Возвращение блудного попугая

            За окном шумело и тянуло прохладой. Парень приоткрыл глаза и, приподнявшись на локтях, посмотрел на улицу. Шёл дождь. Часы, что висели над дверью показывали ровно семь. Парень подумал, потерев глаза, что в восемь уже нужно быть дома как штык. Он перевёл взгляд на чужую обнаженную спину, которая не была ничем накрыта, хотя в комнате было холодно из-за открытого окна. Рука потянулась к покрывалу, но остановилась в паре сантиметрах от неё. Что-то остановило парня. Он лег на спину, уставившись в потолок и думая о том, что никогда в жизни не расскажет Косте.       Пустая квартира пропахла какой-то сыростью, будто ведро воды в коридоре разлили и оставили так — впитываться. Кешка прошёлся из зала в кухню зачем-то постоянно выглядывая в окно. Взгляд упал на копну верхней одежды, висевшей в коридоре. Среди темного выбивались две белоснежные полоски-лампасы, будто от них исходил собственный свет. Когда-нибудь Кешка вернёт олимпийку. Нужно где-то записать, чтобы не забыть. Иногда парню хотелось просто упасть и раствориться. Просочиться сквозь землю с дождём и никогда, больше никогда не ощущать назойливого чувства, что что-то забыл.       Когда в прихожей дергается ручка, Кешка встаёт как вкопанный, вспоминая, что в холодильнике только одни холодные макароны.       — Кешка! — зовёт басистый мужской голос, добавляя тише, — Паршивец.       Мужчина снимает с себя кожаное скрипучее пальто и подаёт его Кешке:       — На, повесь.       Мужчина снял с себя туфли и пощелкал выключателем, который так и не зажег света.       — Лампочки что-ли нет? Вкрутить не мог?       — Я как раз в магазин собирался. Забыл. — сказал на выдохе Кешка, проговорив последнее слово, которое раздражало его самого, тише всего.       — Болван. В доме опять шаром покати? — мужчина прошел на кухню и открыв холодильник, громко цокнул.       — Всю ночь чем занимался?       — Спал. — ответил Кешка, по тону уже понимая что сейчас будет.       — Спал... — хмыкнул он, вынимая из кармана брюк пачку сигарет. Зажигалка покорно дожидалась хозяина на подоконнике. Чиркнув ее, мужчина закурил, прожигая ледяным взглядом дыру ровно во лбу Кешки.       — Я всю ночь пашу как пооклятый, а он спал. Надо же. — голос стал звучать суше и безэмоциональнее, что означало для Кешки только одно — то, к чему он привык за несколько лет. Шаги становились ближе, а скрип половиц громче. Кешка смотрел прямо в глаза, как и всегда это делал, но... Ничего не произошло. Мужчина прошёл мимо, затушив прямо о рукав кешиной толстовки недокуренную сигарету.       — Подберись тут. Сегодня Светланка придёт со своим табором.       Светланкой кешин дядя называл женщину из опеки, которая приходила временами проверить обстановку в семье. Во время каждого такого визита дядя становился образцовым опекуном. Самым добрым на свете. От этого Кешку выворачивало всего, но он покорно держал улыбку на губах, косясь на него. И сейчас, перед приходом Светланы Викторовны, кешкин дядя надел свою цветастую рубашку в полоску с короткими рукавами и обычные брюки. Эдакий домашний прикид. Смотря на себя в зеркало, он то и дело кривил рот в улыбке, которая напоминала бы дружелюбие.       — Чёрт. Грёбаный воротник. — шикнул мужчина и резкими движениями выправил воротник, а за тем сложил его снова. — Если бы не Маринка, ты бы вылетел отсюда к чертовой матери. Приходится распинаться ещё из-за тебя.       Кеша стоял в проходе, оперевшись щекой о косяк. Приход Светланы Викторовны одновременно и радовал и печалил. Она была самая обыкновенная женщина сорока лет, которая не обзавелась собственными детьми. Парню нравилось в ней то, что она была чрезвычайно добра и честна к нему. Ей же нравилось, что Кешка спокойный, не бунтарь, как большинство подростков в его возрасте. Ей нравились его дружелюбие, вежливость и сила духа. На любые вопросы, связанные с матерью, Кеша отвечал чётко и по делу, хотя по лицу было видно, что говорить ему тяжело. Сейчас же, перед приходом Светланы Викторовны, парень испытывал именно волнение. И страх. Казалось, что она заметит что-то неладное, дядю лишат прав, а Кешку отправят в детдом. Тогда не будет ни скамейки, ни звёздного неба в окне, ни Кости. При мыслях о нем Кешку бросало в мелкую дрожь. Костя был высоким, сильным, таким взрослым, что казалось его с головой накроют дела и он уже не посидит с Кешкой на лавке возле дома и не пригласит в гости. Но временами Кешка ощущал себя неким ключом, которым можно открыть самую потаённую часть Костиного разума, вытянуть из него наружу самое лучшее. Как тогда, на крыше. Костя испугался не меньше Кешки. Поэтому, чтобы не потерять общение, последнему пришлось соврать, что он ничего такого не помнит. Косте так было легче и проще. Кешу это радовало.       — Так... Комнаты выглядят чисто и опрятно. В холодильнике достаточное количество продуктов питания. — говорила диктующим голосом женщина с высоким пучком на голове. — В общем и целом всё в полном порядке.       — А как иначе? — усмехнулся по-наигранно-доброму мужчина.       Светлана Викторовна прошла в коридор, цокая по полу невысокими каблуками.       — Кстати, совсем забыла. — она остановилась у входной двери, держа в руках папку с документами, — Как у вас на личном фронте? Вы не подумайте, просто мальчику нужна материнская забота и внимание.       — Нет, к сожалению. Пока что суженной не обзавёлся. — улыбнулся мужчина.       — Хорошо. Я вас поняла. До свидания.       Как только хлопнула входная дверь, Кешкин дядя выдохнул и моментально расстегнул верхние пуговицы на рубашке.       — Чтоб её. — шикнул мужчина и зыркнул ледяными глазами на племянника, — полы помыть не забудь. Вечно напоминать надо.       Он ушёл в свою комнату, хлопая дверью. Странно, когда дверьми хлопает кто-то другой, он свирепеет. Григорий работал частным водителем и часто попадал под раздачу, поэтому Кеша запомнил отчетливо каждую морщину на его лице, которая бы оповещала о неминуемом срыве или о «ладно, живи». Сегодня было как раз последнее, поэтому Кешка не торопился. Переодел футболку, налил воды с хлоркой в ведро.       На улице было тоскливо: шёл дождь, шумел ветер, срывая бедные желтые и красные листья. Парень смотрел в окно и думал о том, что делать дальше. Он часто забывал простые вещи, его ненавидел родной дядя и... Он целовался с Костей. Кеша не ощущал чего-то неправильного или непристойного, потому что это был именно он, Костя, со своими дурацкими, но смешными историями, со своим отчаяным взглядом, доброй мамой и...       — Че ты там встал? Полы мыть собираешься? Дебил, блять. — гаркнул подошедший дядя.       Парень вздрогнул от неожиданности и выронил из рук тряпку, которая попала точно в ведро, выплеснув из него воды. Мужчина опустил брови к переносице, посмотрел на образовавшиеся лужицы, а затем на Кешку. Григорий, как и полагается после тяжелой ночной смены, решил расслабиться. Поэтому в его глазах злобно сверкали огоньки алкоголя.       — Идиот. Руки из задницы, как у твоего подонка-папаши. Убрал живо всё!       — Иди к черту.       Это вырвалось как-то само собой. Внезапно и безвозвратно. Но когда дядя медленно переспросил, Кешка ещё увереннее прошипел:       — Я сказал, пошёл к чёртовой матери.       Повторять больше не надо было, Григорий всё понял, пускай и со второго раза, но это никак не помешало ему в два шатающихся шага оказаться рядом с Кешей и схватить его за шиворот.       — Смотрю, голос прорезался. Щас я из тебя эту дурь выбью. — он волочил парня по скользкому линолеуму, не позволяющему хоть как-то притормозить. Кешка знал точно, что сейчас будет, но ничуть не жалел. Он сделал то, что должен был сделать давно: дать отпор, вместо того, чтобы схавать очередной унизительный комментарий.       Кешкина комната с лёгкостью открылась, как-бы подставляя своего хозяина, который пытался вывернуться, но мужская рука, прихватив кожу на загривке, стискивала сильнее.       Мужчина одним рывком швырнул Кешку к кровати, которая больно ударила его по коленке. Страх нарастал, а разум пытался успокоить: это будет недолго. Теперь дядя высился над парнем, точно бык, глубоко и громко дыша через нос. Его руки знакомыми и привычными движениями поползли вниз, к брюкам, расстегивая жесткий ремень, выскальзывающий из шлёвок, точно змея.       — Спиной. — теперь его голос звучал спокойно, но от этого не менее устрашающе.       Кеша глубоко вдохнул и потянул вверх края футболки, задирая ее по шею. Голая спина с зажившими красноватыми и белыми полосками заставила мужчину улыбнуться. Кешка зажмурил глаза и закусил кулак. В воздухе раздался свист. А затем хлесткий и жгучий удар. И ещё. Ремень-змея радостно вился в руках мужчины, будто наслаждаясь таким обстоятельством. Он бил с упоением, четко, размеренно, словно выбивает пыль из ковра. Бил до тех пор, пока спина не побелела, а затем не покраснела и в некоторых местах не разошлись шрамы, размазываясь красным.       — Дома сегодня сидишь. — сказал напоследок и ушёл, хлопнув (надо же) дверью.       Парень прижимал колени к груди и сдерживал рвущийся крик и слезы. Нет, он не заплачет. Не сегодня, когда был сделан первый смелый шаг.

