И камнем прикинулась плоть,.. Осип Мандельштам
Вокруг темнота. Ни единый луч света не проникает в забытое всеми богами подземелье, отдавая бразды правления мраку. Он густой, вязкий, цепкий словно сети – стоит только ступить в гигантские залы, опутывает с ног до головы. Девочка сидит на холодном каменном полу, забившись в самый тесный угол – оплот своего призрачного спасения. Тьма обвивает-опоясывает её тело своими ледяными щупальцами, сильнее и сильнее сдавливая кожу. Девочка не знает, что это за место, что за тело, которое вроде бы принадлежит ей, но не её вовсе. Не её всхлипы и плач, вырывающиеся из груди, не её разум – бьющийся в лихорадке, охваченный страхом и горем. Он мечется, стонет, рыдает. Молит о помощи, но никто не слышит. Сквозь сгустки клубящегося мрака – почти осязаемого, почти живого - проступают едва заметные очертания рогатых костей. Громадные черепа, чьи чернеющие пустотой глазницы взирают с холодным равнодушием – бесстрастные вековые стражи, призванные охранять покой этого места. Девочка жмурится и едва сдерживает подступающий ужас. - Тьма. Змеящийся шёпот прорывает плотную завесу звенящей тишины, и девочка не может понять: на каком таинственно-страшном, древнем, колдовском языке звучит это слово? Она распахивает глаза, вперив взгляд в чернеющий мрак. - Тьма опускается. По рукам и плечам медленно стекает что-то теплое и вязкое, наполняя воздух солоновато-металлическим запахом, смешивается с затхлостью подземного помещения. Ей делается тошно, дурно, невыносимо, хочется вырваться из своего укрытия, прорваться через мрак, разрывая плотность огромных комнат как ткань, и рвануть через сводчатый мрачный холл, в ту сторону где должна быть лестница. Ведь лестница должна быть? Девочка едва может делать вдохи. - Красная звезда, - шипит мрак, и ей кажется, что-то зловещее, что-то живое медленно и неторопливо ползет к ней под покровом темноты. – Придет и уйдет. Саднят расцарапанные ладони; с правой стороны, меж ребер, простреливает острая боль, и потом ноет и ноет, и ноет. По каменному полу стелется леденящий холод, тысячами игл впиваясь в босые ступни, поднимаясь по лодыжкам, точно чудовище частями заглатывает тело. - Девочка не может остаться, - сгусток мрака становится всё ближе и ближе, и безотчетная паника впивается в разум множеством игл. - Пожалуйста, - раздается хриплый, срывающийся голос. Чей он? Кому принадлежит? – Пожалуйста. В темноте вспыхивает пара ослепительно голубых глаз, сияющих, словно звезды в ночном небе. Они как будто высечены из глыбы синего льда, горят неистовым огнем, и воздух наполняется морозным дыханием. Она чувствует, как в её-чужое тело забирается этот холод, сковывая ноги, сжимая кости и дробя их в крошку, добираясь до раны на боку, разрывая плоть и заползая внутрь, а она ничего не может с этим сделать, остаётся лишь захлебываться собственным болезненным криком. - Девочка должна была умереть, - скрипит тень, и впивается в плечи острыми когтями, и кости застывают, точно покрывшиеся коркой льда. Последний ослабший выдох клубится морозным дыханием в темноте.
