Back to Neverland

      — Я чудом не захлебнулся, — усмехнулся Чуя, — но в обмен на ту побрякушку русалки спасли меня и вытащили на берег. Действие той дряни, что мне подсыпали, всё не заканчивалось, так что я кое-как заполз в укромное местечко и отрубился.       Пират устало вздохнул.       Дазай не сводил с рассказчика глаз. Сейчас, когда Чуя погрузился в воспоминания и забыл о необходимости держать лицо, его усталость, тревога, даже некоторая подавленность - всё это всплыло на поверхность.       — Проснулся я только вечером следующего дня, и сразу же пошёл на разведку. Эти ублюдки, чтоб им сблевать ядовитой медузой, сняли «Смутную печаль» с воды и пришвартовались у утёса прямо в воздухе. Нет, ну ты представляешь себе? — в пылу возмущения Чуя обратился к Дазаю, но тут же смутился и продолжил, — В общем… На мысе уже повсюду были палатки — похоже, они там жили уже некоторое время. Людей у Достоевского немногим меньше сотни. Больше половины моей команды просто вырезали. Остальным пришлось подчиниться.       Он замолк, напряжённо глядя вниз и с силой сжимая кулак левой руки.       — Чуя, — мягко окликнул Дазай, — эй, Чуя.       — Чего? — буркнул пират.       — Только попробуй поцарапать стол, и я выставлю тебя отсюда без разговоров.       Накахара фыркнул, но правую руку со стола всё же убрал. Обстановка слегка разрядилась.       — Это, вобщем-то, всё, — заключил Чуя, — дальше уже расскажет леди Динь.       — Прекрати звать меня Динь, — фея топнула ножкой, — меня зовут Элис!       — Ну так ведь и я, — пират оскалился, — не Капитан Крюк.       Элис надула щёки и отвернулась от него.       — Никто из тех, кто живёт в лесу, не был в курсе: ни феи, ни пропащие дети, ни дикари. Но во время одной из прогулок ребята увидели, как незнакомые взрослые вырубают деревья. Естественно, все возмутились, — фея опустила глаза и затеребила своё платье, — ребята по привычке дерзко обратились к ним. Начали дразниться и гнать их прочь. Мы думали, что всё будет, как обычно, — она бросила взгляд на Чую, — но они повели себя совсем не так, как обычно вели себя пираты.       Девочка откусила большой кусок сахара. Дазай терпеливо подождал, пока она дожуёт и запьёт сладкое чаем.       — И что же они сделали?       — Пришёл человек в белой шапке и извинился. Сказал, что не знал о нас и что ему жаль. Пригласил всех пропащих детей в гости.       Она замолчала.       — Это была ловушка, — Дазай не спрашивал, он утверждал.       — Да, — вздохнула Элис, — когда мы пришли, те люди скрутили ребят без всяких церемоний. Я спряталась неподалёку и всё видела. Человек в шапке сказал, что дети просто должны слушать его и выполнять свою работу. Конечно же, Акутагава почти что плюнул ему в лицо и заявил, что они не станут на него работать. И тогда…       Фея вся как-то судорожно сжалась. Казалось, даже её свечение померкло.       — Тогда, — тихо продолжила Элис, — они соорудили на мысе виселицу. Достоевский снова спросил, уверен ли Рюноске в своём решении. Но дети решили, что их просто запугивают, блефуют. Ты же, — девочка обратила своё лицо к Чуе, и её голос звучал почти что обвиняюще, — ты же всегда так делал!       Чуя молчал.       — Но они не шутили, — фея вся дрожала, — они схватили Кью — самого младшего из нас. Его Рюноске привёл совсем недавно. Тот мужчина в шутовском наряде, он…он не прекращал улыбаться. Он тащил Кью по земле за волосы, а он кричал, кричал, кричал…а потом висел…       Элис обняла свои колени и уткнулась в них лицом.       На кухне повисла мёртвая тишина. Дазай уложил подбородок на сцепленные ладони и уставился в пустоту. Мысль о том, что кто-то осмелился поступить так с пропащими детьми, с его товарищами...Нет, оборвал он сам себя, это всё в прошлом. Сейчас они совершенно чужие друг другу.       — Его сняли только через три дня, — Элис всё-таки нашла в себе силы продолжить, — когда ребята уже на всё согласились. Потом попытались бежать, и тогда повесили ещё одного. Больше не пытались. Эти люди несколько раз улетали на «Смутной печали» и возвращались с новыми детьми. Потом они выкорчевали всё пни на вырубленном участке, выдали инструменты и велели копать.       — Копать? — переспросил Дазай.       — Да, — кивнула Элис, — копать. Не знаю, что они ищут. И, если честно, то мне всё равно.       На некоторое время снова повисла тишина.       — Я пыталась обратиться за помощью, — продолжила наконец фея, — но и дикари, и феи подумали, что у нас просто очередная заварушка с пиратами. Все решили, что я просто преувеличиваю, да и вообще, наши детские игры — это наше личное дело.       — Какая ирония, — усмехнулся Чуя, — похоже, что ты в своё время так красочно описывала родителям мои злодеяния, что, когда возникла реальная проблема, тебе никто не поверил.       Элис злобно зыркнула на пирата, но возразить ей было нечего.       — Мы с Крюком, — она издевательски протянула чужое прозвище, — встретились, когда оба наблюдали за лагерем. Тогда то и выяснилось, что мы с ним в одной лодке. Однако в одиночку у нас не было никаких шансов.       Вот они и подошли к сути дела, понял Дазай.       — Тогда я и подумала, — фея посмотрела прямо на него, — что ты мог бы нам помочь.       Мужчина только вскинул изящную бровь, глядя на неё.       — Каким образом?       — Ну, — Элис замялась под его взглядом, — ты всегда находил выход из ситуации. Придумывал безумные планы, проворачивал сумасшедшие авантюры и всегда выходил сухим из воды. Я подумала, что ты мог бы помочь нам победить Достоевского.       Осаму молчал.       — Эм… Дазай? — фея занервничала, — ты же поможешь нам, правда?       Мужчина с тихим вздохом поднялся из-за стола.       — Мне нужно подумать.       — Подумать? — Чуя вскинул на него недоумевающий взгляд, — О чём тут думать, чёрт побери? Твоих друзей держат в плену и заставляют работать, твоих знакомых тоже похитили, подружка-феечка умоляет тебя о помощи. О чём тут вообще можно думать?       — Не хватало ещё, чтобы ты читал мне мораль, — огрызнулся Дазай, — мне нужно подумать в одиночестве и принять разумное решение.       — Разумное решение? — Чуя хохотнул, — Не смеши акул, с каких это пор ты принимаешь разумные решения? А как же ребячество, дикая импровизация и чистое безумство? Дазай Осаму, которого я помню, был гением, а не разумным человеком.       Дазай медленно приблизился к пирату.       — Того Дазая Осаму, которого ты помнишь, — он наклонился, говоря медленно и чётко разделяя слова, — больше нет.       Он выпрямился, не позволяя себе долго смотреть в чужие глаза, и направился прочь из кухни.       — Дайте мне немного времени.       В комнате Дазая — полумрак и безликость. Мужчина плотно закрывает дверь, словно бы желая отделиться от всего остального мира. А ведь точно. Может запереться в комнате, забраться с головой и притвориться, что тебя не существует. Что сейчас не сидят на кухне твои ожившие воспоминания.       Однако Дазай теперь взрослый, и ему хорошо известно, что одеяло не спасает.       Он просто садится на кровать, устало ссутулившись и глядя на безликую стену. Массирует виски, зарывается пальцами в волосы, стараясь избавиться то ли от головной боли, то ли от памяти.       Ему и правда нужно было время подумать.       Дазай Осаму не был добряком, о нет. Наоборот, будучи мальчишкой, он совершенно не дорожил чужими жизнями. В детстве смерть казалась ему чем-то… совершенно естественным и не заслуживающим большого внимания. Дазай был истинным ребёнком — не ведающим жалости.       Вот только сейчас речь шла о жизни пропащих детей. О жизни тех, кого Дазай сам, своими собственными руками привёл когда-то в Неверленд. О жизни тех, кто когда-то звал его своим капитаном.       Дазай был в смятении, хоть и не показал этого. Неверленд, который он так сильно старался забыть, который он желал забыть, сам явился за ним. И Дазай, десять лет проживший в Нижнем мире и прочитавший сотню книг по психологии в попытке превратить прошлое в фантазию, был растерян и потерян.       Дазай был зол, и он уже успел показать это. Эти двое явились к нему со своей проблемой как ни в чём не бывало. Невзначай разворошили старые раны, выволокли из чулана все болезненные воспоминания. Просят его о помощи, совершенно уверенные, что он не откажет. А Дазай просто проклинает их. Зачем, зачем, зачем? Как бы он хотел больше не видеть их, убедить себя в том, что всё его детские воспоминания были простой фантазией. Он должен просто прожить остаток своей жизни как разумный взрослый человек.       Он не должен хотеть отправиться с ними. Не должно быть в нём ни радости от встречи с Элис, ни азарта от перепалок с Чуей, ни безрассудного желания спасти бывших товарищей и нынешних подопечных.       Но…       Дазай тяжело вздохнул. Лёг на спину, глядя в белый потолок, казавшийся в темноте тёмно-серым.       Те люди похитили детей из приюта. И, судя по рассказам Чуи и Элис, их ждёт вовсе не радужная прогулка по острову вечного детства, а жестокая и страшная судьба.

