, Джейми бесцеремонно медлит, как умалишённый вглядываясь в неподвижное лицо. Ему чудится, что Рейнис не умерла вовсе, всего лишь притворяется, и стоит сгрести её тело в охапку, как откроются темно-сливовые глаза, с вспыхивающим в глубине фиолетом, что так сильно напоминает её собственного отца. Он должен был умереть вместо неё. Должен был оказаться рядом, когда орда мертвецов навалилась на беззащитное, ломкое создание, должен был подставить собственную грудь, приняв роковой удар, должен был спасти. Ланнистер видел, сколько под торжественным одеянием шрамов — старых, свежих, — и без сомнения знал, с какой яростью она отпор давала. Ярость эта теперь осталась тлеть опасными всполохами в глубине драконьих глаз. «Я не хочу, чтобы меня похоронили». Он сдержал данное накануне решающего боя обещание. С яростью отстаивал её последнее желание перед стреляющей в него гневным взглядом Таргариеновской королевы, что уже планировала возвести чуть ли не отдельную септу для своей трагически почившей племянницы. Бушевал, подобно бури зимней за винтерфелльскими стенами; остервенело бил кулаком по столу; опускался до угроз, не обращая внимания на остаток готовых накинуться на него Безупречных. Без раздумий рискуя собственной жизнью, исполнил её последнюю волю — совсем как она, не колеблясь, отдала за него свою жизнь. «Знала бы ты, как я не хочу тебя хоронить», думает про себя Джейме. Он чувствует предосудительные, настороженные взгляды собственной спиной, но поделать ничего не может — тело будто заиндевело на нескончаемом, северном морозе. Опомниться от этой телесной немоты получается, только когда младший брат мягко касается его закованного в золото предплечья. — Пора, Джейме, — он едва слышит слова Тириона за звенящим шумом собственной крови, что несётся по венам, заставляя сердце набатом биться где-то в горле. — Отпусти её. Он сжимает челюсти до скрипа, до противного скрежета, прикрывая глаза — слезы подступают, подпекают веки. Сквозь эту солёную, влажную пелену ни черта не видно, и такое мирное, красивое лицо Рейнис размывается, смазывается в пятно. Тирион скорбно молчит, терпеливо стоя рядом с братом. Огонь так быстро пожирает поленья, что Джейми диву даётся, едва успевая отойти от пламени, которое норовит перекинуться на любого, стоящего поблизости. Он делает пару шагов назад, скрепя обледеневшим снегом под подошвами сапог, и смотрит, как пламя охватывает весь деревянный одр, опаляющими тисками обнимая тело покойной. Откуда-то с запада поднимается ветер, он несётся сквозь вечнозелёные деревья Волчьего Леса, играючи срывая верхушки, прокатывается по заснеженным, белым полям, играючи забавляясь с дымом погребальных костров. Задорно мажет слабым ударом по небритой щеке, и Джейме прикрывает глаза — болезненный вдох полной грудью простреливает в поясницу. «Не хочу гнить в сырой, тесной гробнице, в темноте». Рейнис никогда больше не будет в тесноте, в сырости, в темноте, теперь она всегда будет свободна, навечно останется под ласковыми, тёплыми лучами солнца. Она превратиться в пепел и дым, и строптивый, морозный ветер понесёт её через северные земли; покажет тинистые болота Перешейка, и Лунные горы; донесёт её до Королевской Гавани и Драконьего камня, где часть её осядет на статуи драконов, что невидящим взглядом взирают на тёмные воды Узкого моря. Оставшийся прах ветер ненадолго занесёт в Солнечное Копьё, на песчаную родину её покойной матери, и помчит на Эссосские земли, в места, где Рейнис была хоть немного счастлива. В места, которые она так любила, но увидеть которые собственными глазами ещё раз больше не сможет. Он понесёт её через портовый Тирош и шумный Волантис, покажет пепелящуюся, умершую землю Валирии, землю её далёких предков. А дальше возьмёт курс через царство И-Ти и Кварт, к мрачному, окутанному туманами Асшаю, и помчится дальше, в неизведанные земли. И так до самого края земли, пока часть её пепла не останется на каждом континенте, пока невидимой рукой Рейнис не коснётся всех мест, которыми полнится мир. А чуть позже, напутешествовавшись всласть, возможно ветер вернётся с её прахом в Вестерос. Обогнув материк с запада, заигрывая с волнами Закатного моря, доберётся до Кастерли Рок, и взвившись вверх по утёсу, ворвётся в его покои через открытую балконную дверь, и так же мягко ударит его по щеке. Тогда Джейме вдохнёт морской воздух с частичками принесённой души принцессы, и пепел её осядет в его лёгких, сливаясь с кровотоком, и будет жить в нём, в его детях, и в детях их детей. И так до тех пор, пока не исчезнет мир.