***

      — В общем, завтра выпишут. Ты-то как? Хуёво выглядишь. — Саня повернулся к другу, который был бледный и по необыкновению задумчивым.       Костя продолжал молчать, уставившись на мокрый от дождя песок в песочнице, поэтому Сане пришлось повторить:       — С тобой всё норм?       — Че? — Костя наконец отвис и, проморгавшись, уставился на друга.       — Вачё! Хуёво выглядишь говорю.       — А... Не выспался чёт.       В голове парня мелькали вспышками картинки прошлой ночи. Это было взаправду? Костя вспоминал какими горящими глазами Кешка смотрел на него, а потом... Пиздец. Он серьёзно пососался с парнем. А потом ещё и подрочил ему. И себе.       —... так что, пойду я. — долетел до Кости обрывок фразы.       — Чё?       — Хуй через плечо! Проспись иди! Домой, говорю, пошёл, — Саня встал с лавки и потянулся, — Нет, реально. Проспись. С тобой говорить невозможно. Как будто трахался всю ночь.       — Чё? Я не... — Костя аж на месте подскочил. Промелькнуло ощущение, что Саня всё знает. Его выражение лица серьёзное, губы сжаты в тонкую нитку, а брови сведены к переносице. Но Саня криво улыбнулся, а затем засмеялся.       — Да прикалываюсь я. Ладно, покеда. Мне ещё маман помочь надо.       Друг уходит, а Костя остаётся один. Ладони пропустил сквозь отросшие волосы, согнувшись на лавке. На улице сегодня по-особенному холодно. Погода как бы намекает на то, что через пару дней осень, мол, готовьтесь к тоске, унынию, печали и самобичеванию. Костя готов пока только к последнему. Перед глазами Кеша со своей растрепанной копной. Вот он уже на кровати полуголый... И Костя, кажется, тоже.       Парень ещё раз трет с усилием глаза, чтобы разогнать навязчивые мысли. Он думает, о том, что делать дальше: как себя вести, общаться. Когда в голове пролетает мысль о том, чтобы прекратить общение, Костя её вежливо(насколько это возможно) прогоняет. Почему то он вспоминает, как сидел на этой самой лавочке, когда она была ещё зелёная, а не облупившаяся оранжевая. Тогда отец бухал из-за потери работы, мама часто с ним ругалась. Поэтому в тот день, как и в любые другие похожие, пятилетнего Костю выпроводили на улицу. Тогда он примостился на этой лавке и стал ждать. Обычно он мог просидеть полчаса или час, но в тот особенный раз, Костя просидел два часа. Не то чтобы он считал, просто Солнце давно зашло за горизонт, а шум доносящийся из квартиры стих. Спустя какое-то время, когда Костя окончательно замёрз в одной футболке и шортах прохладным августовским вечером, дверь подъезда громко хлопнула. Из нее вышел разъярённый, всклоченный, как петух, отец с большой чёрной сумкой на плече. Он удалялся в сторону арки. Удалялся, и удалялся, пока Костя махал ему вслед рукой. Больше отца он не видел.       А теперь Костя сидит, потому что не знает что делать дальше. Куда идти, кому рассказать. Хочется совета, только вот, о таких вещах Костя никому не расскажет. В этом мире остался единственный человек, который понимал парня и это был Кеша. Косте даже хотелось, чтобы он сейчас вышел из подъезда и подошёл сам. Но Костя выходил курить утром — никого не было, выходил в обед — тоже, и, наконец, сейчас — опять ни-ко-го. Хоть самому иди. Костя дёрнулся, выпрямился и решил, что сходит к Кешке сам. Вот только что говорить? А надо ли говорить вообще? Может быть Кеша ушёл, потому что понял, что всё было ошибкой?       Костя вновь плюхнулся на лавку, влажную от дождя.       Нет, он сходит! Сегодня или никогда вообще.       