***
— Как ты? — Отлично. Устал как никогда, но жив. — Это главное. — Тихий смешок. — Когда прилетишь? — Ты каждый раз будешь спрашивать? — хотя тон раздраженный, улыбка не сходит с его лица. — Завтра вечером, и больше повторять не стану. — …Я знаю, просто хочу тебя побесить. — Ого-го! Это твоя задница напрашивается на «приключения», не так ли? — Очень смешно! Слушай, Поли, я тут буквально физически изнемогаю, чего ты от меня хочешь? Приятное тепло разлилось по телу; Пол был рад, что Джон скучает по нему. Да он сам был готов об стенку головой биться от накатывающих время от времени волн отчаяния, что он находится не рядом с Ленноном, а в полупустом доме, который уже завтра покинет навсегда. Хотелось поскорее вновь увидеть его блестящие, живые глаза, и, может, даже почувствовать текстуру его вечно сухих губ на своих… Единственное, что он мог предпринять, так это убегать в мир фантазий, представляя себе эту встречу; разные ситуации под разным сценарием. А пока он звонил за приличную сумму из Англии в Штаты, стараясь не произносить любимое имя слишком громко — чтобы мелькающие, заинтересованные лица людей не множились вокруг него. — Я все понимаю. Думаешь, я сейчас в порядке? — он перешёл на полушепот, наклоняясь к трубке, как к настоящему собеседнику и прикрывая «нижнее ухо» одной рукой. — Мой «дружок» ни на одну ночь не остаётся в покое из-за тебя. Перед тем, как ехидно захихикать, Джон на том конце словно поперхнулся воздухом от неожиданности. — Приятно это слышать, — смех стих, и он прокашлялся. — Я скучаю. — Я тоже. Очень, — на душе как по щелчку заскребли кошки. Настоящие эмоциональные американские горки от мира «тайных отношений с Джоном» не переставали удивлять Пола. — Как приеду, обязательно наберу. — Буду ждать. — И всё-таки попытайся заняться чем-нибудь полезным завтра. — Когда это мы начали играть в дочки-матери, Пол? — Я не хочу, чтобы ты весь день мучался, и отвлекся. — Откуда ты знаешь, что я буду мучаться? — Я это знаю. — …Ладно. В любой другой ситуации Маккартни бы обозвали «эгоистом», до абсурда помешанным на своей персоне — раз он смеет предположить, что кто-то будет настолько поглощён мыслями о его возвращении. Но в этой ситуации ни подтверждать, ни опровергать данный факт не было нужно — им обоим все и так понятно. Они оба готовы на стену залезть, преодолеть законы гравитации, сломать ход времени — все, что угодно, чтобы, наконец-то встретиться. — Люблю тебя. — И я тебя. Жду звонка. — Давай, пока. — Пока. Джон первым бросил трубку, причем в буквальном смысле — звук на том конце свидетельствовал о всей небрежности. Но эта еле заметная деталь успешно миновала сознание Пола — уже через секунду, как он закончил разговор с Джоном, тяжёлая рука поднялась для нового звонка — уже своей жене.***
— …Когда прилетишь? Он ёрзает на стуле, проклиная самого себя за такую бурную реакцию. Разумеется, не только одному тяжело, не одному ему до одури хочется почувствовать тепло. Но надо же уметь держать себя в руках, а у него все не выходит. Каждый раз, в ожидании звонка, сердце начинало бешено стучать. — Ты каждый раз будешь у меня спрашивать? — он слышит улыбку в его словах, — Завтра вечером, и больше повторять не стану. В доме холодно и пусто, даже когда в него заваливается с десяток туш репортёров. Тихо, несмотря на то, что они галдят, как на рынке. Скучно, несмотря на изматывающий поток вопросов, провокационных и не очень. Потому, что холодно, одиноко, скучно, пусто и тихо не снаружи, а внутри. — …Я знаю, просто хочу тебя побесить, — мурашки идут по телу, и он бросает короткий взгляд за спину. Его никто не слышит и не слушает. Репортёры слишком заняты Йоко, а Йоко занята тем, чтобы отвечать и защищаться. Деревянная дверь, которую теперь Джон каждый раз плотно за собой закрывал перед звонками, отделяла его от остального мира. — Ого-го! Это твоя задница напрашивается на «приключения», не так ли? Это всего лишь шутка, лёгкая и глуповатая — да в целом, очень в стиле Маккартни — но все тело Джона считает иначе. Не поддаваясь трезвому уму и логике, его тряхнуло, как под электрическим напряжением, а затем накрыло обжигающе горячей волной, расплываясь внутри горячей лавой по направлению вниз. Живот скрутило — а точнее то, что чуть ниже — и Леннон тут же до боли закусил губу. «Я определенно помешался. Или сошел с ума. Или все это одновременно.» — Очень смешно! — тишину было просто необходимо заполнить, пока она не стала невыносимой. Джон выдавал максимум актерской игры, дабы скрыть нарастающее волнение. — Слушай, Поли, я тут буквально физически изнемогаю, чего ты от меня хочешь? — Я все понимаю. Думаешь, я сейчас в порядке? — прозвучал доверительный шепот. Он приятно защекотал ухо, лишь усугубляя состояние Джона. Ему даже захотелось закончить разговор поскорее, лишь бы сбежать от нахлынувшего нежданной волной помешательства. Хотелось ровно до того момента, пока Маккартни не произнес уже совсем тихо: — Мой «дружок» ни на одну ночь не остаётся в покое из-за тебя. В штанах стало невыносимо тесно, даже