Ты же позаботишься обо всех этих детях, Дазай? Ты же не оставишь их?

      Отказавшись помогать, Дазай нарушит обещание, данное Одасаку.       И всё же…страшно.       Если Дазай отправиться на Неверленд…что он почувствует? Он не знает. После десяти лет, после бесчисленных попыток вырвать всю былую жизнь из собственной памяти, после того, как он стал взрослым, он должен вернуться к прошлому? Дазай и правда боится этого.       Чёрт, что за невыносимая дилемма?       Мужчина прикрыл глаза. Было бы здорово, если бы всё это оказалось сном. И пропавшие из приюта дети, и ожившие воспоминания у него на кухне. А ещё было бы здорово, окажись страшным сном смерть Одасаку. Ведь тогда Дазай мог бы спросить у него — а как хороший взрослый человек поступил бы в подобной ситуации.       Но Одасаку был мёртв, и с этим ничего нельзя было поделать. Кровати в приюте были пусты, а на кухне у Дазая сидели фея и пират и ждали его решения.       Дазай не хочет лететь с ними, нет, всё не так. Но разве есть иное, более разумное решение? Что там у нас в списке? Положиться на полицию? Ну да, да, они разберутся, конечно. Тут же вспомнился надоедливый офицер, явно весь пылающий подозрениями в адрес самого Дазая. О том, чтобы рассказать кому-нибудь из Нижнего мира правду, и речи быть не может. Его тут же упекут в психушку. Тут же вскроется и многолетняя депрессия, и селфхарм, и тяга к суициду. И коротать тогда Дазаю остаток дней в лечебнице.       Дазай не сентиментален, вовсе нет. Он рационален до мозга костей. А потому знает - чего бы он ни хотел, чего бы он ни боялся, решение, в конце концов, было только одно.       Мужчина поднялся с кровати. Подошёл к шкафу и посмотрел на единственную фотографию, которая была у него в комнате. Выражение лица Одасаку, как и всегда, не весёлое, не грустное и не серьёзное. Спокойное и отстранённое, возможно, немного удивлённое, но не более того.       Дазай вздохнул.       — Это только ради детей, — тихо произнёс он, — ты же сам велел мне о них позаботиться. Так что не думаю, что у меня есть выбор.       Чуя и Элис, похоже, говорили о нём, потому что при его появлении резко смолкли.       — Я помогу, — говорит Дазай.       Элис уже хотела броситься к нему, но мужчина остановил её жестом руки.       — Но, — он посмотрел прямо в глаза фее, — запомни Элис, я это делаю ни ради тебя, ни ради кого-то ещё с острова Неверленд. Я заберу детей из приюта и тут же улечу. Вернусь с ними в Нижний мир, и вы меня больше не побеспокоите.       — Как будто кто-то станет насильно тебя удерживать, — фыркнул Чуя, — как только всё закончится и «Смутная печаль» вернётся ко мне, я лично отвезу тебя и прочих сопляков обратно и забуду, как страшный сон.       Элис открыла рот, словно бы собираясь возразить, но тут же закрыла его и молча кивнула.       — Хорошо, — вздохнул Дазай, — в таком случае, отправляемся.       Втроём они прошли в гостиную. Чуя широко распахнул прикрытое ранее окно. Элис с явным недовольством на лице приблизилась к пирату и закружилась вокруг, снова превращаясь в стремительно движущийся огонёк. Посыпались сверкающие золотые блёстки — пыльца фей. В следующую секунду ноги Чуи оторвались от пола, и мужчина завис в воздухе.       Элис уже было направилась к окну, когда Дазай выразительно кашлянул.       — Надеюсь, ты не предлагаешь мне лететь у Чуи на спине?       