(Not So) Numb

— Тебе нужна твердая рука, Стью, — голос Снайпера звучит почти убаюкивающе, без всех этих угрожающих нот. — Ты потерялся, плывёшь по течению, и тебя несет куда вздумается. Стью устало вздыхает и бросает взгляд на окно, лишь чтобы лишний раз убедится, что оно выходит на твердую, непроницаемую, абсолютно глухую стену. За этот шикарный вид с него берут аренду на треть меньше, чем в соседней квартире с окнами на дорогу, но экономия — последнее, что реально волнует. Он закуривает, дернув оконную раму вверх на максимум — около середины её всё равно заклинивает, так что прощай возможность добраться до пожарной лестницы, если ты, конечно, не ребёнок. — И чья это рука будет? — фыркает Стью, зажав телефон между плечом и ухом. — Твоя? На самом деле, ему не весело. И не грустно. Ему никак — последние месяцы измотали до невозможности, иссушив все слёзы после ночных кошмаров и приглушив все вскрики посреди ночи. Он перестал боятся; не постепенно преодолевая свой страх перед открытыми пространствами и отблесками в окнах на улице, а по щелчку невидимых пальцев. На место боязни пришло всепоглощающее безразличие, что запутало в свои липкие щупальца. Стью выходит на работу, и, проходя мимо ровных рядов окон жилых и не особо зданий, думает о том, что пуля может настигнуть его в любой момент. И ему плевать. — Я тебя ненавижу, — Стью равнодушно смотрит в стену, затягиваясь. — И хочу, чтобы ты сдох. Снайпер молчит. Молчание не угрожающее, не тревожное, не обещающее всяческие кары. Молчание… просто молчание, когда можно услышать помехи на линии. Когда говорить вроде не о чем, но ещё не попрощались. — Неправда, — наконец говорит Снайпер. — Ты знаешь, что мне бесполезно лгать. Стью слышит, как на заднем плане у Снайпера что-то позвякивает и щелкает. Наверняка, тот занимается чем-то, связанным со своей противозаконной работой — собирает или разбирает винтовку или, например, мастерит что-то ужасно сложное технически, чтобы в очередной раз наебать систему и добраться до такого же везунчика, как сам Стью. И всё равно плевать. Стью тушит окурок о подоконник, оставляя ровную черную подпалину среди её сестёр-близнецов — многие из них были до Стью, столько же появится после. Наверняка, хозяйка потребует плату за порчу имущества, забыв о том, что предыдущие жильцы давно начали эту сомнительную традицию. — Ты должен был спасти мой брак, — он поднимается, отмахнувшись от остатков дыма. — И вот, Келли ушла. Снайпер хмыкает на том конце линии. Что-то особенно громко звякает и Стью слышит сдавленные, почти неразличимые ругательства — не слишком крепкие, просто недовольные. — Я должен был? — наконец переспрашивает Снайпер, спустя несколько секунд хриплого дыхания в трубку в попытках наладить что бы там у него не случилось. — Я хотел вернуть тебе честность — и у меня вышло прекрасно. Твоя без сомнения очаровательная жена волновала меня гораздо меньше. Стью задумчиво мычит в трубку, делая себе отвратный растворимый кофе. Квартира, вся целиком состоящая из одной комнаты, которая и кухня, и спальня, мгновенно наполняется приятным горьковатым запахом — а вот на вкус эта дрянь вовсе не настолько хороша. На даже отстойную кофеварку, что будет делать сносный кофе, у него нет денег; варить кофе самому — нет желания. Он дует на чашку с ироничным «работник месяца» на боку, ожидая, пока жидкость остынет — как всегда перегрел воду. — Поцелуй меня в задницу, — бормочет он, размешивая ложкой сахар, добавленный в последний момент. Снайпер смеется. Стью морщится от этого бархатного, слишком вкрадчивого звука — его собственный смех и близко не так изящен, скорее наоборот. — А ты хочешь? — в голосе Снайпера неприкрытая заинтересованность. — Ну ты и урод, — Стью улыбается против воли, отпив своего кофе, и морщится. Горячий. Снайпер фыркает, но ничего не говорит; слышится шуршание, пощёлкивание и металлический