Back to Neverland

      Ацуши думал, что Рюноске его убьёт.       Пожалуй, в тот момент это было единственной связной и понятной мыслью. Ацуши был вымотан работой, голодом и огромным количеством свалившихся на него потрясений. Утро прошло для него, словно в тумане — мальчик на автомате позавтракал и принялся за работу. Закончив одну достаточно глубокую яму, он получил разрешение передохнуть и всё так же — механически — двинулся через рабочий участок к месту отдыха.       Когда уставшие глаза зацепились за фигуру в бежевом плаще, Ацуши даже не сразу среагировал. Дазай Осаму стоял посреди лагеря злодеев на несуществующем острове и разговаривал с Рюноске. Мужчина активно жестикулировал своими перебинтованными руками и, похоже, был чем-то возмущён — Ацуши краем уха уловил что-то про сломанную лопату. Дазай выглядел настолько…естественно. Словно бы не было ничего необычного ни в окружающей его обстановке, ни в его пребывании здесь.       На негнущихся ногах мальчик приблизился к мужчине. Тот уже закончил говорить с Акутагавой и теперь общался с Пушкиным и бородачом-пиратом. Всё это выглядело настолько иррационально в глазах Ацуши, что его мозг, кажется, отключился полностью. Губы разомкнулись сами собой, и охрипший голос, будто бы и не его вовсе, позвал мужчину по имени:       — Дазай-сан?       И Пушкин, и бородач-пират с интересом посмотрели на него. Рюноске, кажется, побледнел ещё больше обычного. И только Дазай не обернулся. Он не слышит? Игнорирует?       — Дазай-сан? — снова повторил Ацуши, делая ещё шаг к мужчине, — Что вы здесь делаете?       Когда Дазай всё же обернулся к нему, лицо его было непривычно серьёзным. Изучающий взгляд внимательно прошёлся по мальчику от макушки до пят, после чего вновь вернулся к лицу. Карие глаза встретились с жёлто-фиолетовыми, и серьёзное лицо Дазая вдруг как-то смягчилось, оставляя лишь немой укор.       Замерший в растерянности Ацуши молча наблюдал, как мужчину скрутили и повели прочь. В голове по-прежнему была каша, возможно, теперь даже большая, чем раньше.       Акутагава Рюноске набросился на него, словно разъярённый зверь.       Ацуши сам не понял, как оказался на земле. Затылок и спину прошило тупой болью, где-то сбоку глухо упала лопата. А потом на лицо обрушился чужой кулак — резко, больно, бесцеремонно. Зубы Ацуши лязгнули, перед глазами заплясали звёзды. Он замычал и тут же получил новый удар — с другой стороны. Во рту появился солёный привкус крови.       Его со всей силы рванули за воротник — Ацуши почти слышал, как затрещала ткань пижамы. Кажется, Акутагава что-то кричал ему в лицо, но Накаджима ничего не слышал из-за гула в ушах. Однако в этой размытой реальности он вдруг поразительно чётко увидел чужое лицо. Бледное лицо, узкое и хищное — ещё чуть-чуть вытянется и превратиться в волчью пасть. Скалился и рычал Рюноске точь в точь как волк — кожа на носу собралась складками, тонкие губы расползлись в стороны, показывая зубы. Ещё немного, и вцепится в глотку.       Но самым страшным было даже не это. Самыми страшными были глаза. Жуткие глаза смотрели прямо на Ацуши, будто две чёрные дыры, и в этих глазах копошилась и клубилась безудержная тёмная ярость.       «Он меня убьёт», — с пугающе внезапной ясностью подумал Ацуши.       Мальчик никогда раньше не дрался — в приюте все такие инциденты старались сразу же пресекать, а мягкий и неконфликтный Накаджима и вовсе не попадал в подобные ситуации. Однако страх и инстинкты сделали своё дело — внутренний зверь поднял голову навстречу чёрному чудовищу.       Рюноске был старше и, похоже, намного опытнее в драках, но он был ужасно тощим, а бледность и периодический кашель выдавали его болезненность.       А потому Ацуши, со всей дури пнувшему обидчика в живот, оказалось не так уж и сложно отбросить его в сторону. Акутагава кувырнулся через голову и шлёпнулся на пыльную землю, однако тут же вскочил на ноги. Накаджима тоже вскочил — бурлящий в крови адреналин придал ему сил.       На несколько мгновений они замерли друг против друга — две натянутые струны, два зверёныша, загнано дышащие и буравящие друг друга взглядами, — а потом одновременно бросились вперёд.       — Достаточно!       Тяжелый кулак, прилетевший в живот Ацуши, заставил того захлебнуться воздухом. Мальчишка рухнул обратно на землю, корчась от боли и хрипя. Где-то сбоку так же свалился Рюноске.       — Достаточно! — повторил Пушкин, — Если так хочется подраться — можете заняться этим во время обеда. Всё равно сегодня вы двое останетесь без него, — он хихикнул, — а сейчас, — мальчишек грубо дёрнули, вынуждая подняться с земли, — живо за работу!       Ацуши, чьи мозги и реакция, кажется, вернулись в норму после этой встряски, тут же кинулся поднимать лопату. Рюноске подниматься не спешил, буравя и смотрителя, и мальчишку одинаково ненавидящим взглядом.       — Эй! — прикрикнул на него Пушкин, — Тебя это тоже касается!       Акутагава презрительно сплюнул, но с земли всё же встал.       — Уж кому, кому, а тебе стоило бы уже стать посговорчивее, — смотритель злорадно ухмыльнулся, — или уже забыл, как закончили двое твоих подопечных?       Лицо Рюноске вдруг сделалось пустым.       — Пошел к чёрту, жирная свинья, — прохрипел он.       Ухмылка сползла с лица Пушкина. В мгновение он преодолел расстояние, разделявшее его и мальчишку, и тяжёлый кулак обрушился на худощавую фигуру. Акутагава, вскрикнув, повалился было обратно на землю, но чужая рука, вцепившись в волосы, не позволила ему это сделать.       — Я тебя в мясо высеку! — зашипел Пушкин, брызжа слюной, — До самых костей, слышишь меня, сучёныш?       И, продолжая крепко держать мальчишку за волосы, поволок того прочь. Рюноске то начинал упираться, то старался поспеть за шагом смотрителя, стремясь избежать боли. На глазах у него невольно выступили слёзы, но пронзительный взгляд, полный ненависти, по-прежнему был устремлён на Ацуши.       — А ты чего застыл? — прикрикнул Пушкин на замершего в стороне Накаджиму, — С ним хочешь?       Тот испуганно замотал головой и поспешил вернуться на своё рабочее место. Он определённо не желал присоединиться к этому…психу.       Акутагава вернулся только через час. Он шёл медленно, пошатываясь, горбился и кутался в свой чёрный плащ. Ткань на спине пропиталась кровью.       Заметив, что на него смотрят, Рюноске выпрямился и прибавил шагу. Молча пристроился неподалёку от Ацуши и с ходу принялся работать лопатой, стараясь удержать холодное выражение лица и не скривиться от боли.       Ацуши невольно покосился на него. Стыдно признаться, но поначалу мальчик даже позлорадствовал — ведь устроивший драку Рюноске вполне заслужил наказание. Но сейчас, когда испытанные испуг и обида сошли на ноль, Накаджиме стало жалко Акутагаву.       — Чего пялишься? — огрызнулся черноглазый, в очередной раз поймав на себе чужой взгляд.       — Больно было? — как можно более участливо спросил Ацуши.       — А сам-то как думаешь? — разъярённо зашипел Рюноске       — Слушай, я просто проявляю сочувствие… — начал было беловолосый, но его тут же перебили.       — В гробу я видел твоё сочувствие! — рявкнул Акутагава, заставляя обернуться всех работающих поблизости ребят, — Если бы не ты, этого бы вообще не случилось!       — Ах, значит это я виноват?! — разозлился Ацуши, — Это ведь ты ни с того ни с сего на меня бросился! И теперь меня вместе с тобой лишили обеда!       — Ни с того ни с сего?       Голос Рюноске неожиданно сделался ровным и спокойным. Пылающая в его глазах ярость потухла, и лицо сделалось совершенно пустым.       — Ни с того ни сего, говоришь, — повторил он, — ты хоть осознаёшь, что ты сделал?       Несколько мгновений он помолчал, внимательно вглядываясь в лицо Ацуши. Тот лишь ответил ему полным непонимания взглядом. Акутагава вздохнул.       — Ты не понимаешь, да? Ты и правда невероятнейший тупица, — он вскинул руку, обрывая готовящегося возразить мальчика, — Ты выдал Дазая. Из-за тебя его схватили. Он был чуть ли не единственной нашей надеждой на спасение, а тебе хватило лишь нескольких слов, чтобы всё разрушить. И твой пустой желудок — это последнее, о чём ты должен беспокоиться в данный момент.       — Я… — начал было Ацуши, но голос его дрогнул, и он замолчал, сглатывая, — я…       Живот скрутило противной болезненной беспомощностью. Щёки горели, глаза щипало, и Ацуши с ужасом понял, что вот-вот расплачется.       — Что «ты»?       — Я не знал, — наконец выдавил из себя беловолосый и тут же устыдился того, насколько жалко это прозвучало.       — Конечно, ты не знал, — теперь в глазах Рюноске не было ничего, кроме презрения, — если бы ты сделал это осознанно…я бы убил тебя.       И, не глядя больше на Ацуши, он снова усердно принялся за работу.       — Что произошло между вами двумя? — голос Джунчиро, раздавшийся прямо над ухом, заставил Ацуши вздрогнуть. После разговора с Акутагавой он снова выпал из реальности, с головой погрузившись в собственные мысли.       Ацуши было паршиво. Он совершенно перестал что-либо понимать.       Он не знал, где находится. Нет, он конечно понимал, что находится на острове и остров этот называется Неверленд, но это был не тот ответ, который был ему нужен. Поначалу у Ацуши ещё было какое-то объяснение — мальчик думал, что каким-то волшебным образом попал в книгу о Питер Пэне, которую читал накануне. Но это его объяснение развалилось довольно быстро. Да, были определённые сходства между книжным Неверлендом и этим, но в остальном всё было совершенно не так. Ацуши не имел ни малейшего представления ни о людях, которые его похитили, ни о целях работы, которую их заставляют выполнять. Брат и сестра Танизаки так же внесли в его ум сметение — они подтвердили существование пропащих детей и прочих жителей острова, но вот о мальчике по имени Питер Пэн тут, похоже, никто и никогда не слышал.       А теперь ещё и Дазай-сан, появившийся словно из ниоткуда. Дазай-сан, который буквально накануне раскритиковал книгу Джеймса Барри. «История не вымышленная, а просто искажённая и перевранная до неузнаваемости», — ведь именно так он сказал. И сейчас Ацуши подозревает, нет, он уверен, что Дазай знал, о чём говорил. А ещё он каким-то непостижимым образом был знаком с Акутагавой. И принимал непосредственное участие в истории, в которой явно понимал гораздо больше, чем сам Ацуши.       Это было бы хорошо, будь у Ацуши возможность расспросить наставника. Однако возможности такой у мальчика не было и вряд ли она у него будет — пару часов назад он почти что своими руками передал Дазай-сана врагам.       Да, ещё больше, чем непонимание и беспомощность, Ацуши мучало чувство вины. Он мог бы сколько угодно повторять: «Я не знал», — но это ничего не меняло.       Вздумай Рюноске покарать беловолосого, он всё равно не смог бы наказать его больше, чем сам Ацуши уже наказал себя в своих мыслях.       — Что? — переспросил он.       — Я спросил, что произошло между тобой и Рюноске, — повторил Джунчиро, — у тебя губа разбита, синяк на лице, и ходишь ты, как в воду опущенный, а он кажется ещё более мрачным и злобным, чем обычно, хотя я думал, что так не бывает.       — Я… — Ацуши снова ощутил ком в горле, — всё очень сложно…я сам ничего не знаю…и совсем ничего не понимаю…и не знаю, как рассказать.       — Расскажи, как есть, — подала голос маячащая за плечом брата Наоми, — а мы уж как-нибудь разберемся. И поможем, чем сможем. А если и не сможем, то тебе всё равно станет легче, если ты выскажешься.       Ацуши открыл рот — и просто не смог его закрыть. Он выложил Танизаки всё — начиная с позавчерашнего вечера, когда он обсуждал с Дазаем книгу, и заканчивая сегодняшним днём. Тщательно сдерживаемые всё это время слёзы под конец рассказа предательски покатились по щекам. Ацуши замолчал и принялся утирать глаза кулаком, размазывая по лицу пыль и грязь.       Когда он, шмыгая носом, наконец поднял голову, Джунчиро и Наоми смотрели на Ацуши круглыми глазами.       — Всё…плохо, да? — дрожащим голосом спросил Накаджима.       Решительная Наоми первая взяла себя в руки.       — Нет. Ну, то есть не совсем, — девочка вздохнула, — ты молодец, что всё рассказал. А теперь слушай. Во-первых, не волнуйся о Дазае. Ты не ошибся, мы действительно знаем его, а потому можем с уверенностью сказать — Дазай не из тех людей, которых можно просто так пленить или убить.       — Наоми права, — Джунчиро ободряюще похлопал Ацуши по плечу, — Дазай кого угодно перехитрит — даже саму смерть. И Рюноске, сколько бы он не бесился, тоже прекрасно это понимает. Просто он…очень привязан к Дазаю и может быть чересчур эмоциональным, когда дело касается его.       