Она всё ещё помнит прохладный, предрассветный воздух равнины. Помнит влажный, пропитавшийся проливными дождями запах сырой земли, что ветер приносил со стороны Золотых полей. Помнит ночные костры, в которых языки пламени облизывают поленья, дыхание спящего отряда, негромкое пение лютни в унисон с треском древесины. Песня эта убаюкивала и призывала спокойный сон к тревожным и брошенным землям. Такой же покой воцарялся и на душе, под звуки пожираемых огнем поленьев. Рейнис любила Эссос. Равнины и Золотые поля с рухнувшими, поросшими мхом и зарослями останками цивилизации ройнар; Вольные города от Пентоса до Волантиса; дорогу Демонов, что прямой стрелой тянется через Мантарис, выстланная черным мрамором до самого Миэрина. Дотракийские степи и брошенные города Кваатийцев; Красные пустоши, в бесплодных песках которых, за тремя высокими стенами скрывается богатый Кварт; Рассветные горы со своими острыми, уходящими в небеса пиками, и Край теней, что прячется в зловещем тумане и высокой Призрак-траве. Там ветер зарождается в клубящемся, колдовской мраке и несется через земли, пустыни, равнины и степи, одинаково весело заигрывая с умирающими в Костяном саду путниками и резвящимися детьми тирошских торгашей. Там можно было быть норвосским жрецом, астапорским работорговцем, пиратом из Костяного братства, асшайской колдуньей или оборотнем, что прячется в руинах Стигая. Там людям было плевать, из какой ты семьи, с какой фамилией связан, что за зверь вышит золочеными нитками на твоем гербе. В Эссосе Рейнис чувствовала себя свободной. Северный ветер, втихаря обогнув винтерфельские стены, проникает в подземелье крипты. Играючи, со свистом несется по винтовой лестнице, облетает могильные изваяния почивших королей, ударив в затылок хулиганским порывом, от чего кожа под походными одеждами покрывается мурашками. Здесь, под землей воздух густой и спертый, стены насквозь пропахли сыростью, пропитались влагой, что едва различимыми каплями проступает на каменных щеках. Пламя настенных факелов с какой-то обреченной усталостью дрожит, догорает из последних сил, и вся эта трагически-печальная панихида напоминает проход в загробный мир. «Девочка должна была умереть» Звуки шагов эхом разносятся по крипте, отскакивают от стен, прокатываются по покатому и местами неровному полу, превращаясь в неуместный, неуважительно-громкий стук. Будь Рейнис хоть каплю верующей, поспешила бы принять самое что ни наесть скорбное, смиренное выражение лица, но увы – в богов она верила ровно настолько, насколько в людские добродетели. В боку, под самыми ребрами заныли затянувшиеся, рваные раны. Она обводит взглядом статуи северных королей – на лицах их сурово-бесстрастное выражение, едва ли отличающееся от физиономий их всё ещё живых потомков. Старки словно насквозь промерзшие от северных морозов, изнутри покрывшиеся коркой толстого льда, Рейнис с легкостью может представить лицо Сноу, высеченное в камне. Лютоволки лежат у ног северных лордов, они – верные стражи в этом мире и во всех существующих. Морды их скалятся, невидящим взглядом неотрывно следят они за незваным гостем, нарушившим покой их господ. Рейнис на ум приходит зубастая пасть Дрогона с острыми, как тысяча мечей клыками, и по сравнению с ним лютоволки едва ли страшнее дворовой собаки. Подземная прохлада и могильная тишина навевают спокойствие, усталость ощущается острее и ярче. Хочется сесть прямо на холодный каменный пол, привалившись к основанию одной из гробниц, и уснуть. Уснуть долгим, глубоким сном и проснуться лишь тогда, когда кончится пришедшая зима, когда пройдет долгая ночь, когда народы сживут друг друга со свету и останется одна только бескрайняя, пустынная земля. Рейнис прикрывает глаза, вдыхая полной грудью липкий, вязкий воздух, за рёбрами простреливает болью. «Девочка должна была умереть» Дейнерис любила Вестерос. Возвращение в так называемый дом было самоцелью для неё, с детства взращённой в мечтах о призрачных родных краях. Она четко знала своё место, видела себя в тронном зале Королевской Гавани, в царских покоях Красного замка. Тирион любил Вестерос. Он знал каждую улочку, каждый дом Кастрели Рок, ценой собственной жизни защищал Королевскую Гавань. Он видел себя стоящим рядом с Железным троном, с символом Десницы на груди. Барристан Селми стоял по другую сторону того трона. Рейнис не любит Вестерос. Дело не только в том, что с этими местами её