несмотря на то, что ткань у них была вполне подвижной и удобной для ношения дома. Джон накрыл член ладонью, ещё не совсем понимая, что хочет сделать — прикоснуться к нему основательно или как-нибудь заставить себя успокоиться. Перед глазами, как назло, всплывали ещё совсем свежие воспоминания о том самом дне, локально названным «днём воссоединения «во всех смыслах», доводя до пограничного состояния; ещё немного, и он забудет, о чем вообще изначально был разговор. Если тема у разговора вообще была. Возбуждение сдавило горло. Леннон прокашлялся и, снова вживаясь в роль «не-голодного-до-адреналина-извращенца», выдавил самый беззаботный смех из всех возможных. Цель — показать, что все в порядке, и он, как всегда, с юмором отнесся к его словам — была достигнута. — Приятно слышать. — На том конце послышался мягкий, до больного добрый смешок. От него моментально скрутило живот, но особенной, пронизывающей, словно иголками, болью. — Я скучаю. Настроение вновь поменялось. Одно «я скучаю» из собственных уст, звучащее одновременно доверительно и жалко, было способно погрузить его обратно в неясную апатию. Все было значительно проще, когда у них не было ссор, разногласий, а потом семей и детей. — Я тоже. Очень. Как приеду, обязательно наберу. — Буду ждать. Пол был способен прочитать его детерминированность по одному только голосу, и Джону пришлось пообещать, что он займется чем-нибудь вместо того, чтобы бездумно сидеть весь день на кухне в ожидании звонка. Удивительно, как эти три дня быстро пролетели — несмотря на то, сколько мучений принесли. Звонок надо было заканчивать. Найти в себе силы положить трубку, что получилось даже как-то грубовато. Пустая тишина, в которой больше не звучал голос Пола, помогала успокоить бешено бьющееся сердце и усмирить возбуждение. Он нехотя возвращался в реальность, такую же холодную, как и кафель на кухне. …Далекие отголоски некоей дикой во всех смыслах идеи отразились эхом, доходя до сознания и тут же покидая его со стремительной скоростью. Джон не примет эту идею, лаконично послав ее куда подальше: «Это бред.»***
— Поговоришь с ними? Йоко кивнула; конечно, она согласится. День подходил к концу, оставалось всего ничего до долгожданного для нее уединения. Она уже который раз использовала рабочую тактику — отвечать на один заданный вопрос так размыто и неясно, что минуты пролетали незаметно, и всем присутствующим уже было пора на выход. Девушка проводила своего мужа взглядом, пока он не закрыл за собой дверь на кухню. …Пол так и не позвонил, ни в четыре часа, ни в шесть, ни даже в восемь. Нью-Йорк засыпал, а вестей о Поле все не было. Джон не поддавался волнению где-то до семи вечера, и отсутствие уже такого привычного звонка начинало пугать. Что, если с ним что-то случилось, может, прямо при перелёте? Джон сел за обеденный стол, упёрся в него локтями и продолжил свое занятие, вечно прерываемое репортерами в доме — пялился на телефон; тот стоял на барной стойке, неживой и неподвижный. Приглушённый гул разговоров в соседней комнате убаюкивал, мужчине приходилось бороться со сном; отчаянно и упорно, ведь если Пол, всё-таки, позвонит, придется бодриться. Он так «удалялся» из разговоров больше пяти раз за день — беспокойство, что Йоко что-то узнает, незаметно отошло на второй план, давая путь другому чувству — страху и недовольству. «…Если он не попал в аварию, я его придушу голыми руками,» думал Джон, покачивая ногой. Утрирование сейчас немного облегчало ему ожидание, даже когда терпение заметно иссякло, как и силы. Внезапно телефон заверещал. Звонок случился! Перепугав при этом Джона чуть ли не до сердечного приступа. Шокированный, но от этого не менее счастливый, он схватил трубку и затаил дыхание. — Алло? Джон? Радость сладким, теплым медом разлилась по телу. Он жив-здоров, он позвонил и они встретятся. — Алло! Как ты? Как доехал? — Джон слышал, как в трубке тихо что-то шумело, причем четко в ритм. Кажется, это была музыка. — Ты где? — Я у себя дома! Эм… — послышался ещё чей-то голос, явно женский, но ни слова разобрать не получилось. Пол что-то ответил ей в той же воодушевленной манере и вернулся, нервно откашлявшись. — Джонни, тут такое дело, никогда не угадаешь, что меня ждало по приезду домой! — Что? Говори уже! — Я тебе отвечаю, именно за такие вещи я и женился на Линде! Настоящий художник! Она устроила праздничный ужин, даже гостей позвала! Тут ребята из группы, чьи-то дети и вино… Леннон слушал, как Пол с энтузиазмом делился впечатлениями, но внутри у него зарождалась вязкая тоска. — Рад за тебя, правда! — он сделал небольшую остановку, чтобы собраться с духом. — Значит, сегодня не встретимся…? Пол обречённо вздохнул, замялся, и все сразу стало ясно. — Извини, прости пожалуйста меня, я… Вряд ли смогу просто взять и слинять отсюда. Хотя ужасно хочу, поверь мне. — Да ну, не начинай. Я бы на твоём месте вообще про все забыл и пошел танцевать с гостями, — он заставил себя усмехнуться. Всё-таки он совсем не против, чтобы Пол оттянулся после сложного переезда и