Зарево

Усталость тягучим туманом окутывала Боэр Морхен. Всё казалось таким невообразимо тихим, словно весь мир умолк в честь защитников крепости, павших и выживших, ещё с трудом веривших в свою победу. Боэр Морхен давно снискал себе славу непреступного оплота, которого ещё никому не удавалось взять, — и ему удалось отстоять своё имя даже теперь, когда, казалось, надежды нет. Вместе с дымом дотлевающих пожарищ уносились вверх, к самому небу и остатки сил и боевого духа солдат. Взамен же холодная утренняя звезда оставила им тишину. Северия сидела у подножья лестницы. Её длинный чёрный плащ, подаренный королём Силлианом, был сплошь покрыт подпалинами и тёмными пятнами от крови. На подоле едва можно было разглядеть следы изящной вышивки, но после такой бойни, что разразилась здесь, не плачут о нарядах, а радуются, что остались в живых. Чуть помутнёнными глазами девушка наблюдала за тем, как Селия, не растеряв ни толики своей безупречности, порхала от одного раненого к другому, от обессилевшего солдата к перепуганному ребёнку. И каждому умудрялась помочь, всякого могла утешить добрым словом. Святая, как есть святая. Откуда только черпала силы? Кто-то из солдат как-то пытался пошутить. Сказал, мол, легко вас, барышни, перепутать: Селия и Северия, обе белобрысые и обе вьются за господином Аманом. Шутка вышла неудачной, и девушка, выглядевшая на фоне по-лебединому грациозной жрицы Первозданного Света нахохлившейся вороной, помрачнела и нахохлилась ещё больше, ссутулившись под плащом. В ноге что-то характерно хрустнуло, и Севе, ойкая и шипя от неожиданной острой боли, стиснула пальцами бедро, словно это как-то могло унять неприятную пульсацию внутри. — К счастью, это не перелом, а вывих, — сообщил Аман, врачуя над посиневшей правой стопой девушки, — Мне удалось его вправить, но… В руках жреца возникло тусклое сияние, напоминающее колыхающееся от малейшего дуновения ветерка пламя свечи, но тут же погасло. Он попытался вновь, и всё же мелькнула лишь искорка того чудодейственного света, да и та сразу исчезла. Юноша судорожно вздохнул и поджал губы, и проявившаяся складка меж его бровей дала понять о тех усилиях, что он в действительности прилагал. Восхваляемый и обожаемый простым людом чудотворец только что потерпел поражение. Северия почувствовала, как у неё самой внутри что-то словно оборвалось, ведь она всегда полагалась на эти поистине золотые руки, однако Аману было ещё хуже. Недолго раздумывая, девушка осторожно положила ладонь на запястье жреца. — Всё в порядке, — она заставила себя улыбнуться, — Я потерплю, это всего лишь вывих. Аман смотрит на неё снизу вверх. Какое уставшее, измождённое лицо… Почти серое, настолько, что под рёбрами болезненно схватывает, а горло сжимает, словно в тисках с десятками меленьких острых шипов. Но взгляд внимательный, — как и прежде, как и всегда он был готов разорваться, иссушить себя до остатка, лишь бы помочь как можно большему количеству людей. Бедный господин Аман, верно, так пытался заслужить прощение перед самим собой. Быть может, этот акт жертвенности, нечто среднее между праведностью и мазохизмом, его успокаивал, давал почувствовать, что он всё ещё способен быть жрецом, нести Свет. Будто бы с каждым днём он сомневался в этом больше и больше. Хотя для Северии он был Светом и без этой жертвенности. Даже в исступлении и в сущем безумии, под властью Ку-Сатота ли, по своей воле ли, — всегда, несмотря ни на что он виделся ей тем самым наперсником богов, призванный нести собой Свет в эту едва ли его достойную человеческую обитель. Этот Свет должен был гореть вечно, а она страстно желала всю предначертанную на его пути грязь, скверну и кровь принять на себя. Так было бы проще, так было бы правильнее. Ведь