Devotion save me now,
I don't wanna stray from the hallowed ground.
I'll turn temptation down,
I'm asking you to take me
to safety this time.
Hurts — Devotion
*** Густав зол. Во-первых, он ненавидит ночные звонки: хорошие новости всегда могут подождать до утра, а вот плохие — нет. Поэтому, когда в два часа ночи из телефона донесся истеричный голос Мишель, сердце мужчины пропустило удар. Во-вторых, он не любит пьяных людей, женщин в особенности. Под алкоголем из них, как по мановению волшебной палочки, исчезает все, что Густав ценит в представительницах противоположного пола: и изящество, и лоск, и грация. В-третьих, он испугался. Трудно описать, что он ощутил в момент, когда увидел Мишель в туалете злосчастного клуба. Тушь поплыла, красная помада была везде– на подбородке, щеках–, но не как на искусанных в кровь губах. Волосы выбились из высокого хвоста, на худенькие плечи все еще был накинут его пиджак. Девушка сильнее пыталась в него укутаться, ее тело била крупная дрожь, а на лбу проступила испарина. Она выглядела напуганной и взъерошенной, словно маленькая птичка с наступлением самым первых, еще не сильных холодов. — Мишель, — Густав протягивает к ней руки, но она шарахается от них, словно мужчина прокаженный. Ее взгляд абсолютно пуст, девушка будто смотрит сквозь него. — Это я, Мишель. Густав. Она медленно переводит на него взгляд, и мужчина видит, что глаза у нее красные, будто в миг лопнули все капилляры. — Пойдем, — Густав осторожно прикасается с ней и, чувствуя, что Мишель не сопротивляется, приобнимает ее, помогая вставать. — Вот так, хорошо. Мишель медленно поднимается, но ноги ее совсем не держат. Густав вовремя ее подхватывает, и ему приходится поднять ее на руки. Интересно, что подумает охрана, увидев, как мужчина несет куда-то девушку, лишенную чувств. К удивлению Густава, охрана не имеет ничего против. Они даже как-то буднично проводят их взглядом, и мужчина с ужасом думает, что в этой дыре это привычное дело. Он кладет ее на заднее сидение машины. Мишель сразу же сворачивается калачиком, и Густав видит серебристые дорожки слез на ее щеках. — Тише, девочка, тише, — шепчет он, стирая влагу с ее лица и чувствуя, как злость заменяется липким страхом. Мишель все еще знобит, и Густав снимает с себя джемпер, оставаясь в майке на еще прохладном апрельском ветру. Он укрывает девушку им и тихонько закрывает дверь машины. На углу Густав находит маленький китайский магазинчик, работающий круглосуточно, и покупает минеральную воду, апельсиновый сок и какие-то закуски — ассортимент там не самый богатый. Возвращается в машину и аккуратно окропляет лицо Мишель водой из бутылки. Кажется, она немного приходит в себя, и Густав заставляет ее сделать несколько маленьких глотков кислого сока. Он с облегчением замечает, что бескровные черты лица хоть немного наливаются жизнью. — Густав? — удивленно раскрывает глаза Мишель. Ей голос хриплый и тихий, но мужчина ужасно рад его слышать: в клубе она больше напоминала труп. — А кто еще? — грустно усмехается он. — Кому позвонили, тот и приехал. Густав видит, что она снова готова отойти в небытие, и спешит задать вопрос, грызущий его с того момента, как он нашел ее на грязном полу туалета: — Мишель, послушай, — он отбрасывает ненужное «вы», — если кто-то обидел тебя в клубе, просто кивни. Его сердце замирает: страшные сценарии произошедшего в этом богом забытом месте так и стоят перед глазами. Мало ли что могут сделать с красивой девушкой, да еще и в столь беззащитном состоянии. — Н-нет, — снова шепчет Мишель, и Густав выдыхает. Он заводит машину и трогается. *** Ехать в особняк нужно через весь Париж. Глаза Густава слипаются от усталости, да и Мишель сейчас не в состоянии выдержать быстрые повороты, поэтому мужчина практически не превышает минимально разрешенную скорость. Минут через десять Мишель становится чуть легче, и она полностью осушает бутылку воды, потом в ход идет и сок. Густав время от времени смотрит на девушку через зеркало заднего вида и с облегчением замечает, что Мишель понемногу оживает. Она привстает, натягивает на себя джемпер и даже берет что-то из купленных Густавом закусок. Хороший знак. Еще минут пять они едут молча. — Останови, пожалуйста, — нарушает молчание Мишель, — меня укачивает. Густав кивает и съезжает на обочину, включая аварийку. Впрочем, сейчас на дороге и так никого нет. Мишель