лязг — скорее всего, и правда собирал свою винтовку. — По мнению большинства — именно так, — теперь голос Снайпера смягчается и звучит почти нежно. — Мне нравится твоя улыбка. Стью качает головой. Эти бесконечные игры изматывают, не оставляя шансов на передышку. Снайпер звонит каждый день, чтобы поговорить, и каждый раз он отличается сам от себя. Мягкий, жесткий, ласковый, грубый. Кнут и пряник, который на вкус тоже как кнут. Ещё и с привкусом его собственной крови. — Ты её даже не видел, — голос подрагивает. — И хватит уже трахать мне мозги. Снайпер удивительно мягко смеется, хотя обычно раздражается от грубых ругательств, что позволяет себе Стью. Не то, чтобы это парило в последнее время, но инстинктивно настораживает. — Стью, я видел твою улыбку сотни раз, — негромко говорит Снайпер, почти мурлыча. — Я всегда рядом, просто ты не замечаешь. Абсурдно, но Стью обводит глазами комнату, как будто Снайпер может вылезти из-под дивана и сказать «ку-ку». Вообще, откровенно говоря, может. — Ты хотел бы, чтобы наш секс был более… классическим? — продолжает он вкрадчиво. — Что-то общепринятое? Стью давится наконец отпитым кофе — он идет носом, заливая майку и домашние штаны. Он ставит чашку на пол около кровати и утирает лицо, откашливаясь и отфыркиваясь. — Не хочу я с тобой трахаться! — сдавленно хрипит он между приступами кашля. — Можешь пойти и трахнуть себя. Снайпер снова смеется, на этот раз чуть громче, но в этом смехе прорезаются те тревожные, неприятные ноты, что были в его голосе тогда, в будке. Возбуждение и предвкушение, в тот раз вполне понятное, а сейчас не слишком. От мысли, чего Снайпер может хотеть в реальности, впервые за долгое время бросает в жар. И Стью не слишком рад изменившему на этот раз равнодушию. — Лжец, — восторженно говорит Снайпер, однако не повышая голоса. — Мой урок уже забылся? Необходимо освежить память. Стью отчаянно машет головой, не осознавая этого. От предвкушения — неправильное слово, нет, должно быть тревожное ожидание! — внутренности скручиваются в тугой узел. Чужие слова достают до всех самых скрытых даже от себя грязных секретов, без труда вытаскивая их наружу и выворачивая как душе угодно. И Снайпер даже не прикладывает никаких усилий, он просто говорит. — И не вижу никаких препятствий, чтобы это была моя рука, Стью, — продолжает он без прежнего веселья в голосе. Стью чувствует, как волоски на затылке встают дыбом. — Именно я научил тебя подчинятся. Стью знает, что это правда; скажи сейчас Снайпер «разденься и ублажай себя, пока я не разрешу прекратить» — он бы выполнил. Да скажи он «сунь руку в работающую духовку и подержись за решётку», Стью бы сделал не особенно задумываясь. От этого нового — скорее осознанного — знания ничего не переворачивается и не становится труднее дышать. Это просто есть — и было раньше. Снайпер лишь нашел эту крошечную червоточину и расковырял настолько, что теперь она видна невооружённым взглядом. — И тебе нравится слушаться, — вкрадчиво говорит Снайпер, голосом доставая до Стью глубоко внутри. — Ты хочешь этого. Тебе нравится, когда я говорю, что делать. Так проще, верно? Стью согласно хмыкает в трубку, сгорбившись на кровати и подтянув колени к груди. Он мог бы соврать, но смысл? — Ты хочешь, чтобы я трахал тебе мозги, — с убийственной нежностью говорит Снайпер — этот тон ощущается прикосновениями губ на коже. — Ты хочешь, чтобы я просто трахал тебя, Стью. Мой маленький отчаянный лжец. Стью сжимает губы и молчит, переживая происходящее. То, как быстро и гулко стучит его сердце, должно быть слышно даже в трубке. — И я буду, — заканчивает Снайпер с предвкушением в голосе. — Несомненно. Допивай кофе, Стью, он уже остыл. Увидимся. Стью пьет свой омерзительный, едва теплый кофе, слушая ровное гудение пустой телефонной линии в трубке. Впервые за много дней ему действительно страшно. И это, блядь, потрясающе.