***
Bin ich dir peinlich? Mach ich dir Angst? Wer ist normal hier und wer ist hier krank? Die Entscheidung ist gefallen Die Ladung in mir tickt Nichts wird mehr wie früher sein Zum Glück bin ich verrückt Ich bin auf Bewährung, Denn gut bin ich nicht Dein hässlicher Bruder Ein Schlag ins Gesicht Du sagst ich bedroh dich Bin neben der Spur Du glaubst, ich versteh dich Ich quäl' dich doch nur
Отец, искренне извинившись в собственной занятости, заботливым жестом растрепал мои волосы и предложил взять билет на автобус. В качестве моральной компенсации за отмену комфортабельной поездки в собственном авто, конечно же. Я, в свою очередь, ничуть не заметила его нежелания со своей бывшей видеться, но момент сей целенаправленно мимо глаз пропустила. Я не сердилась: заминки случаются, а объявить отцу о похоронах тёщи моя мать желания не изъявила, выбрав в качестве мишени меня — добычу более легкую и доступную. Совесть покинуть меня не решилась — уже под вечер билеты были на руках, а сумка невесело давила на плечи. Наверное, это было почти равноценно. Мать беспокоилась — я приезжала. Я волновалась и испытывала проблемы — она оплачивала сеансы у хорошего психолога и считала, что на этом ее родительский долг заканчивался. Хоть какая-то забота с ее стороны уже вызывала во мне положительные эмоции. Этого почти хватало, чтобы чувствовать себя счастливой. Мы обе виноваты — факт, который я выяснила и приняла еще давно, когда подначивание и упреки только набирали силу, а желание уехать цвело непомерной разрушающей силой. Без понятия, насколько тактика рабочая, не знаю, насколько правильно обижаться и ждать часа, когда эмоции можно будет выплеснуть, но одно оставалось неизменным — последним паскудником никто из нас не был. Обстоятельства, бывает. Иногда мне все-таки приходило в голову, что я просто зарвавшийся ребенок, который не ценит всего того, что имеет. Но эти мысли быстро выветривались из моей головы. Была бы я ей по-настоящему нужна — не плевалась бы ядом настолько сильно. И это будет мой самый мерзкий уик-энд. Пейзаж со знакомыми серыми домиками сменился пустошью, а затем приятной глазу рощицей старых берез. Я не хочу признаваться ни себе, ни даже той скучающей части меня, что возвращаться приятно. Знающий свою дорогу путник никогда не заблудится, даже если эта самая дорога и посылает его всем своим видом к черту на кулички. Жизнь же решила отправить меня в тройное эротическое примерно после тридцати минут тряски на сплошных кочках, когда в сон изрядно потянуло, а несчастное сознание решило напомнить о возможности ненахождения одной жизненно важной штучки в рюкзаке. Я напряглась, нащупывая хилой ручкой ингалятор в боковом кармане. Слава макаронному монстру, нашелся. Маленькая деревенька на окраинах старого доброго Висконсина цветёт и пахнет. Идеал во плоти для тихолюбивых личностей — маменька моя как раз из таких, а я не могу сказать, что слишком от нее отличаюсь. Могу зависнуть где-нибудь, напиться до беспамятства, но натура спокойная — она все же по книжкам. Только это все на второй план отходило, когда в свои пятнадцать я увядала без отсутствия друзей. День за днем умоляла отца забрать меня к себе в Миннесоту, одиночество внутри сжирало. Однако, переехав, я быстро нашла друзей в старшей школе и уже добрых пять лет недоумевала, почему же была такой нелюдимой. А потом догнала, что просто контингент не тот был. Аннет, так звали мою маму, оценивающе осмотрела меня с головы до пят. Я не могла не заметить, как она изменилась с нашей прошлой встречи: карие глаза потускнели, лицо с острыми, практически аристократическими чертами, осунулось, побледнело, выдавая в ней сильную женщину в ее самые тяжелые времена. Сильную, несомненно, чужие достоинства преуменьшать почему-то не любила — приятно знать противника в лицо. Неуютно. — Я скучала, — искренне призналась она, заставляя меня обомлеть. Сердце сжалось в болезненном спазме, перед глазами побелело да красками серыми расцвело. Внутри сжалось нечто, отпустило. Не признаюсь ведь, что соскучилась. Только руки сами потянулись к ней, чтобы крепко-крепко обнять. Забавно. Забавно не видеть эту женщину с год, винить ее в моих подростковых неудачах, а потом единым моментом понять, что не всех своих бесов в лицо знаешь. — Это чё? — чужой взгляд обвел копну волос. Непривычно не видеть дочь брюнеткой? Я молча провела раскрытой ладонью по копне — она обесцвечена до хреновенького состояния, у нее под низом прячется черный цвет. Скрытое окрашивание в домашних условиях… Оно такое — я промолчу, что сожгла половину пальцев в агрессивном оксиде, промолчу, что мне до сытого удовлетворения нравится. — Этого еще не хватало, — недовольно пропыхтела мать и с легкостью подхватила мой рюкзак. Сука, будто я спрашивала её мнение! Люди не меняются, люди свои ошибки прорабатывают либо в желтых домиках, либо за банкой пива. Я удивилась — лицо её серьезное, но внимательное, смягчилось, постоянные подколки сошли на нет. Все так меняются, когда теряют близких людей? Я никогда не рассматривала свою уже покойную бабушку на роль кого-то значимого в моем сердце. Она была, звонила раз-два в месяц, появлялась на пороге моей квартиры не больше десятка раз за всю мою жизнь и… Все? Я не испытываю дикой