открывает окно и жадно вдыхает прохладный ночной воздух. Потом распускает волосы, и до Густава доносится резкий запах дешевого алкоголя. Он пересаживается к ней на заднее сидение: — И как же тебя туда занесло? — спрашивает Густав и, понимая ее без слов, протягивает ей сигарету и зажигалку. — Господи, как больно, — она прикладывает ладонь к голове, и Густаву кажется, что он сам чувствует эту боль. Она делает затяжку, но тут же заходится в приступе кашля. Густав поспешно забирает у нее сигарету, решая, что поторопился. — Понятно, — он подносит сигарету к губам и замечает на ней остатки помады. И все равно делает затяжку. — Мне так страшно, — шепчет Мишель, снова заходясь в плаче. Хмель почему-то не веселит ее, как многих других, а напротив, будит в душе хрупкой девушки демонов, о существовании которых Густав даже не подозревал. — Девочка… — шумно выдыхает он, когда Мишель бросается ему на шею. На секунду он теряется, но, почувствовав, как девичьи слезы мочат его майку, обнимает ее в ответ. — Тише, девочка, тише… *** Через сорок минут они уже в особняке. Свет не горит, в гардеробной нет вещей парней, и Мишель с облегчением (и прикладывая невозможные усилия, чтобы мысли хоть как-то шевелились в голове) понимает, что они сами еще не вернулись со своего ночного рандеву. Следовательно, не могут быть свидетелями достаточно уничижительной сцены — сначала Густав ловит у самого порога падающую девушку, решившую, что может идти сама; пресекает ее попытки лечь на самом полу, потом поднимает Мишель на руки и несет через весь особняк обмякшее тело. Девушка бурно протестует, когда мужчина пытается занести ее в спальню, и мужчине приходится в полной темноте (Мишель не дала ему включить свет: вдруг кто-то дома все еще есть) искать путь до гостевой комнаты. Там он осторожно кладет ее на кровать, стягивает туфли и накрывает ее одеялом. По-хорошему ее надо было бы отправить в холодный душ, но Мишель явно не сможет стоять на своих двух, а поблизости нет человека, который смог бы это сделать, не оскорбив при этом ее девичье достоинство. Густав уже собирается уходить, как слышит тихий голос: — Пожалуйста, не уходи, — Мишель открывает глаза, и теперь ее взгляд более осознанный. — Мне так страшно, — снова повторяет она, и Густав не может противостоять. Она кажется ему какой-то невероятно хрупкой и даже надломленной. В ней практически нет того развязанного поведения, которым отличаются пьяные люди, и Густаву просто хочется закрыть ее от всего, в особенности, от обстоятельств, заставивших ее растворить себя в алкоголе. Густав возвращается и садится рядом с ней на краешек кровати, неловко поправляет одеяло. — Мне уже намного лучше, — говорит Мишель, — только все тело ломит, — она берет его за руку, крепко сжимая пальцы, словно мужчина был спасательным кругом. — Побудь со мной немного, хотя бы пока не засну… Густав кивает: — Может скажешь, что с тобой случилось? — Просто переоценила свои возможности. — Не хочешь, не говори, — шумно вздыхает Густав. — Ты пила там коктейли или что-то из бутылок? — Коктейли, — отвечает Мишель. Ей стоит немалых усилий складывать, словно паззл, прошедший вечер. — Думаю, тебе могли что-то подсыпать. Знаешь, так часто делают в клубах, особенно в таких, — задумчиво произносит мужчина. — Не верится, что от пары бокалов может так … Хм, унести… Мишель, кажется, не слишком готова анализировать столь длинные и сложные предложения. — Ты прямо мой ангел-хранитель, — она переворачивается на спину, — спас меня. — Вовсе нет, Мишель, — усмехается Густав, и, будь Мишель трезвой, она бы заметила грусть и даже сожаление, — тебе так только кажется. Люди очень часто оказываются не такими, какими ты их представляешь… Он говорит так свободно, потому что уверен: она не вспомнит и трети сегодняшней ночи. Густав сидит с ней еще около получаса, и, увидев, что она засыпает, решает наконец возвращаться домой. Он практически выходит из комнаты, как чувствует вибрацию звонка телефона. Увидев имя на экране, он немедля отвечает, и Мишель лениво приоткрывает глаза, слыша обрывки разговора: — Que s'est-il passé, chérie? — голос Густава становится непривычно мягким, даже уголки губ приподнимаются. — Je serai bientôt à la maison.Ne vous en faites pas, ma petite. *** Просыпается Мишель в седьмом часу. В горле першит, тело ломит, а боль в голове заставляет поморщиться — все это типичные