она и так уже была по уши в крови, а ради этого Света… могла бы нырнуть туда с головой. Лишь бы только сохранить чистоту его тёплого мира. — Я попрошу госпожу Селию наложить повязку, — негромко произнёс юноша, уже собираясь подняться на ноги. В глубине души ей не хотелось расставаться с Аманом, хотя она и прекрасно понимала, насколько сейчас эгоистично это желание. Но всего пару мгновений, всего пара лишних мгновений… разве они что-то изменят? Девушка протянула руку, нащупывая пальцами потемневшую от копоти и крови накидку жреца. Хотелось усадить его рядом и утешить, сказать, что всё уже позади. Или нет, лучше ничего не говорить, а просто посидеть в тишине. Он мог бы даже поплакать — она бы никому не сказала об этом. Лишь бы только не держал всё в себе, не копил этот яд, убивающий медленно и мучительно. Лишь бы только дал себя спасти, пока ещё есть возможность. — Как Вы себя чувствуете? — задала Северия поистине глупейший вопрос, осторожно касаясь его ладони. Она была почти уверена, что он, как и прежде, скажет ей «всё хорошо», «я в порядке» или «не стоит беспокоиться». И всё же в глубине души теплилась слабая надежда, что хотя бы сейчас Аман признает, что сделан вовсе не из стали. Но в ответ ей лишь покачивание головой и вымученная улыбка. Чёрт бы побрал эту улыбку. От неё только хуже.Вроде и жрец, но какой же лжец… — Мне нужно идти. Я должен помо… попытаться помочь другим, — с этими словами он мягко, но требовательно заставил её отпустить его руку. Пальцы выскользнули один за другим, оставив после себя лишь воспоминания о горячей, чуть шершавой ладони. Северия поджала губы и уставилась куда-то в бок, делая вид, что выползший из трещинки в камнях жучок интересует её намного больше дуновения ветерка от плаща Амана. Что ж, пускай! Если он упадёт в обморок прямо здесь, она… ничего не сможет сделать. Над ним будет ворковать Селия. А Севе? Останется в стороне, рядом с ранеными солдатами и калеками? С другой стороны… пусть так. Пусть лучше он упадёт прямо сейчас. Пусть даже над ним будет ворковать Селия. Это лучше, чем… чем… Но Аман не падал. Он, верно, как истинный жрец Первозданного Света, черпал силы из какого-то неиссякаемого, таинственного источника, до тех пор, пока они предназначались для помощи другим. Спустя некоторое время, к ней подошла Селия. — Вы позволите? — поинтересовалась она, опускаясь перед девушкой с комками явно когда-то белой ткани в руках. Северия рассеянно кивнула, размышляя совсем о другом. Жрица улыбнулась, тонкими белыми пальцами закатывая ей штанину повыше. Девушка с жгучей смесью стыда и вины ловила себя на том, что всё никак не могла избавиться от странной напряженности в присутствии Селии. Жрица не была плохим человеком. Более того, её улыбка, её речь, манера держаться — всё это было абсолютно искренним. И от этого было только хуже. Севе было бы проще объяснить подступающее к горлу раздражение по отношению к какому-нибудь подлецу. Но Селия... была совершенно «чиста», с какой стороны не подойди. Даже сложно поверить, что подобные люди вообще могли существовать. Она только снисходительно улыбалась, и от улыбки её девушка чувствовала себя вздорным ребёнком в присутствии благоразумной матери. Унизительно. Настолько, что она чувствовала, как у неё буквально горят лицо и уши. — Несколько дней на ногу лучше не наступать, — настоятельно произнесла жрица Руфеона, — Я думаю, если мы постараемся, сможем найти что-то, что сойдёт за костыль. — Что же, я теперь калека? — уточнила Северия, кривя губы. — Только на несколько дней, — в её голосе слышалось искреннее сочувствие, — Вы обязательно поправитесь, я обещаю. Больно нужно её было её сочувствие. Севе вздохнула и мотнула головой, стряхивая с глаз выбившиеся пряди