связывает череда болезненных воспоминаний, что по сей день возвращаются ночными кошмарами. Здесь тесно от людских амбиций, от растущей с каждым часом жадности, душно от запаха разлагающихся тел, что оставляет за собой кровавая престольная игра. Здесь от Дорна и до самой Стены не продохнуть от лести и лжи, которыми стервятники под личинами людей потчуют друг друга, пропихивая их в самую глотку. Здесь дурно, и тошно, и страшно, и нечем дышать, а внутренности рвёт от кипящей злобы и беспомощной ярости, что ненавистью струится по венам. Весь Вестерос – одна большая крипта, наполненная мертвецами да падальщиками. И здесь для неё, наполовину мёртвой, никогда не будет места. «Девочка должна была умереть» Среди подземного мрака и влажной духоты винтерфельского склепа затаился леденящий душу холод. Холод, который опутывает сознание и тело, сковывает движения, обгладывает кости. Бесформенная, бескостная тень, сотканная из хмари и мрака, порождение безжизненных мест. Тень Дня и Тень Ночи, страшное видение Прошлого и Будущего. А может, это сам Неведомый, скитающийся среди мертвецов в поисках покоя? Он поджидает в темных углах, скрывается подальше от тусклого света факелов, но его присутствие можно почувствовать загривком, стоить лишь прислушаться – оно как треск льда на зимнем озере. Рейнис открывает глаза, продолжая свой путь по узким коридорам минувших столетий, запечатленных в камне. Она ждёт её под высокими сводчатыми потолками, в безмолвном, скорбном молчании. Хрупкий стан и аккуратные, правильные черты лица – Нед Старк очень уж хотел изобразить свою сестру целомудренной и нежной. У неё протянутая рука, и мягкость невидящего взгляда, будто бы заочно просящего прощения. Но Рейнис так просто не обманешь – она видит глубже, дальше, смотрит в самую суть. Видит в этих мягких линиях и кажущейся простоте силу, свободолюбивый, мятежный дух, заточенный в камне - даже каменный лик Лианны Старк мог влюбить в себя с одного взгляда. Северная леди, живая или мёртвая, навсегда останется похожей на лютые ветра – необузданной и бойкой. - Сколько лет ты ждёшь меня в этой подземной темноте? Рейнис не знает, кто задаёт этот вопрос – она, или статуя напротив? Кто из них двоих пребывал в большей тьме? Вглядываясь в черты лица той, из-за которой рухнул весь её мир, вся её жизнь, пытается понять: что чувствует в этот момент? Злиться? Ненавидит? Желает всех самых страшных мук в мире ином? Все эти годы этого она, несомненно, для неё желала, но стоило спуститься в склеп по винтовой, крутой лестнице, как какая-то бессильная усталость растекается от грудины. Лианна покорно ждет её вердикта, смирившись со своей участью навсегда остаться насмерть осужденной, без права на помилование. На каменном лице отблесками переливается свет от пламени, и выглядит оно живее, чем сама Рейнис. «Девочка должна была умереть» Они смотрят друг на друга в безмолвии, воцарившаяся тишина звенит под сводчатыми потолками. В компании мертвой леди Рейнис впервые за долгое время чувствует покой. Он не похож на чувство свободы с эссосских полей, или спокойствие от присутствия вооруженных солдат, служащих защитой. Этот покой сродни теплу семейного очага, объятиям матери, тихим песням отца – она будто бы наконец-то дома. Рейнис вдруг понимает, что устала жить настолько же, насколько жаждала Лианна, и от этой странной мысли на плечи наваливается невыносимая тоска вперемешку с облегчением. Две судьбы, что оказались в чертогах забвения, разница лишь в том, что одна попала сюда ещё при жизни. Вся злость и ненависть, питаемая годами будто растворяется, выпаривается из вскипевшей по венам крови. Она сполна расплатилась за все свои поступки, все грехи, чего ещё требовать от могильной плиты? Нашедшая покой в окружении семьи, под крышей собственного дома, в родной северной земле – Рейнис, всю жизнь проведшая в стылом одиночестве с радостью бы поменялась с ней местами. «Девочка должна была умереть» Над собственной головой её повисла неминуемая погибель – она чувствует это всей поверхностью изуродованной кожи. Рука тянется к руке, касаясь кончиками пальцев холодного могильного мрамора. Кто из них двоих высечен из камня? - Покойся с миром, сестра, - тихо говорит Рейнис. Статуя ответствует молчаливым пониманием – её взору доступно всё. – Мы скоро увидимся. По мягко-выточенной щеке стекает капелька-слезинка, очерчивая аккуратные линии лица, срываясь с подбородка.