нескольких перелетов, которые, с учётом известности его личности, наверняка дались непросто. — Иди давай, не виси зря на линии! — …Джон? Только не говори мне, что ты будешь обижаться. — Что? Пол, сколько ты уже выпил?! Это же просто смешно! — и смешок, в котором читается неуверенность. — Я уже извинился. — А ты меня слушай. Все в порядке! — Точно? — Да. — …Ладно. Почему-то Пол не бросает трубку и не прощается, ничего не говорит — просто дышит. Джон невольно вслушивается в его дыхание, и отмечает, что оно какое-то необычное, неровное и тяжёлое. В одно и то же время хочется спихнуть все на помехи в телефоне и хочется посидеть так подольше, испытывая невероятные чувства. Он будто был совсем рядом, прямо здесь, на кухне, неровно дышал прямо в ухо; опаляя горячим дыханием, наверняка кусая покрасневшие губы, смотря куда-то мимо и совсем потерянно. Взбудораженное воображение унесло Джона так далеко, что он не сразу понял, что Пол что-то говорил. — …Давай завтра созвонимся, определимся со временем встречи? — Маккартни звучал, как обычно, но будто с налетом усталости. Так оно звучало в телефоне, но Джон искренне хотел, чтобы это было возбуждение, которые испытывает и он сам. — Да… Да, давай, — тяжело сглотнув, он снова поменял точку опоры. Он переминался с ноги на ногу слишком часто, но свободная рука и не дрогнула — распалять себя сейчас и здесь слишком опасно. Цикличность мыслей «опасность» и «возбуждение» постепенно приводили его к неизбежному, хотелось плеваться руганью во все стороны, но он продолжал молчать и жевать губы, в надежде, что наваждение просто уйдет. Пол снова замолчал. Даже неприлично надолго. «Он или чертовски пьян, или чертовски возбуждён. Одно из двух.» — Пол? — решил позвать он, и, внезапно, услышал, как Маккартни судорожно выдохнул прямо в трубку. Уже через одну секунду он вдруг зашептал: — Ты себе представить не можешь, как я соскучился. Я с ума схожу. Хочу поскорее почувствовать тебя, прикоснуться… Черт, — он будто поперхнулся воздухом. — Я, наверное, звучу, как озабоченный. — …Есть такое. Джон так крепко сжал челюсти, что уже побаивался, что верхние и нижние зубы раскрошаться друг об друга. Волнение пронзило каждую маленькую клеточку в его теле, он впал в настоящий ступор. Но, пока все тело словно заморозилось, ниже живота уже все горело пламенным огнем и требовало к себе особенного внимание. Он обессиленно упёрся руками в кухонную стойку, пытаясь беззвучно перевести дыхание и как-то скрыться от этих чувств, но осознание, что он не один внезапно оказался в такой беспросветной заднице его успокаивала. — Ты тоже… — Да. Не надо произносить это вслух. — А все остальное, значит, можно было! — Тебе опасней. И ведь действительно. Обернувшись и ненадолго отлепив трубку от уха, Джон встретился только с тишиной, которую изредка прерывали тихие голоса. Сердце заколотилось ещё скорей — неужели его услышали? Возбуждение становилось болезненным. — Ты прав. Знаешь, давай завтра продолжим разговаривать. — Без проблем. Я наберу. — Давай. — Пока. Разговор был закончен, а утяжеляющие чувства, от которых все внутри билось и трепещало, остались. Голоса в соседней комнате продолжали монотонно гудеть.***
Пол положил трубку. Тяжело выдохнул горячий воздух, ощущал себя, как настоящий огнедышащий дракон. Внутри разгорелось опасное пламя. Его чуткий слух выцепил скрип дверей. Он тут же обернулся, и за своей спиной увидел светлую макушку. — Пап, тебя ждут. Он был готов поклясться, что в ее зорких, детских глазах затаились сомнения, совсем не свойственные ребенку. Какое-то недетское осуждение. Подвижная музыка из соседней комнаты, по ощущениям, стала еще громче, громкий барабан бил по ушам. — Я иду, дорогая. Уже иду. Хизер улыбнулась буквально на одну секунду, и выскользнула из гостиной. Гости шумели и смеялись на кухне — громче всех было слышно Линду. Ее звонкий, счастливый смех в последнее время звучал так редко, что сейчас слышать его было удивительно и необычно. Перед глазами стояла ее улыбка и смеющиеся, светлые глаза. А еще фальшивая улыбка Хизер, той, кто что-то знает; по крайней мере это было тем, что ему нашептывала нарастающая паранойя. Алкоголь приятно щекотал мышцы — так хотелось отвлечься на эти чувства, но не выходило. Осознавая ситуацию, он рухнул на диван, где его внимание тут же привлекло ноющее, вязкое тепло ниже пояса. — Черт. Он собирался с силами и уже планировал, как проскочит мимо гостей в уборную, где, наконец-то, сможет уединиться.***
— Ало? — Ало, эм, привет! — Привет… ты как? — Лучше не бывает. Сижу, лечу свое похмелье. — Ха-ха, удачи с этим. — Да. Послушай, Джон, я… не смогу сегодня. -… — Джон? — Да, прости, я отвлекся. Я тебя понял. — Извини. Вещи приехали раньше назначенного времени, и теперь мне надо ехать в новый дом. Знаешь, руководить процессом и все такое. — Ясно! Главное, не забудь позвонить оттуда, как установите телефон. Хочу записать номер. Добрый смешок. — Обязательно скажу. А у тебя как дела? — Да так. Мы решили завязать с этими дурацкими интервью. Йоко начала жаловаться, что она сильно устает, сам понимаешь, и ей скоро нужно съездить на встречу с родителями. Могу представить, какая это нервотрепка. — Да… не завидно. Ну, удачи вам с этим… Какой-то тихий шум. — Мне надо идти. Я позвоню тебе. — Да, да, хорошо. Буду ждать. — Хорошо. Давай. — Пока.***