светлых волос. Исподлобья она взглянула на девушку, по себя отмечая, что та тоже устала и выглядит ещё белее, чем обычно. Послышался гомон, у крепостной стены наметилось какое-то движение. Северия с нескрываемым волнением попыталась выглянуть из-за Селии. — Что там такое? — спросила Севе, чувствуя, как внутренности сжимаются в комок, — Демоны вернулись? Жрица покачала головой, хотя выглядела осведомленной не больше, чем сама Северия. Решив, что не собирается отсиживаться в уголке, пропуская происходящее, девушка схватилась за перила и с усилием поднялась, поджимая раненую ногу. Севе нервно сглотнула. — Могу я Вас попросить...? — неловко пробурчала она, уже предвкушая, что Селия начнет её отговаривать. На удивление, жрица не стала усаживать её обратно, а, наоборот, без лишних слов подставила своё плечо. Девушка тихонько шепнула "спасибо" — на слова благодарности в полный голос ей не хватало решимости. Вместе они поковыляли в сторону собиравшейся толпы. Северия чувствовала, что вот-вот провалится под землю от стыда. И едва уловимый, но приятный запах ладана от жрицы. Постепенно из бесформенной толпы прояснились люди. Много людей в чёрных одинаковых одеждах. — Шеакрийские жрецы, — растерянно произнесла Селия. — Жрецы? — Севе всё вытягивала шею, стараясь рассмотреть несколько десятков незнакомцев, одинаковых, как на подбор. В самом деле, судя по крестам, вышитым на груди их роб, это действительно был один из орденов жрецов Руфеона. Значит, они зря беспокоились? Шеакрийские жрецы, шеакрийские… Шеакрия! Разве не туда на паломничество направлялась Селия?— Вы звали их на подмогу? — спросила девушка, подумав, что такой легион мог действительно им сгодиться, придя он чуть раньше. Однако Селия вновь качнула головой в знак отрицания. На её бледном лице мелькнула тень смятения и какой-то странной тревоги. Северия, поняв, что дело выглядит совсем уж мутным, уже собралась было потребовать, чтобы они подошли ближе, но просить не пришлось — жрица сама направилась вперёд, только теперь уже в спешке, и та еле за ней поспевала. Чуть впереди стройных рядов жрецов в чёрном стоял мужчина. Его риза разительно отличалась от остальных: красная, расшитая золотыми нитями, хотя на груди по-прежнему зиял большой чёрный крест. Севе не была сведуща в церковных чинах. Однако даже ей было понятно, что главный среди них — он. — Его Высокопреосвященство де Овемар, верховный инквизитор, — прошептала Селия. Крестьяне, не решаясь вмешиваться в дела жрецов, расступились, поглядывая на них и ожидая, что будет дальше. Стоявший напротив де Овемара Аман остался совсем один, но только до тех пор, пока не подоспели девушки. Севе старалась не думать о том, насколько нелепо и жалко они выглядели со стороны. Юноша растерянно обернулся, и по его выражению было неясно, то ли он собирался возмутиться тому, что Селия привела калеку, то ли выразить свою благодарность. Жрица не высовывалась вперед него, оставаясь рядом, но при этом чуть позади. Севе замерла, переводя взгляд то на жреца в красном, то на Амана. Она успела уловить, как едва заметно напряглись скулы у юноши, словно он стиснул зубы, хотя всего через миг он выглядел уже совершенно спокойным. — Позвольте, здесь определенно какая-то ошибка, — его голос звучал так, словно он не просто всеми силами старался сгладить назревающий конфликт, а даже не мог поверить в его возможность, — Адептов Церкви Ночи здесь нет и быть не может. Адептов Церкви Ночи? Какое отношение Церковь Ночи может иметь к...? В поисках объяснений Северия обвела взглядом сбившихся по кучкам крестьян. Возможно, среди них действительно были те, кто бежал с территорий, которые те мрачные, с позволения сказать, «священники», загребли себе в лапы, но… ну и что? Разве