Они немного помолчали, работая лопатами, пока Ацуши не справился с приливом облегчения и не задал следующий вопрос:       — Так всё-таки, откуда вы знаете Дазай-сана?       Брат и сестра переглянулись.       — Что ж, — сказала Наоми, — думаю, тот мальчик из книги…ты сказал, Питер Пэн, да?..в общем, я думаю, этот персонаж списан именно с Дазая.       Ацуши чуть было не воткнул лопату себе в ногу.       — Что?!       — Извини, это было слишком резко, да? — улыбнулась девочка, — Я просто подумала, что так тебе будет понятнее.       Ацуши вытаращился на неё в ответ.       — Это было не лучшей твоей идеей, Наоми, — укорил Джунчиро сестру, — так, забудь на секунду то, что она сказала, и давай мы объясним всё по порядку.       Накаджима кивнул, всё ещё не в силах вымолвить ни слова.       — То место, откуда ты прибыл, — начал мальчик, — мы называем Нижним миром. Тот мир, где ты сейчас, называется Верхним. Зовем мы их так потому, что попасть из одного мира в другой можно исключительно по воздуху. Неверленд — остров в одном из Верхних морей и, можно сказать, единственная связующая точка между двумя мирами. Как мы уже говорили, тут действительно живут и феи, и русалки, и дикари, а также я, Наоми, Рюноске и ещё два десятка с лишним ребят в этом лагере — те, кого все, и мы в том числе, зовут пропащими детьми. Также Неверленд часто навещают пираты. Их капитан — Накахара Чуя, но мы зовём его Капитан Крюк, потому что у него крюк вместо правой руки. Этот корабль, — Танизаки махнул рукой в сторону мыса, — «Смутная печаль», принадлежит ему. Однако, как нам известно со слухов в лагере, корабль был захвачен людьми Достоевского, а сам Крюк пропал, и никто не знает — жив он или мёртв. Что касается Фёдора Достоевского, то мы сами не знаем — кто он, откуда и зачем всё это делает.       Джунчиро сделал паузу, прежде чем продолжить.       — Дазай Осаму — самый первый пропащий ребёнок на острове и тот, кто привёл нас сюда. Можно сказать, он спас нас. Например, меня с сестрой он увёл из приюта, когда нас хотели разлучить, — они с Наоми обменялись нежными взглядами, — а Рюноске и Гин он вообще подобрал на улице.       — Гин? — переспросил Ацуши.       — Сестра Акутагавы, — пояснила Наоми, — вон она.       Девочка указала на того самого ребёнка в маске, которого Ацуши поначалу принял за мальчика.       — Не волнуйся, — рассмеялся Джунчиро, глядя на его замешательство, — все поначалу принимают её за мальчика. Можно сказать, что она этого и добивается. Ладно, не будем отвлекаться, — продолжил он, — Так вот, Дазай Осаму долгое время был нашим капитаном. Порою он приводил новых детей. Некоторые потом возвращались в Нижний мир, но большинство оставалось — постепенно мы даже построили свою собственную деревеньку. Что касается твоего Джеймса Барри, то я, кажется, даже помню его, — мальчик усмехнулся, — правда, мы все звали его просто Джимми. Ему было лет шесть-семь, и Дазай привёл его на остров после смерти его старшего брата. Забавный был мальчишка, но надолго он у нас не задержался.       — Так, стоп, стоп! — перебил Ацуши, — Хочешь сказать, что видел Джеймса Барри? Маленьким?       Джунчиро кивнул.       — Но это же было…где-то в конце позапрошлого века, — Ацуши поражённо уставился на Танизаки, — Ребята…сколько же вам лет?       — Не знаю, — пожала плечами Наоми, — одиннадцать, наверное.       — И давно вам одиннадцать?       — Мы не считали, — честно ответил Джунчиро, — на острове Неверленд никто не взрослеет и не умирает от старости. Кроме дикарей, конечно, — эти вечно что-то твердят о гармонии и круговороте жизни.       Ацуши тут же вспомнился недавний разговор с Дазаем. «Двадцать два ему, ага, как же», — подумал мальчик, — «Беру свои слова обратно, вы и правда старик, Дазай-сан».       — У нас не было причин считать года, — повторил Танизаки, — Нам не было скучно на острове. Мы веселились как могли, а уж Дазай был горазд на выдумки. Особенно он любил задирать Крюка, так что мы частенько вступали в конфликт с пиратами. Чего мы только не делали: дразнили, устраивали засады и розыгрыши, иногда даже воровали их сокровища. Пираты не оставались в долгу — нас неоднакратно брали в плен, а иногда мы даже прямо вступали в бой. Но Дазай всегда знал, как выкрутиться без потерь, — Джунчиро улыбнулся своим воспоминаниям, — было весело.       