Первые два лестничных пролёта Костя миновал в пару прыжков, а вот на последнем волнение заставило его замедлиться. Но с фразой «Че я как ссыкло, внатуре?», парень преодолел последний пролёт. Как только перед ним оказалась черная железная дверь, по телу пробежала дрожь. Костя шаркнул ногой по бетонному полу и поднялся выше. Он сел на ступеньки и обхватил голову руками. «И что я, блять, ему скажу?» — думал парень, подергивая коленом. Вот миновало десять минут. Двадцать. Тридцать. А Костя всё не мог решиться. В итоге он подумывал о том, чтобы придти завтра и с этими мыслями начал вставать с холодных ступеней, когда ручка двери дёрнулась. Костя подскочил и завороженный смотрел как дверь потихоньку открывается, затем из-за неё показывается чёрный мусорный пакет, а следом рыжее пятно на фоне тёмного подъезда(лампу уже давно кто-то выкрутил). Костя смотрел на Кешу одетого в легенькую куртку и неизменные кеды. А на улице моросит.       — Привет. А ты чего тут. — первым тихо спрашивает Кеша, перекладывая мусорный пакет из одной руки в другую.       — Да я это... От Санька, короче, шёл. — соврал Костя, спускаясь с насиженного места.       — А я уже подумал, ты ко мне. — хмыкнул Кеша и пошёл вниз по ступенькам. Костя естественно за ним.       — Ты куда?       — Как куда? Мусор выношу.       — А-а... Тупанул, сорян.       Чердак встречает запахом сырости и прохладной. Последний раз, когда Костя тут был, закончился не очень удачно, поэтому сейчас парень намерен всё исправить. Кешка, как и в прошлый раз садится на балку и смотрит на собственные протянутые ноги. Косте как-то непосебе, хочется сказать что-то, но слова застревает на выходе и парень их проглатывает вместе со слюной. Он садится рядом с Кешей и тоже опускает взгляд вниз, на собственные ноги.       Они сидят рядом, едва соприкасаясь бёдрами и тишина такая правильная и нужная сейчас, она позволяет парням собраться с мыслями и успокоить бешеное сердцебиение.       — Если ты не хочешь, я не против и... — Кеша замолкает, когда на его ладонь сверху опускается чужая шершавая, но успокаивающая своим теплом рука.       — Пацанам скажу — не поверят. — Костя хмыкает и теперь уже охватывает Кешину ладонь своей.       Никто из парней не смотрит друг на друга. Это получается как-то само. То, что Костя рукой поднимается выше и, кажется, сейчас уберёт её на положенное ей место, но он напротив, касается ею Кешкиного бедра. Затем она медленно скользит выше, поддевая край толстовки. Костя смотрит прямо Кеше в глаза и тянет его за толстовку к себе или сам тянется к нему. Потому что хочется. На подкорке бьётся и мечется понимание неправильности, но «хочется» с лёгкостью запихивает его поглубже.       Кеша слишком правильно просовывает руку под Костиной, правильно обнимает его за спину, правильно жмётся холодными губами, правильно дышит: громко и прерывисто. Как он может быть неправильным. Костя никогда не назовёт его неправильным, потому что сам такой. Раз они оба неправильные, можно ли считать, что это как раз и есть то самое правильно?       Костина рука преодолевает огромные расстояния от точки до точки на теле Кешки, который всё ещё неправильно в одежде. Когда ладонь проскальзывает с бока на спину, Кешка весь подсобирается и дёргается. «Рука что-ли холодная?» — думает Костя застывший в момент. А потом внезапно вспоминает. Руку отдёргивает и смотрит сначала взволновано, затем в упор.       — Это он с тобой делает? — зачем-то спрашивает Костя, хотя сам знает ответ.       Кешка смотрит напугано, опускает взгляд, потом поднимает снова и рот приоткрывает, как будто что-то сказать хочет. Но он не говорит. Кеша утыкается в Костины губы, целует даже сам, как бы отвлекаясь от ненужного ему сейчас разговора.       — Погоди. — Костя отстраняется, но всё ещё держит свою руку на чужой толстовке.       Кеша опять виновато опускает глаза и выдыхает:       — Ты единственный, кто об этом знает.       Котся не намерен молчать и сидеть на месте. Он притягивает Кешку к себе. Получается несколько грубовато. Костя шепчет в самое ухо:       — Я убью его.