грусти, не сожалею и не бьюсь в истерике всю ночь. В какой-то момент мне стыдно стало, что моя родительница сейчас мрачнее тучи, а я тщетно пытаюсь воскресить в себе хоть толику сожаления. Однако, это было лучше, чем ничего. Мы все прекрасно понимали, что наш максимум — это делать упорный вид образцовой семьи. В голове уже успел созреть план дальнейших будней: Одной рукой ты готовишь пресловутую лазанью, а другой запихиваешь шмотки в свою дорожную сумку. Ждешь. Один день, другой, а потом… Потом у тебя счастья полные штаны и билет обратно. Красота же, ну? Уже на подходе лицо мое скосила усмешка, а ноги подкосились — мать, всю жизнь брезгующая лишними тактильными контактами, вдруг сама схватила меня за руку и крепко сжала теплую ладонь. Страх, до этого маячивший лишь на периферии, липкой массой застрял в глотке и сформировался окончательно на пороге. Было отвратительно. Мои предположения, что бабушкина жизнь тихо и мирно подошла к концу, разом опроверглись. И в бездну полетели, стоило мне увидеть дикий бардак, который покойница на дух не переносила. Стало дурно. Твою мать, Морра, да ее же убили! Я терпеть не могу приколы своей бедовой головушки, она слишком живо представляет вещи, которых представлять и не нужно. Это добивает, а на ковер, который мне никогда не нравился, я смотрю с очевидным желанием блевануть. Только теперь до меня ясно дошло, что моей задачей являлось не просто помочь с предстоящими похоронами, уборкой и нормализацией чужого состояния. Все было гораздо глубже. Страх. Чертов ужас, который въелся в стены и железный запах крови, не успевший выветриться — вот оно. Именно с этим стоит разобраться, именно это нужно пережить. Как бы усиленно я не негодовала на характер Аннет — такого дерьма она не заслужила. Никто, блять, не заслужил. — Это произошло два дня назад, я только возвращалась с работы, — ее маленькая ладошка мягко опустилась на мое плечо — Я, очевидно, спугнула его своим громким появлением вместе с моим, кхм, молодым человеком, только было уже поздно, как понимаешь. Раскаяние — не наша лучшая черта. Мой мозг, вопреки, решил уцепиться не за самую важную деталь в нашем разговоре. — И где этот твой хмырь сейчас, когда та-а-ак сильно тебе нужен? — я скептически приподняла бровку, покручивая кольцо на пальце. Успокаивало неимоверно, аж треснуть кому-нибудь хотелось. Она смутилась, но отчего-то тепло улыбнулась мне, будто между нами не существует той пропасти, что все больше и больше расширяется с каждым годом. В настоящих реалиях смотрится жутко и отталкивающе, как мозги промыли. — Уехал сразу… По делам. Можешь не говорить мне, что после развода с твоим отцом мне встречались одни обмудки. Я это давно поняла, — она громко шмыгнула носом и только сейчас я смогла увидеть в ней того, кого не видела никогда — живого человека, — Спасибо, что приехала. Не знаю, что бы делала без тебя. Да уж, чего нам двоим никогда не доставало — адекватной поддержки и сочувствия. Поднимаясь по крепкой дубовой лестнице, я все-таки поняла, что сегодняшний день по праву мог считаться самым необычным в моей жизни. Мать по объяснимым причинам стала мягкая и пушистая, в доме царила разруха, а в моей старой детской спал самый настоящий кот! Момент с трупом в соседней комнате я тактично опустила, не хотелось рушить и без того хрупкие крупицы крепнувшей безопасности. — Ма-а-ам, бабушка случайно себе домашних животных не заводила? — Согласно древнему поверью, кошки в дом сами приходят не случайно — я в это, конечно, не верю, но факт вышел забавный. Мать затрещала, что девять дней еще не прошло и пушистика оставлять у себя не стоит, мол, покойница явилась назад в свои хоромы. Я лишь добавила про себя, что та самая бабушкина душа отчего-то оказалась кобелем с яркими синими глазищами, но этого Аннет уже законно услышать не могла. Да и не надо было, я все равно свой трофей увезу к себе в Миннесоту и никакие байки мне не страшны.***
Было зябко. Уже ночью я, стоя в одной лишь пижаме с одиноким бутербродом в зубах, задавалась несколькими простыми вопросами, стуча длинными когтищами по дверному косяку. Надеюсь, бабуля предвидела, что однажды ее внучка будет стоять над ее трупом с неверящими глазами и задумываться над жизнью. Морена… Меня назвали в честь славянской богини смерти — невероятно красивой девушки, будто со сказки. У нее кожа холодная и волосы цвета вороного крыла. У нее во власти жизнь со смертью, будто на ладошках. Ее связывали со злом и безысходностью… Я же верила, что без смерти не будет новой жизни. Без гнильцы не вырастет дерево, без хорошей почвы и не вымахают леса. Бабушка ушла, как уйдет моя мать и я в будущем. Жизнь — медленное разрушение, угнетение, которое непременно приведет тебя к началу — к непроглядной темноте, к забвению. К чему-то древнему и величественному, как мир, что звучит так же — тишиной, от которой с ума сходишь, да потяжелевший воздух руками трогаешь. Нет никакой силы, способной удержать смерть. Я не жалела, да в душе скорбь ребра ворочала. Как же это все-таки было глупо… Сказала бы я из будущего. Только я хотела прикоснуться к причудливой резьбе, как об окно, громко чирикнув на всю округу, разбилась птичка. В голове от чего-то пронеслась мысль, что это, на удивление, самое начало.