Огонь и я

Этот кошмар теперь возвращается к нему каждую ночь. Хитрый - в разных обличьях, потому что рыцарей учат, как ограждать свои сны от страха, ну или они учатся этому сами, поняв, что иначе никак. Лопатный не помнит, как это было с ним. Он стережётся, закинув оружие на плечо, с одинаковой подозрительностью бродит по замкам, где давят сами стены, и по полям, покрытым изумрудной травой. Каменная кладка даже безопаснее - она восхитительно серовато-песчаная, а вот шуршащее зелёное поле может в любой момент плеснуть в лицо того же цвета пламенем, и тогда Лопатный Рыцарь волей-неволей проснётся и даже в тёплую летнюю ночь у костра почувствует себя выстывшим до последней косточки, сгоревшим до пепла. Оставайся в доспехах или снимай. Раскидывайся вольготно или сжимайся в комок. Он помнит этот страх - пусть и был ранен, почти ничего не соображал. Часов пять времени - и он без помощи лекаря смог бы продолжить бой, но у него не было даже пяти минут. На воинах Славнотопи всё заживает на удивление быстро, но если ты растворился в зелёном пламени, тебя не вернуть и не собрать по кусочкам, ведь даже их не осталось. - Один раз мы уже ошиблись, - говорит Лопатный Рыцарь самому себе, веря и не веря, разглядывая сквозь забрало оттого и полосатое, а от тоски блеклое рассветное небо. Неведомо как оказавшийся рядом Чёрный потягивается и тихонько звенит, вставая. Обычное утро странствующих воинов, тишина наполнена затихающим стрёкотом сверчков и чем-то таким смутно-сладким, как бывает, когда ты отчаянно не выспался и ещё не совсем проснулся. - Ты ошибся, - безжалостно уточняет Чёрный Рыцарь. - А я бы нашёл её и во второй раз, если бы это было возможно. "Я бы оставил тебя умирать", - невыговоренное вслух, но и тогда, скорее всего, умерли бы все трое, а последние мгновения жизни Рыцаря Щита были бы омрачены страхом и болью за возлюбленного. Когда ты слаб, невольно учишься здраво оценивать шансы, свои и чужие. Лопатный не знает, но предполагает - смотрит, как его брат по оружию засыпает тлеющие уголья, оставляя в земле нетронутыми жемчуга и рубины. Он совсем не похож на других странствующих воинов - например, не гонится за богатством. И, как правило, не выигрывает сражений. Уходит и приходит, когда меньше всего ждёшь. Лопатный Рыцарь, если честно, делает что угодно, только не ждёт. Он предпочитает стремиться вперёд, принимать вызовы и сражаться с врагами, не оценив их силы - и свои, разумеется, тоже. Как будто знает, что в последний момент направленный в его сердце удар будет кривовато отведён, а противник получит хоть парочку новых ран, хорошо, если при этом наносящему их Чёрному не достанется. Ему лучше бы читать книги и попробовать себя в чём-нибудь мирном, но он упрямо размазывает по щекам чужую - и свою - кровь, пытаясь умыться, подняв забрало. - Меня не надо защищать, - говорит Лопатный Рыцарь. Чёрный Рыцарь молчит - надо, но вовсе не потому, что эта жизнь - сама по себе ценность. Прямой и острый, пусть и немой (как рыба?) укор: "Я попросил тебя защитить её, но ты не справился и не спас. Тогда она попросила меня заботиться о тебе - и я умею держать слово, пусть даже некому будет оценить мои старания". Ужасно максималистская тактика, но не то чтобы была возможность возразить. Лопатный толком не запачкался, даже не запыхался, однако всё равно склоняется над ручьём, разматывая удочку. Ему - тоже не для себя, дело ясное - нужен позарез целебный ихор. Это верное место. Всё почему-то кажется почти правильным. Чёрный Рыцарь, не выдержав, снимает шлем - да, щёки все в мелких ранках, русая чёлка на лоб налипла. С Рыцарем Щита тоже такое случалось - раны, нетерпение, а волосы у неё были такого же цвета, может быть, на пару тонов темнее. Не то чтобы воины разбирались в таких вещах, Лопатный не хочет - вот и отворачивается. Спутника напарником называть даже в мыслях нет желания, а на Рыцаря Щита он не похож так... так, что, невольно засмотревшись в поисках общих черт, с размаху принимаешь на плечи тяжеленное разочарование - и шатаешься под его весом (и тянет – в груди, болезненно, по ощерившимся шипам, за горизонт). Глаза, например, не тёплые, янтарные, а зелёные. Не совсем как проклятый чародейный огонь - скорее яблочные, хрустящие и немного стеклянные, битые, точно бутылки, тусклые, словно всё те же угли. Забытые изумруды, засыпанные золой и землёй - вот и всё богатство. Лопатному Рыцарю становится от самого себя тошно - и снять бы шлем, жарко и жалко, противно, тухло, но страшно, чёрт возьми. Это хуже, чем стая волчар. Это примерно как зелёный огонь, бешеные пляски Чародейки и осознание: каждый раз, когда бьёшь по ней, попадаешь по Рыцарю Щита. И по себе. Чёрный глотает ихор торопливо, золотистые струйки стекают по взмокшей шее куда-то туда, о чём даже думать нельзя. Хмуро утирается, проверяет поджившие ссадины, прячет лицо - открытое, как носила разве что Рыцарь Щита, - обратно под слой погнутого металла. Ему нужна новая броня - и ещё им обоим нужно чуть больше времени. Когда оно пройдёт, может быть, Чёрный Рыцарь сможет спать спокойно у костра всю ночь, а не воровато прибегать под утро и растягиваться под боком, согревая своим присутствием даже сквозь латы, невольно вытягивая из кошмаров. - Пошли дальше? Лопатный Рыцарь смеётся - а раньше ты был против - сердце грохо(хо)чет о крепостную стену рёбер, разбивая, разбиваясь, в ушах плещется собственный хохот, отражённый эхом - или отзеркаленный Чёрным. И они идут.