— Мне жаль, что у тебя не вышло встретиться с Джоном. Пол недоуменно захлопал глазами. Линда смотрела на него одновременно виновато и серьезно, слишком прямо, а ее рука легла ему на плечо, поглаживая в успокаивающем жесте. Рабочие заносили в дом коробки — большие и не очень — такие, какими Пол их отправил, с отличием в несколько новых меток и этикеток. Крепкие, молчаливые парни резво выполняли свою работу, вся мебель была в доме уже к вечеру, и они тащили все, что осталось — кухонную утварь, книги, мелкий декор и, в самом конце, отдельно, зеркала. Линда занималась тем, что протирала пыльные окна и превращала для детей этот процесс в своеобразную игру; они устраивали гонки на скорость и качество, и, казалось бы, скучнейшее занятие становилось увлекательнейшим развлечением в доме. Здесь еще не горел камин, не подогревался пол, поэтому даже внутри было по-осеннему прохладно и свежо. — Он не развалится, подождет, — отмахнулся Маккартни, возможно, даже слишком небрежно. Электронный чайник щелкнул, и он встал с коробки. — У меня есть дела и поважней. Линда улыбнулась, повторно похлопав его по плечу, как бы подгоняя заняться запоздалым вечерним чаем, и вернулась к чистке окон. Холодная пустота дома, отсутствие тепла, уюта, сплошной нон-конформизм вкупе с чашкой горячего черного чая дарили чувство случившегося маленького приключения. Недавно они жили в Лондоне, и, вдруг, оказались в тесной, душноватой квартирке в муравейнике «один из миллиона», затерянные где-то в Нью-Йорке; а сейчас они снова в доме, ближе к природе и покою, на своем собственном, уютном островке. В памяти возникли теплые воспоминания, как он с Джоном, когда ему только стукнуло восемнадцать, заспешили уехать из родного Ливерпуля куда подальше; жили до жути бедно — зато сами, все из себя взрослые и дочерта самостоятельные. Спешка закончилась, а в сердце остались воспоминания о тех прекрасных временах, когда легендарный дуэт «Леннон-Маккартни» делил одну постель на двоих, и никто им ничего не говорил. Ведь они творцы, каждый по-своему двинутый, им можно чудить. Теперь так никто не позволит. Он окончательно отвлекся, засмотревшись на лампу над одиноким, немного пыльным обеденным столом — вокруг нее кружили комары да мотыльки, налетевшие через парадную дверь. Глупо бились прямо в источник света. Проводить аналогии со своей жизнью и несостоятельными мечтами Полу хотелось, да вот только ему этого не дали сделать две теплые, маленькие ручки. Линда дала ему в руки крошку Мэри, а сама занялась чашками. — Что-то ты на своей волне сегодня, — ни капли беспокойства в голосе; она уверена, что ее муж справится, что бы его не волновало, а просить помощи все равно не станет, только отпираться будет. Пол подавил все без остатка, что роилось и неприятно жужжало в голове и мешало присутствовать здесь и сейчас; поднял уставшие глаза и улыбнулся. — Устал, кажись, старею. — Ты только попробуй, — шутливо произнесла Линда. — Я бы не торопилась списывать тебя со счетов. — Да? И чего же так? — Мне же нужен кто-то сильный, чтобы сколотить стулья, а? Или шкаф. — Все с вами ясно. Незатейливые, шутливые перепалки отлично бодрили. Она снова тепло усмехнулась, и разговор закончился. В дверях показался один из наемных рабочих. Он держал в руках тяжелый ящик с инструментами и, кажется, собирался уходить. — Телефон теперь рабочий, вот, пожалуйста, — он пожал руку главе семьи и достал клочок бумаги с номером. — Теперь можете звонить и сообщать всем свой новый номер. — Надеюсь, вы себе там копию не сделали, м? — Пол шутливо подмигнул, вынуждая парня расслабиться. — Спасибо большое вам. Тот откланялся и поскорее направился к выходу — видимо, домой спешил. Пол тут же почувствовал внутри почти болезненную необходимость последовать его примеру и также стремительно вылететь из комнаты, только по направлению на второй этаж — к отлаженному телефону. — Я пойду… проверю, как он работает, — он встал из-за стола, крепче прижимая к себе Мэри — она была занята тем, что дергала его за воротник толстого свитера. — Передавай привет. Как всегда, понимала без лишних слов. Нервно улыбнувшись напоследок, он уверенно отчалил, преодолевая лестничный пролет без промедлений — даже одышка появилась.***