спутники веселых ночей, заставляющих утром раскаиваться и зарекаться брать алкоголь в рот вновь. Только и боль, и ломота костей со временем уйдут, а люди склонны уж очень быстро забывать собственные ошибки и нарушать клятвы, данные под нещадным гнетом похмелья. Живот урчит, и Мишель понимает, что самое время покидать столь уютное и теплое убежище. Она аккуратно привстает, словно боясь, что комната вокруг придет в движение, и осторожно опускает ступни на ворсистый ковер. Комната остается стоять. Она медленно и со скрипом реконструирует в голове события вчерашнего вечера, и краска заливает лицо: ей невыносимо стыдно и перед собой, и, в особенности, перед Густавом. Нужно будет извиниться. На чуть дрожащих ногах она доходит до своей спальни, и вновь волна облегчения обдает ее волной: Чарльз, в верхней одежде, на не расстеленной кровати спит, словно ребенок. Вид у него ничем не лучше Мишель: такой же растрепанный и помятый. Судя по всему, Чарльз присоединился к буйному празднеству парней из команды, и Мишель сможет избежать неприятного разговора. Девушка тихонько достает из комода свежую одежду и белье, и на цыпочках пробирается в душ. Холодная вода уносит в канализацию остатки макияжа, грязь и боль в теле. Мишель направляет струю воды прямо на лицо и задерживает дыхание. Ледяной поток ослабляет головную боль, и Мишель чувствует себя счастливой. Как иногда так мало для этого нужно. После душа Мишель наносит на тело все лосьоны и кремы, которые можно было найти. Ее совершенно не волнует их состав, качество и запах — главное вернуть коже, да и себе утерянную свежесть. Одежда тяжело скользит по влажной коже, помытые волосы пропитывают влагой спину майки, а после холодного душа тело снова начинает знобить. Но Мишель счастлива. *** На кухне Мишель находит остатки вчерашнего завтрака: оладьи с кленовым сиропом, пару вареных яиц и несколько маленьких булочек с корицей. Обычно девушка ест немного, но в этот раз она жадно накидывается на пищу, съедая все найденное. Запивает это двумя кружками крепкого черного чая с тремя ложками сахара и, когда уже чувствует, что дышать становится тяжело, останавливается. Как раз, когда она делает последние глотки черного чая, на кухне появляется Кристиан. Он тоже изрядно потрепан: под глазами мешки, волосы растрепаны, дышит он тяжело. — О, Мишель, наша ранняя пташка, — смеется Кристиан, но тут же кривится от резкой боли в голове. — Тебе повезло, что ты подвернула вчера ногу. Иначе бы ты поехала с нами, и неизвестно, что нанесло бы здоровью больший вред. Видела бы ты Джастина… — И это участники европейского конкурса! Лицо Америки! — театрально возмущается Мишель. — Вы как-то, мальчики, совсем себя не бережете. — Как сказали бы французы, il n'est pas de fête sans lendemain, — Кристиан наливает себе стакан воды, добавляет горсть льда и залпом осушает. — И что это значит? — Нет веселья без похмелья, — парень вытирает мокрые губы рукавом рубашки. — А я думал, ты была хорошей девочкой-отличницей в школе. Урок французских пословиц прогуливала? — Я учила испанский, а французский в балетной школе преподавался лишь по вершкам! — смеется Мишель и предлагает ему оставшиеся после пышного завтрака оладьи. *** Когда Мишель возвращается в спальню, Чарльз выглядит намного лучше. Он только вышел из душа: капельки воды стекают с волос, оставляя мокрые следы на его свежей футболке и покрывале кровати Все его внимание приковано к серебристому телефону в руках, и он не сразу замечает появление девушки. Но стоит ей подойти ближе, лицо парня озаряется натянутой улыбкой: — Доброе утро, родная, — он откладывает телефон, смотрит на Мишель и уголки его губ заметно опускаются. — Где ты была ночью? — А ты где был? — Мишель решает применить лучшую защитную тактику — нападение. — Вчера парни пригласили меня в клуб, и я с радостью согласился, будучи уверенным, что ты с ними, — он садится на самый край кровати и скрещивает руки на груди. — Но у тебя, Мишель, были собственные планы. — И ты так расстроился, что даже не позвонил, — Мишель облокачивается на стенку, не решаясь подойти. Ей кажется, что на близком расстоянии Чарльз сразу же распознает плохую актерскую игру: ведь, в сущности, ей было плевать, искал он ее или нет. — Не нужно нападать на меня, когда сам чувствуешь за собой вину. Мерь только по себе, Чарльз. И где она научилась так самозабвенно