это повод заявляться таким составом и… с оружием? Повнимательнее разглядев чёрных жрецов, взгляд девушки зацепился за торчащие из-за их плеч колчаны стрел, острия пик. Рука как бы невзначай сама потянулась к ремням на бедре, проверяя, на месте ли стилет. — Селия, — тихо подала голос девушка, — Это точно... жрецы? Она поймала себя на том, что была бы даже рада услышать отрицательный ответ. Селия хотела было ответить, но верховный инквизитор только открыл рот и уже заставил её закрыть свой. — Нам обоим должно быть известно, Аман, насколько хорошо могут прятаться демонопоклонники и дурить людям головы, — произнес мужчина тоном, не терпящим пререканий, — Но, ежели Вы так уверены, я полагаю, Вы не станете нам препятствовать. И позволите этим несчастным исповедоваться в своих грехах. А также, быть может, подадите им пример. Мужчина не спрашивал позволения. Он утверждал. Аман позволит, и никак иначе. По рядам крестьян пошёл тревожный шепоток, да и самой Северии внутри зашевелилось смутное ощущение дурноты. Что значит «подать пример»? Чего этот человек хочет от Амана? Чтобы он исповедовался? Но в чём? Если уж Аман должен исповедаться, тогда всем остальным впору сразу отправляться на костёр! Жрецы как по немому указанию расползлись во все стороны, в этот момент отчего-то напомнив девушке больших муравьёв. Аман попытался их остановить, однако эти слабые попытки не принесли плодов. Он всё ещё старался балансировать меж двух огней, не решаясь выйти на открытое сопротивление. Или не позволяя себе этого сделать? Селия, продолжая поддерживать Севе, дёрнулась в сторону, пытаясь загородить одному из жрецов путь к обессилевшей старушке с двумя внуками. — Прошу Вас, в этом нет нужды, — её высокий голос дрожал от волнения, и оно каким-то образом передалось Северии. — Оставьте, это бесполезно, — вздохнул, вдруг, устало Аман, — Дайте им то, что они хотят. Они уйдут, как только им станет ясно, что никого из Церкви Ночи здесь нет. Девушки помедлили, но всё же отступили, вернувшись к юноше и де Овемару. На лице Селии, растерянно наблюдавшей за происходящим, застыло страдальческое, почти мученическое выражение. — Вы должны понимать, что совершаете ошибку, — с нажимом произнёс Аман, словно взывая к совести жреца или ожидая, что тот признает оплошность, отзовёт своих "муравьёв" и вернётся восвояси, — Исповедь всегда была добровольным порывом, во имя спасения души. Но то, чем занимаетесь вы... это вовсе не исповедь, а допрос. Я буду вынужден попросить Вас уйти сразу же, как только Вы закончите. И принести свои извинения людям. — Владыка Руфеон будет свидетелем, кому сегодня предстоит принести свои извинения, — мужчина кивнул, всем видом выражая своё довольство. У Северии не было подозрений, что стоящий перед ней человек не является жрецом. Наоборот, он выглядел даже ещё большим жрецом чем Аман, чем Селия, — и этим вызывал какое-то странное чувство, сродни тому, когда, мучаясь от жажды, пытаешься напиться из источника, а вода оказывается намного холоднее ожидаемого и сводит зубы. Он был уверен в своей правоте и ошибку признавать, кажется, не собирался. Тем временем у девушки уже начало сводить ногу, — прыгать, подобно оловянному солдатику, оказалось намного труднее, чем она предполагала. Вымученно вздохнув, она согнулась, пытаясь пальцами размять затёкшие мышцы, и Селия встревоженной синицей тут же принялась над ней щебетать. Однако, не желая упускать из поля зрения человека в красном, Северия на мгновение подняла голову и почувствовала, как внутренности её словно обратились в камень, — он смотрел прямо на неё. Этот взгляд, казавшийся мягким и снисходительным, как и полагается взгляду жреца, вынудил её выпрямиться, медленно и осторожно, точно перед гремучей змеёй