Они помолчали — Ацуши даже показалось, что брат с сестрой забыли о его существовании.       — А потом? — спросил беловолосый.       — А потом, — вздохнула Наоми, — Дазай привёл Оду.       — Оду? — нахмурился Ацуши, — Подождите…вы говорите об Оде Скуноске?       — Да, Ода Сакуноске, он самый, — кивнул Джунчиро, — правда, сам Дазай всегда звал его Одасаку. Ты его знаешь?       — Он…учредитель моего приюта, — сказал Накаджима, — и приёмный отец Дазай-сана.       Джунчиро присвистнул.       — Надо же, как оно всё закрутилось, — он покачал головой, — ну, когда Дазай привёл Оду на остров, тот был ещё маленьким мальчиком. Хотя по сравнению со всеми нами он казался самым взрослым — был очень тихим и спокойным. Они с Дазаем были полными противоположностями, но несмотря на это быстро стали лучшими друзьями.       — Но Ода не собирался оставаться, — вздохнула Наоми, — через некоторое время он вернулся в Нижний мир. Дазаю нелегко было его отпустить, и он сам стал летать и навещать Оду.       — Через некоторое время, — сказал Джунчиро, — Дазай стал задерживаться. Сначала лишь на ночь. Потом он стал пропадать днями, потом неделями. И однажды он просто не вернулся. Элис, его подруга-фея, полетела его искать. Но, когда она всё же нашла его, Дазай сказал, что остаётся в Нижнем мире и что он больше не вернётся. Что с ним было дальше, мы не знаем.       «Зато я знаю», — подумал Ацуши. Дальше Ода усыновил Дазая. А затем, примерно шесть лет спустя, Ода Сакуноске умер, оставив всё имущество и все заботы о приюте на приёмного сына, которому только-только исполнилось восемнадцать. А потом, спустя ещё четыре года, Дазай Осаму пришёл к Ацуши и, увидев на тумбочке книгу о Питере Пэне, назвал её враньём. И, наверное, был по-своему прав.       — Место капитана занял Рюноске, — Джунчиро кинул взгляд в сторону Акутагавы, — он старался, как мог. Пару раз он вместе с Элис даже приводил новых детей. Мы неплохо жили, но без Дазая стало…скучновато. С пиратами мы потом почти не сталкивались, а даже если и сталкивались — ни Крюк, ни мы не проявляли особого энтузиазма.       Мальчик ненадолго перестал копать и утёр пот со лба.       — Вот так мы и жили. Тихо, мирно, без проблем. А потом, — он обвёл рукой окружающие раскопки, — случилось это.       Ацуши с ужасом выслушал историю о столкновении пропащих детей с людьми Достоевского и о двух повешенных ребятах.       — Как бы то ни было, — закончил Джунчиро, — не принимай близко к сердцу слова и поведение Рюноске. Ему сейчас тяжелее всех, да он и сам себе покоя не даёт — чувствует ответственность за всех нас.       Ацуши покосился в сторону — туда, где трудилась щуплая чёрная фигурка — и ощутил, как неуклонно растёт его уважение к этому угрюмому и нелюдимому мальчику.       — И что теперь? — спросил беловолосый, помолчав.       — Ждать, — просто ответил Танизаки, — и надеяться. Самим действовать не вариант, сам понимаешь — мы можем поставить под удар других ребят. Так что остаётся только надеяться на живучесть и изворотливость Дазая.       Благо остаток дня прошел без происшествий — ещё больше потрясений Ацуши, наверное, не вынес бы. Ему и так было над чем подумать. Всё встало на свои места, но мальчишка до сих пор был потрясён тем, что сегодня узнал.       Больше всего, конечно, его мысли занимал Дазай-сан. Сегодня перед Ацуши приоткрыли завесу чужого прошлого, и это было прошлое не какого-то незнакомца, а его наставника. Подумать только, рядом с ним всё это время был человек с такой историей! А Ацуши даже и не подозревал.       Но кроме Дазай-сана его мысли занимал ещё один человек. А именно Акутагава Рюноске.       За ужином Ацуши пару раз попытался заговорить с ним, но Рюноске только презрительно фыркал и уходил. В конце концов беловолосый решил его не трогать. Рано или поздно тот остынет, и тогда они смогут спокойно поговорить.       А поговорить им определённо стоило.