Телефонный звонок вырвал его из объятий сна — не сказать, что очень крепкого и желанного. Он широко распахнул глаза, осознавая, кто именно звонит. Йоко под боком обессиленно и сонно скулит; нет, она не поднимется, чтобы взять трубку, а будет пинать его, пока он не сдастся и не выползет из мягкой, теплой постели, попутно матерясь на весь белый свет. Он встал резко, очки оставил на тумбе — по этой причине неловко напоролся на дверной косяк босой ногой, и еле сдержал болезненный стон с последующим матершинным градом. Тело мелко потряхивало от резкого пробуждения, но взрыв радости прогремел внутри сильнее. — Ало? — он предусмотрительно закрыл за собой дверь на кухню, и, подняв трубку, сильно потер глаза, надеясь согнать усталость. — Джон. Не разбудил? — Пол звучал вполне энергично, а рядом в трубку кричал младенческий, высокий голос. — Разбудил. Сколько сейчас времени? — Вот черт. Извини. Сейчас… Где-то час? — Ясно. Значит, у меня еще будет время, чтобы уснуть обратно. А почему звонишь? — Я звоню из нового дома. Работа прошла куда быстрее, чем я предполагал. Думаю, через несколько дней все будет все готово. Детям нравится… Записывай номер. — Сейчас, сейчас… — возле телефона неизменно лежал блокнот и почти списанная ручка. Нашарив их в темноте, Джон прослушал и записал номер от начала до конца, оторвал бумажку и сразу запихнул ее поглубже в карман своих белых штанов. — Тогда, когда мы…? — Не знаю, я… очень стараюсь все закончить. Завтра мне предстоит сколотить мебель, кровати да стулья… Надеюсь, что успею к вечеру. Джон подавил яростное желание сбросить звонок. Обида была, но не на Пола, а на события, что с ними двумя происходили. Каждый день давался все сложнее, а проблемы продолжали наслаиваться дальше, оттягивая долгожданный момент встречи. — Да, хорошо. Дай поспать. — …Ты не рад? — Нет. Я рад, но я устал, — сухо отрезал Джон, чувствуя, как учащается его сердцебиение. — И ты тоже иди. — Главное, чтобы не нахер, — и смех, до того теплый, что у Леннона ноги ослабли. — Я тебя не посылал, но в шаге от того, чтобы все-таки послать. — Все, я понял. Спокойной ночи. — Спокойной. Ложась обратно в кровать, он все никак не мог унять сбитое дыхание. Остатки сна прогнали очевидные мысли, что и завтра встрече не бывать; просто Пол слишком воспитан, чтобы отказываться в третий по счету раз. Маленькие руки обняли его со спины, и он в мгновение весь похолодел. — Кто это был? Он накрыл ее ладони своими, согревая. — Никто. Просто… друг. Йоко ничего не ответила, убрала руки и перевернулась на другой бок. Белый дом погрузился в тишину.***
Уже днем Йоко засобиралась. Неужели, какое-то движение в этих мертвецки-тихих, бледных стенах! Ее родители — прагматики до мозга костей, с которыми шутки плохи. Джон все еще поражался, как они вообще одобрили их с Йоко брак, когда за его спиной — репутация то ли бабника, то ли бисексуала, по слухам водящего интриги с собственным менеджером. Возможно, Йоко убедила, а, может, помог счастливый случай. Он не мешал ей — безучастно сидел за фортепиано со слепой надеждой что-то сочинить. — Приспичило тебе играть, когда я собираюсь… — Оно была на взводе. Картина до жути редкая, и Леннон невольно засмотрелся на нее, не переставая при этом отстукивать ритмичный блюз. — Я тебя приободряю, — и нахально улыбнулся. Надеялся вытряхнуть из дьяволицы хоть толику гнева, но получил что посильнее — игнорирование. — Да ладно тебе, Йоко, они же не будут насиловать тебе мозги в прямом смысле. — Смотрю ты рад, что я ухожу? Он силой заставил себя продолжить играть, хотя пальцы стали как каменные. Недоброе чувство снова закралось внутрь, и он понял, насколько сильно расслабился. Нельзя, с ней нельзя. Она видит все, только ослабь поводок. — Извини, что пытаюсь поднять тебе настроение, — ядовито бросил Джон, понимая, что эту гнетущую атмосферу уже никакой блюз не спасет, и хлопнул крышкой рояля. Раздражение копилось в обоих, уже очень долго, и каждый находил свой, собственный способ от него избавиться. Оно создавала вокруг себя темную, поглощающую хорошие эмоции ауру, а Джон убегал куда подальше, чтобы не попасть под ее влияние — а именно на балкон, покурить. Они часто мирились здесь. Он с досадой докуривал вторую, буквально молясь о том, чтобы его жена поскорее покинула дом, оставила его одного, впервые за долгое время лишая всевидящего, пристального взгляда. Тоска по Полу и его согревающим словам и объятиям переходила все границы; но и здесь промах, ведь у него своя жизнь и свои планы. Нельзя же просто вклиниться, аки гость непрошенный. Тем более, педантичный Пол вряд ли будет очень рад этому. Или есть способ? «Это бред. Мы уже выяснили… — размышлял Джон. — Это не сработает.» Он закончил сигарету в настроении получше, чем с которым начал. Зарождался план — шаткий, возможно, даже обреченный на провал, но ему нравится балансировать на этой опасной грани. «Может и не сработает, но кто я буду, если не попробую?»***