или бешеным псом, который в любой момент вцепиться ей в горло. Де Овемар терпеливо ждал, когда она поднимется. — Известно ли тебе о Церкви Ночи, дитя? — спросил он тоном доброго дедушки, обещающего простить ребёнка за то, что тот стащил пару конфет со стола, если сознается. — М... известно, — пробормотала Северия, вжимая голову в плечи. Она не знала, что тогда дёрнуло её за язык. Что мешало ей соврать, сказать «нет»? Состроить дуру, в конце концов, — ведь это так хорошо у неё получалось? Мужчина долго молчал, оглядывая её с головы до пят. — Какая необычная накидка... — заметил жрец, — Но отчего же ты кутаешься, дитя? Нынче ведь совсем не зима. Девушка оторопела, невольно проверяя, хорошо ли запахнуты полы плаща. — Как странно... кажется, кто-то подобное носили и адепты Церкви Ночи, — продолжил он, смакуя каждое слово. Где-то над ухом вздохнула Селия от накатывающего на неё праведного возмущения. Севе же, растерявшись, опустила взгляд, пытаясь углядеть в своём плаще сходство с рясами демонопоклонников из катакомб. Мысль о сходстве сперва казалась ей нелепой и смешной, но под взглядом "красного жреца" девушка почувствовала, как внутри у неё даже зарождается сомнение. — То, что Вы говорите, совершенно необоснованно! — попытался вступиться за неё Аман, и от промелькнувшего в его тоне едва ощутимого негодования что-то защемило под рёбрами, — Зачем Вы это делаете? Надежда на то, что Аман поставит на место этого жреца, защитит, была такой манящей, такой успокаивающей. Но тщетной. Де Овемар словно пропустил его слова мимо ушей. — Это они дали тебе этот плащ, не правда ли? — Нет, это... — Северия поймала себя на том, что начинает терять уверенность в собственных словах. Она схватилась рукой за воротник, пытаясь нащупать брошь с изображением орла, символа Лютерана. Орёл, дарованный Его Величеством ей за заслуги перед Лютерией, уж точно должен был отвести от неё эти нелепые подозрения. Но внутри что-то словно оборвалось, — воротник оказался «пуст», невозможно было найти даже дырочки от булавки. Девушка подняла взгляд на Амана, в глубине души, всё же, действительно надеясь на его защиту, но отыскала в его глазах такую беспомощное замешательство, что ей самой стало его жаль. — А я всё же думаю, что этот плащ они дали тебе, чтобы ты не расставалась даже в знойный день, — покачал головой жрец и сочувственно вздохнул, — Они смутили твой ум. Покайся, дитя, и тебе станет легче. Обратись к истинной вере, пока ещё не поздно. Его голос обволакивал, ложился на плечи тяжёлым одеялом, насквозь пропитанным тяжёлым дымом ладана. Слова заползали в уши, словно жучки, и хотелось трясти головой, трясти, чтобы вытряхнуть их обратно. Севе была уверена, что однажды ей придётся оказаться на исповеди. Предполагала, что стоять на коленях и сознаваться в грехах ей придётся не перед Аманом, — и была готова к этому, была готова рассказать правду, вытряхнуть на свет всю грязь из-под полы своего плаща. Но больше всего она не любила, когда её пытались призвать к ответу за то, чего она не совершала. И сейчас происходило именно это. Мысли лихорадочно роились в голове. Девушка ненароком завела руку за спину, безымянным пальцем пытаясь вытащить иглу из рукава. Она не хотела убивать этого жреца. Но с каждой секундой промедления возможности выбора ускользали от неё всё дальше и дальше. Глаз уже прикидывал, с какой вероятностью она со своей ногой успеет вонзить тонкую блестящую иглу мужчине в горло, прежде чем двое других, что стояли за его спиной, порубят её на куски. Нет, так нельзя. Это же жрец. Нельзя. Севе зажмурилась, опуская голову и пытаясь смахнуть наваждение. Однако де Овемар воспринял это так, как было угодно ему. Точно. Всё это время он только это и делал — выворачивал