изворачиваться? Чувствуя преимущество, Мишель решает дожать: — Я ездила к врачу. Если ты не знаешь, вчера на тренировке я получила травму, — она с удовольствием замечает, как он меняется в лице. — Но тебе плевать, верно? — Мишель, я… — Так вот, после врача я столкнулась со своей старой подругой–мы вместе учились, она недавно вышла замуж и переехала во Францию. Мы сходили в кафе, и в полночь я уже была дома, — в глазах Мишель начинают плясать чертики. — Пошла спать в гостевую комнату, не хотелось будить тебя. Но нужды в этом не было, ты ведь где-то развлекался и даже не удосужился узнать, как я себя чувствую! Чарльз совершенно раздавлен: не так он представлял в голове этот разговор. И совершенно точно парень не предполагал, что окажется крайним. — Прости меня, родная. Я виноват, — он решает просто извиниться: других путей отхода не видно. Чарльз подходит к Мишель, ласково берет лицо девушки в свои ладони и целует в лоб: — Ты же понимаешь, что не ревновать такую девушку просто невозможно? — еще один поцелуй, только уже в щеку. — Даже если поводов нет, — наконец в губы. Мишель чувствует на его губах остатки алкоголя, но, возможно, ей просто кажется. Она притягивает его к себе, запускает пальцы в его темные волосы.Руки Чарльза опускаются на ее талию: — Ну что? Найдешь ли ты в себе слова прощения? — он тихонько смеется, заранее зная ответ. — Конечно, но сперва их нужно заслужить. *** Обнаженное тело приятно ласкают шелковые простыни, кожа еще пылает от недавних ласк, а губы горят от требовательных поцелуев. Мишель по-кошачьи прогибает спину и шумно выдыхает. Пару минут назад Чарльз ушел на кухню за легким перекусом и чем-то шипучим (как он сказал, чтобы похмелиться), оставив Мишель в спальне одну. Она нащупывает на тумбочке телефон и в сотый раз удивляется собственной удаче: в клубе, позвонив Густаву, она машинально сунула мобильник в карман пиджака, а не в сумку. Казалось бы, сущая мелочь, только вот сумочку она больше не видела — кто-то из добрых людей подобрал, когда она валялась на грязном полу без чувств. На экране безмолвным уведомлением все еще висит пропущенный от Густава. Тот самый, что оторвал ее от Брендона. Мишель снова вспоминает детали прошедшей ночи и чувствует прилив стыда: она так и не извинилась. Нужно это исправить. Несколько секунд до Мишель доносятся только длинные гудки. Наконец по ту сторону раздается хриплый мужской голос: — Allô, — на заднем фоне слышны какие-то возгласы и смех. — О, извините, Мишель. Здравствуйте. Снова ледяное «вы», будто и не было этой ночи. — Здравствуйте, Густав, — тихо произносит Мишель. Ей внезапно в голову приходит мысль, что разговаривать с этим мужчиной, лежа обнаженной на шелковых простынях, невероятно волнующе. Она тут же чувствует ужасный прилив стыда, но отказаться от своих чувств не в силах. — Я хотела… Хотела поблагодарить за вчерашнюю помощь. Вы действительно спасли меня, хотя совершенно ничего мне не должны. — Бросьте, Мишель, — снова слышен шум и лепет на французском. — Chérie, peux-tu être un peu plus calme? Je parle au téléphone. Простите… Так вот, не стоит благодарности. Рад, что смог быть вам полезен. Но, пожалуйста, впредь будьте чуть благоразумнее, — Густав делает сильный акцент на последнем слове. — Как вы себя чувствуете? — Уже намного лучше, спасибо, — Мишель прикрывается одеялом, будто он может увидеть ее. — Вы звонили мне вчера, верно? — О да, сегодня воскресенье, все отдыхают, — Густав почему-то издает смешок, явно из-за чего-то, что Мишель никак не может увидеть, — но вчера, после вашего великолепного выступления, со мной связались представители крупного бренда — хотят стать спонсорами и договориться о рекламе. Думаю, что вам, Мишель, тоже нужно пойти на встречу вместе со мной. Вам, и, конечно, Джастину. — Что за бренд? — Спортивное питание, кажется, — он снова говорит что-то на французском. — Но давайте оставим все рабочие вопросы на завтра, хорошо? Не люблю заниматься этим на выходных. Я отправлю все детали встречи вам на электронную почту, и вы сами с ними ознакомитесь, хорошо? — Да, Густав, конечно, — Мишель чувствует необъяснимое разочарование. — Спасибо. Его выходные посвящены близким, а она не из их числа. Они сухо прощаются, и у Мишель встает ком в горле. Обида, которой и быть, по сути, не должно, и, кажется, ревность. Ведь она совершенно точно слышала тонкий голосок на заднем фоне.