Он был весь покрыт потом, и теплое солнце, бьющее в вычищенное окно совсем не помогало, теплыми лучами располагаясь на спине. — Я определенно старею… Линда ничего не ответила — только посмеялась, указывая на несостоятельность такого утверждения. — Ничего. Помучаешься, а я потом тебе компресс сделаю. — Не надо компрессов… — Пол отчаянно запыхался. — И так жарко. — Как скажешь, — и нежный поцелуй в порозовевшую щеку. Они с Линдой и детьми снова приехали в дом ранним утром — Хизер была без ума от сада на заднем дворе, а мебель сама не соберется. Здесь же, за завтраком, Пол закончил с деревянными стульями для обеденного стола, и теперь тащил доски и металлические детали для детских кроватей. Хотя он сильно уставал, он постоянно мотивировал себя тем, что обязан успеть к концу дня; и тогда он победоносно снимет трубку, наберет любимый номер и огласит время встречи… — Я буду внизу. Займусь сервизом. — А… Мы взяли его с собой? — Да, и надо бы его протереть. Пусть хотя бы что-то в этом доме блестит от чистоты. Пол подарил ей улыбку, и она скрылась за дверями. Послышались шаги на лестнице. Пока день шел отлично. Приоткрытое окно вело прямо на задний двор, и он слышал, как Хизер весело играет во что-то, скачет из стороны в сторону по некошеной траве. На подоконнике его ждала недопитая чашка крепкого чая, и, казалось, что все пойдет по плану. Но раздался телефонный звонок. Вытирая ладони от пыли он поспешил взять трубку, пока еще не думая, кто это может быть. — Привет! Не отвлекаю? — Джон? — удивленно вздохнул он. — Привет! Да… не особо. Мило, что ты позвонил. *** — Трудно терпеть, знаешь. — Джон покачивал ногой взад-вперед, как какая-нибудь школьница. На лице играла довольная улыбка, скрывающая все его внутреннее волнение. — Особенно когда в доме так тихо. — Йоко уже уехала? — спросил Пол. — …Ага. — Слышу, ты очень рад? — Джон чуть не засмеялся. — Да-а. — Такой веселый ты! Выспался, что-ли? — И да, и нет. Вообще, ко мне в голову пришла интересная идея. Хочу с тобой поделиться. И только с тобой. *** Последнее предложение прозвучало до того сладко и хитро, что у Пола моментально скрутило низ живота. Предчувствуя неладное и одновременно не до конца понимая, что намечается, он недоуменно усмехнулся. — Да? Ну, у меня есть пять минут. Могу послушать. — Тебе понадобится чуть больше времени. Зависит от тебя. — От меня? Уже интересно. *** Он снова поерзал в предвкушении. Телефон на кухне он решил оставить, и расположился на мягком диване в гостиной. Йоко ушла, значит, по дому можно свободно перемещаться. — Я так понял, сегодня мы не встретимся, да…? В трубке послышался тяжелый вздох; от него у Джона по спине непроизвольно побежали мурашки. — Боюсь, что это так. Вот, строю кровати… Мне правда жаль, что все так часто переносится, и… — Не надо. Я тебя не виню. Дело в другом… Тишина меня с ума сводит. Томный голос Джона не предвещал ничего хорошего. Мурашки побежали по спине. — Мне одиноко. Хочется твоего… внимания. *** В штанах стало тесно, а дыхание стало труднее контролировать. Одна рука непроизвольно легла на формирующееся напряжение внизу. — Хочу почувствовать тебя. Внутри. *** — Я по ночам представляю, как ты… лежишь со мной, рядом. А потом тянешь ко мне руки и… прижимаешь поближе. Маккартни почувствовал, как его накрыла волна неконтролируемого жара. Тугой узел завязался ниже живота, и его практически согнуло пополам от внезапности. — Джон… Джонни, я не думаю, что это хорошее время для… — Я хочу тебя, Пол. Ужасно хочу, — и с тихим, обескураживающим стоном сглатывает. — Не бойся. — …Ты ужасен, Джонни. *** Леннон улыбнулся от уха до уха, довольный тем, что слышит. У него все получается, Пол тоже возбужден, а еще он не один; в доме его жена и дети. Закрывая глаза, он уже представлял, что стоит рядом, прижимается всем телом, и они, как тогда, в первый же вечер после примирения, подавляют стоны и внутреннее желание наплевать на все происходящее. Холодный поток адреналина ударил в кровь и разогнался по сосудам, как электричество по проводам. *** Он понимает, что его могут застукать, что его могут услышать. Понимает, что дверь — не самый надежный сообщник в таком грязном деле. Но все тело ломит, как от недавнего физического труда, так и от непреодолимого желания, наконец, снять напряжение. Оценивая перспективы быть пойманным, он сделал этот трудный выбор в пользу чувств и эмоций, которым не было выхода весь переезд. — Не боюсь. Хотя, нет, я чертовски напуган, — честно признается Пол, — Линда на кухне на первом этаже, а Хизер на улице… — Какая красота… вот это риск. — Уж больно ты красноречивый, когда Йоко нет рядом. — Мне можно, а тебе — нельзя, — еще один сдавленный стон. — Так что просто слушай меня. Ладно? — Л-ладно, — с придыханием. *** Джона снова пробивает на довольную ухмылку. Он понимает, что играет с огнем и исполняет роль дьявольского искусителя — кому не понравится такая роль? Пальцы крепче сжали пластиковую телефонную трубку, и он быстро облизал пересохшие губы. — А в этой комнате, в которой ты сейчас находишься… есть диван? — Только кресло, Джон. — Прекрасно. Я бы с большим удовольствием толкнул тебя на него и тут же обескуражил прямым и настойчивым поцелуем… Он услышал, как Пол затаил дыхание. Его собственная рука уже невольно производила круговые движения между бедер, имитируя фрикцию. — Я бы… целовал и целовал тебя, пока голова не закружится. Горячо, по-французски, да, как я люблю… Я бы оседлал тебя, как наездник… Просто представь, как наши с тобой члены трутся друг об друга через одежду… Господи… Он с силой закусил губу, ерзая и сползая на диване вниз. Блаженно прикрывая глаза, он видел перед