всё так, как ему было нужно. Понимание этого словно выбило землю у неё из-под ног. Она могла бы ожидать подобное от кого-угодно, но только не от жрецов. Ведь они... жрецы. Будто один лишь этот статус сразу же возводил их куда-то выше пороков и грязи, которым были так подвержены обычные люди. — Уводите, — буднично произнёс он, поворачиваясь к ней спиной. Она смутно почувствовала, как Селия вцепилась в неё, словно от этого зависела её собственная жизнь. Двое в чёрных рясах потянули к ней свои руки. — Прошу Вас, не надо, это какая-то ошибка! — лепетала жрица, пытаясь хоть как-то загородить её собой. Пальцы сомкнулись на локтях железной хваткой. — Прекратите! — воспротивился Аман. Юноша пытался высвободить её из лап жрецов. Он был недостаточно силён физически, чтобы справиться с двумя мужчинами, но крепко держал её запястье, не давая все троим сдвинуться с места. — Она ранена и не может идти! — Раны плоти не сравнятся с ранами души, нанесёнными ересью, — торжественно объявил мужчина, — А Вы, Аман, мешаете нам врачевать заблудшие души. Быть может, Вы тоже оказались совращены с пути истинного? Это так нынче несут в мир истинную веру жрецы Леонхольда? Хватит. Хватит, достаточно. С неё достаточно. Нет. Ещё не всё. Она больше не желает видеть этого. Ещё не всё. Треск пламени. Запах палёного мяса. И крик. Святой Руфеон, этот крик, казалось, навечно отпечатался в её памяти. От него кровь стынет в жилах, а внутренности выворачиваются наизнанку. Владыка Руфеон, ей лишь остаётся надеяться, что этот крик дошёл до Твоих ушей. Крик безвинно убиенных теми, кто нашел в себе дерзость именоваться рабами Твоими. Вот они, полюбуйся, Твои цепные псы, Твои чудовища, вскормленные несчастными, что подвернулись им под руку. Чем они лучше фетранийских тварей? Те хотя бы не оборачиваются в рясу святости. Они идут куда-то вверх. Крик утих. Северия не в силах обернуться, чтобы посмотреть, что стало… что осталось на том месте от человека. Жрецы сбоку, жрецы позади, жрецы впереди. Оставшиеся люди жмутся друг другу, тихонько подвывают от ужаса, но не бегут и не сопротивляются. Их вера в справедливость сгорела на костре вместе с первыми приговоренными. Кто-то молился. Только позже Северия поняла, что и сама беззвучно лепечет молитву. Нога практически перестала слушаться, но боли нет. Казалось, ничего нет, только шея де Овемара впереди и тонкая игла в рукаве. Убей его. Убей, тогда, быть может, ещё сможешь что-то исправить. Убей его. Убей прямо сейчас, пока он так близко. Вонзи иглу ему в горло, чтобы это чудовище в рясе жреца захлебнулось собственной кровью. Убей. Убей. Убей. Северия едва устояла на ногах, помутненным взглядом воззрившись на мальчишку у своих ног. Белобрысый, весь в копоти и грязи, он обхватил её за ноги, сотрясаясь от рыданий и никак не желая отпускать. Она приобняла его за плечи дрожащей рукой, той самой, в рукаве которой покоилась спасительная игла, и почувствовала, как её кара беспомощно растворяется в слезах ребёнка. Путь наверх она продолжила вместе с словно прилипшим к ней мальчишкой, имени которого даже не знала. Начался дождь. Чем выше они поднимались, тем громче выл ветер в ушах, словно поглотив все прочие звуки. Словно весь мир и есть — рёв ветра среди холодных и мокрых скал. Её мир. Толпа людей жалась друг к другу так тесно, словно желая слиться воедино. Северия промокла до нитки, до самых нижних обмоток. Где-то у бедра жался мальчишка, но у неё не было ни сил, ни слов, чтобы утешить его. Что она могла ему сказать? «Не бойся, мальчик, всё будет хорошо»? «Руфеон милостив»? Поганая, жалкая ложь. Руфеон может и милостив, вот только не Его жрецы. Дождь холодный, вода застилала глаза. А сквозь пелену она видела чёрные одинаковые фигуры и одну красную, самодовольно размахивающую руками. Вперед выскочила щуплая фигурка, вся в белом, точно из снега. Казалось, тронь, — и рассыплется или растает. Селия. Жрица замерла, вытянув руки в стороны и загородив собой людей, словно желая обнять их всех. Толпа качнулась и жалобно прильнула к ней. Северию тоже понесло вперед. Сквозь стон и плачь донёсся странный, смутно знакомый звук, — как натягивается тетива, не одна, не две... звук десятка и больше напрягшихся луков, звук необратимости и пары последних мгновений, прежде чем… — Селия! — рука потянулась к белому рукаву жрицы. Северия изо всех сил дернула её на себя, но Селия, эта маленькая хрупкая Селия, словно деревцем пустила корни в холодный камень. Откуда только такая сила взялась в этом невесомом тельце? Она едва повернула к ней голову, бледная, с дрожащими губами и прилипшими ко лбу волосами, и выдавила успокаивающую улыбку, от которой Северию пронизал больший ужас, чем от десятков направленных на неё наконечников стрел. Она схватила жрицу обеими руками, прежде чем раздался тот самый свист, в ожидании которого, казалось, замерло само время. Что-то пронзило её под ключицей, опрокинуло наземь, напрочь вышибая дух. Ей казалось, что она задыхается. Северия жадно хватала ртом воздух, мокрыми пальцами нащупывая древко, торчащее из собственного тела. И лишь тогда на неё накатила боль. Острая, пронзающая насквозь. Думала, что, коли сотни раз получала множество ран, то они тебе не страшны. Ошибаешься. Боль всегда ощущается, как впервые. Всё может приесться: радость, печаль, одиночество, а боль — нет, боль никогда не приедается. С каждым разом лишь учишься переносить её лучше, стоически, без слёз. Стон застрял где-то в горле, обернувшись жалким подобием тихого хрипа. Севе вцепилась пальцами в треклятое древко, стискивая зубы до того, что свело челюсти. Боль отдаёт в спину и руку, заставляет выгибаться всем телом. Северия беспомощно дёргала ногами, а в голове гулко стучала лишь одна мысль: лучше бы её убило. Нет, не надо убивать. Она не хочет умирать. Селия… и мальчишка, где мальчишка? Извиваясь от боли, подобно червю, Северия перевернулась набок. Кто-то прорывался, протискивался меж плотных рядов чёрных жрецов, но её взгляд был прикован лишь к единственному светлому пятну в этом мраке. Она видела лишь белое платье Селии, испещренное пятнами грязи и крови. «Одна… две, три…» — Северия одними губами считала стрелы, торчащие из жрицы Первозданного Света, так, словно это было нечто жизненно важное, — «Одна, две, три… четыре…» Кровавые пятна зловеще расползались по белому платью, обнимали её своими ржавыми пальцами. Под боком Селии съёжилось маленькое тельце ребёнка. «Одна, две…» Северия издала сдавленный вой, от ужаса и боли прижимая ко рту костяшки пальцев. Её трясло и, кажется, вот-вот вывернуло бы наизнанку. Смутно она видела, как протиснувшийся вперед жрецов Аман рухнул на колени, словно силы разом покинули его, и встретилась с ним взглядом. Что-то внутри никогда не позволит ей забыть этот взгляд, преисполненный таким отчаянием и бессильным гневом. Что-то очень знакомое, до боли, до скрипа зубов, пронизанное почти древней, почти первобытной яростью, коя прежде едва ли находила выход. Оно рвалось, надрывалось, стучало во все двери и хрипело: «Выпусти! Выпусти, и я помогу тебе! Я помогу сделать так, чтобы они все захлебнулись в крови!» Она мельком увидела, как де Овемар вытянул в её сторону руку, прежде чем тело пронзил новый приступ боли, заставивший съежиться и, до судорог стискивая зубы, вжаться щекой в холодный мокрый камень. Глаза заволокло кроваво-алое зарево. Под отблески Красной Луны отяжелели веки. Под крики и брызги крови схлопнулся, сомкнулся вокруг серых скал её маленький мир.