собой все то, что так рьяно представлял, и возбуждение внутри набирало мощь в геометрической прогрессии. — Твои руки… гуляют по моему телу, исследуя каждый сантиметр. Прямо так, в одежде. Это еще горячее, чем без нее. — Его дыхание неконтролируемо участилось. — Ты знаешь, какие у меня чувствительные места, черт, ты отлично их знаешь… Назовешь? *** Пол почувствовал, как его ноги то ли отнимаются, то ли вмерзают глубже в пол. Он поощрял собственную эрекцию через штаны, краснея лицом, и все не сводил глаз с двери. Острота ситуации возбуждала еще больше. — Т-твои бедра. Шея. — Правильно… Молодец, — довольное мурчание, сладкое, как мед. — Твои прикосновения заставляют меня сходить с ума прямо на твоих коленях, а от твоих губ… Не хочется отрываться никогда. Его подавленный силой стон заставил Джона простонать вразы громче; положению этого парня можно было без зазрений совести завидовать. Полу было куда сложнее — слышать такие вещи о себе в обрамлении такого нежного, пошлого тона, и при этом держать себя в руках. Этот же контраст и очевидные неудобства привносили в момент свою собственную красоту и шарм. — Твой голос… я схожу с ума, — звучит очередное признание. *** — А потом я… беру, и опускаюсь на колени. Развожу твои ноги в сторону, и выпускаю на свободу твой возбужденный член. Слова давались все сложнее, язык все хуже слушался. Его лицо уже горело, и где-то из далеких закоулков подсознания ему кричали, что это все — край, стыд и позор. Но хотелось так сильно, что это уже не могло его остановить. — Он… горячий и… жаждет моего внимания. *** Громкий, пошлый стон буквально оглушил Пола, и он сам чуть не вскрикнул в голос от волнения. Предаваясь фантазиям, он тут же представлял, как он сидит на этом кресле в углу комнаты, а Джон — между его разведенных в стороны пошире ног, дышит тяжело и смотрит внимательно — с похотливой, горящей искрой в глазах. Улыбаясь, проводит рукой по всей длине, огибая пальцами выступающие венки, медленно и уверенно тянет вверх-вниз, облизывается. Ладонь скользнула под нижнее белье и обхватила член с небольшим нажимом — да, это как Джон делает это. Едва держась на ногах, он уперся плечом в стену, обретая мнимое равновесие. — Я беру его в рот, начинаю с головки. Медленно, но уверенно… о-он большой, пульсирует… — и Джон на том конце снова заходится несдержанным стоном. — Блять, как же я хочу попробовать его. — Твою мать… — Полу будто развязывают язык, он тяжело выдыхает и жмурится. — С-скажи… Расскажи мне, что ты чувствуешь… *** Нет, Джон был не здесь — не в квартире с белыми, как снег, стенами и мебелью. Он был далеко, на окраине Нью-Йорка, в дышащем уютом загородном доме. А если совсем конкретно — то между длинных, изящных ног, с истекающим смазкой членом во рту. — В тебе… в тебе горячо, как в печке. Я подаюсь вперед, навстречу твоим навыкам и способностям… никогда не сомневался, что ты знаешь, как обращаться с моим членом. И где у меня чувствительные места ты тоже знаешь… Назовешь? — Засранец, — Джон хрипло смеется. — Я-я знаю. Это уздечка. Твоя милая уздечка, — произносит это самым слащавым тоном из всех существующих, и слышит результат — приглушенный, скорее всего, рукой, стон. — Да… Я толкаюсь в твой рот. Зарываюсь пальцами в твои длинные волосы… Их удобно намотать на кулак. — И насадить поглубже? — он слегка сжал свой член у основания, отчего тело пробила сильная судорога. — К-конечно. Ты же… любишь, когда я грубый. *** — Тебе это к лицу. Ангельские глазки, а руки самого Сатаны… А знаешь, как бы я звучал, когда ты, наконец-то, вошел в меня во всю свою длину? Он непроизвольно огляделся по сторонам — будто бы его кто-то услышит. Только абстрагировавшись от этой давящей тишины и погружаясь в тихие вздохи и стоны Пола в телефоне, он вдохнул воздуха побольше и вскрикнул, громко и надрывно. Краснея пуще прежнего, он удивился самому себе, как ему вообще удалось прозвучать настолько убедительно. — Да… — послышался довольный шепот Маккартни, явно подбадривающий Джона на продолжение представления. — Уже не боишься, что тебя поймают, а? — нежно, но с издевкой пробормотал он, выдавая, как на заказ, очередной громкий стон. — …Тебя не услышат. Тебя слышу я и только я. Господи боже, что же ты со мной делаешь… *** Леннон вошел в азарт, никак иначе. Стонал прямо в трубку, даже громче, чем Пол мог предположить. Ему даже показалось, что в реальной действительности он никогда так не голосил. Он представлял себе Джона, запыхавшегося и разгоряченного, извивающимся, словно уж на углях, под ним, в его объятиях, на его члене, в плену его губ. Джон будто сам требовательно срывал с уст Пола стоны, и когда он это делал, то заводился еще сильнее и становился громче. Рука уже не выдерживала один темп и ритм, срываясь на бешеный. Член пульсировал так, будто был готов взорваться. *** Полу нравилась эта игра, определенно, и это льстило. Касаясь себя и судорожно растягивая, Джон представлял то самое, прекрасное и горячее ощущение заполненности. Он бился в некоем катарсисе, растворяясь в жгучих фантазиях, пропадая для этой реальности, где он в одиночестве. Нет — сейчас Пол обнимает его и целует прямо в губы, толкается глубоко внутрь, а Леннон очень услужливо сжимает его своими мышцами так, чтобы толчки давались ему с трудом. Они оба без ума от «вызова». Стоны переросли в жалобные всхлипы, а пошлые, грязные комментарии — в бессвязные возгласы между делом. Он был близок к тому, чтобы рассыпаться в звездную пыль и осесть облаком прямо здесь, на диване в гостиной. — Пол… Поли…! — прерывисто звал он, смаргивая непрошеную влагу с глаз, она оседала на ресницах. *** — Я здесь! Я тоже, Джон… Все перед глазами поплыло, ему показалось, будто земля окончательно ушла из-под ног. Уже спустя секунду он почувствовал липкое тепло на своих пальцах, и с великим облегчением вздохнул. Шалость, определенно, удалась. На том конце тоже все затихло. Все, что было слышно — это тяжелое дыхание. Он и подумать не мог, что такое занятие может быть настолько будоражащим. Конечно, Пол уже был готов благодарить Джона за такой нужный сейчас звонок, только ему на горло наступило понимание, что он, кажется, на пару мгновений совсем отключился от реальности. *** Он откинул голову назад, смахнул с лица непослушные, длинные пряди; чувствовал, как его щеки все еще горят. Был повод для улыбки — его план прошел, как по маслу. Задумка, что казалась полным бредом еще пару часов назад, поселила внутри приятное чувство удовлетворения. — После такого я еще пару дней смогу потерпеть, — выдал он с усталой усмешкой, но не услышал ничего в ответ. — Пол? — …Мне башку снесло. — И оба взрываются смехом. — Еще бы тебе не снесло! Я бы обиделся. Тишина стала комфортной и уютной — будто бы они не с телефонами сидели, а лежали в одной кровати и обнимались. — Так когда мне тебя ждать? — Что? А Йоко? — Пора ей узнать, что мы помирились. Знаешь, чтобы можно было приглашать тебя. Я тут понял, что диван в гостиной чертовски удобный… — Я тебя понял, Джонни. Не продолжай, или у меня снова встанет. *** Улыбка не сходила с его лица. Он чувствовал себя легко, будто избавился от тяжелого, терзающего его груза. — Давай будем надеяться, что к завтрашнему дню я со всем закончу. В любом случае, будем созваниваться, да? — Да. — И больше не заставай меня врасплох с этим. Предупреждай. — Вас понял, мистер Маккартни. — Джон. — Я же сказал, я понял! — тон обиженный, как у подростка, который вздорит с родителями. Пол непроизвольно умиляется — и не верится, что этому человеку пойдет четвертый десяток лет. — Не веди себя, как ребенок, — уверенно и строго вторит он своим же мыслям, на что Джон только смеется. — Буду ждать твоего звонка. Спокойствие и тепло его голоса внушало ему настоящую надежду в сердце. Он все еще тосковал по нему, настоящему Джону, и все еще хотел того, простого и человеческого — увидеть улыбку на его лице, посмотреть в глаза, обнять, и в конце, конечно, с чувством поцеловать. Вот он — отличный мотиватор приступить к работе сию же секунду. — До встречи, Джонни. …Только он собрался повесить трубку, как вдруг услышал голос Линды на лестнице: — Пол? Что случилось? Он моментально похолодел и скорее бросил трубку. Она не легла, как надо, с первого раза, и чуть не выпала у него из рук. — Ничего! Я просто… — гулкие шаги становились все громче, а он все сильнее паниковал. Она не должна узнать. Сражаясь с брезгливостью, он вытер руку об наружную сторону боксерок, тут же пообещав самому себе пропустить их через стирку два раза подряд, и принялся прокручивать в голове варианты развития событий. Она увидит его красное лицо, расширенные зрачки, неровное дыхание. Поймет ли она, что он только что дрочил? Или, что еще хуже, дрочил, сидя с другом на линии? И первое, и, тем более, второе, звучало категорически плохо. «Что делать?!» — Я слышала, как ты выл здесь, как волк… — Линда показалась в дверях и остановилась. — Что… случилось? — в ее глазах плескался не то страх, не то недоумение. Картина перед ней предстала действительно странная: Пол, запыхавшийся так, будто старательно мутузил боксерскую грушу не меньше часа интенсивом, согнулся пополам и смотрит в ответ круглыми глазами. — Я… кажется, спину прихватило… — Я же говорила, надо компресс! Неужели действительно стареешь? — не без доли юмора сказала она, помогая мужу добраться до кресла на другом конце комнаты. — Ничего, я… отдышусь, и буду как новенький… — Хватит геройствовать. А то сломаешься совсем! Маккартни продолжал шипеть, сгибаться пополам, хвататься за поясницу и болезненно стонать, и внутренне не переставал благодарить судьбу за то, что в молодости ему посчастливилось поучаствовать в съемках кино; может, этот опыт актером его и не сделал, но зато точно научил оценивать свою игру трезво. Старался он из последних сил, и все держался, чтобы не засмеяться и выйти из «образа». Ему удалось отвлечь внимание Линды, и она тут же помчалась к аптечке, а он все щурился и с героическим выражением лица просил оставить в покое на пять минут. Недозастегнутая ширинка осталась без внимания, так что было чему порадоваться.