Фея удивлённо приблизилась к его лицу.       — Но ты же всегда летал без пыльцы!       — Так было раньше, Элис, — Дазай ответил ей спокойным взглядом, — я вырос и больше не умею летать.       На лице девочки так и застыла растерянность вперемешку с печалью.       Ярким светлячком она взвилась вверх. Золотая пыль посыпалась Дазаю на волосы и на плечи. Немного попало в нос, и мужчина чихнул, чувствуя неприятное щекотание.       Первые несколько секунд ничего не происходило. Потом каждый участок кожи Дазая закололо, словно бы он был газировкой, на поверхности которой шипели и лопались пузырьки. Это щекочущее возбуждённое чувство проникло глубже, под кожу, побежало по кровеносным сосудам, впитываясь в каждую ткань и кость.       Медленно, как бы нехотя, тело становилось невесомым. Процесс определённо проходил медленнее, чем у Чуи. Видимо, либо тело Дазая отвергало пыльцу, либо наоборот - пыльца Дазая. Наконец, он почувствовал, как поднимается в воздух.       Ощущение было таким знакомым, и при этом таким забытым. Чувствовать собственную невесомость было…странно. Он не висел в воздухе, нет, — висят на чём-то. У тела не было совершенно никакой опоры, словно бы он падал, но оставался неподвижен. У Дазая закружилась голова. Он и правда уже забыл, каково это — летать.       Управиться с собственным телом удалось не сразу. Поначалу Дазай перекувырнулся пару раз в воздухе, повисел вниз головой и поразмахивал руками и ногами. Элис смотрела удивлённо и сочувствующе. Чуя хмурился.       — Скумбрия, что ты делаешь?       — Что бы ты знал, — пропыхтел Дазай, более или менее совладав со своим телом, — я очень давно этим не занимался.       — А я занимаюсь этим во второй раз, — огрызнулся Чуя, — так что к акулам твои оправдания.       — Кстати, да, — фея обернулась к пирату, — как тебе так легко дался полёт?       — Это всё равно, что плавать, — пожал плечами Накахара, — даже легче, как по мне.       Похоже ему надоело ждать, потому что в следующий миг пират ухватил Дазая за шкирку и вытянул его через окно наружу.       Свежий ночной воздух города заполнила лёгкие. Дазай поневоле задержал дыхание, глядя на тысячи сияющих огней под ногами. Там, внизу, ходили люди и ездили машины, а здесь, наверху, был лишь он, Дазай, и воздух. Ну, ещё Чуя с Элис.       Свобода.       Пират выпустил из пальцев чужой воротник и махнул Элис.       — Давай уже, полетели, — проворчал он.       Втроём они взмыли вверх. Дыхание у Дазая снова перехватило. Это ведь именно то, о чём он думал всегда на краю крыши. Полёт.       Они устремились вперёд быстро, но не дико. Потоки ветра налетали с разных сторон, но ничуть не мешали. Дазай пошевелил пальцами, поглаживая воздух и чувствуя, как невидимые потоки скользят у него под пальцами.       А потом они стали подниматься. Выше и выше. Пока город под ногами не станет размером с ладонь. Ещё выше. Пока они не достигнут облаков. Выше. Через густые облака, оставляющие россыпь капель на волосах и одежде, застилающие вид и приглушающие звуки.       Когда они втроём взмыли над облаками, Дазай снова почувствовал, как замерло его дыхание. Всё это было позабыто им, а от того так ново, так невыносимо прекрасно. В груди болезненно заныло.       Бесконечное море из облаков расстилалось у него под ногами. А над головой — небо. Бездонное бесконечное небо. Оно раскинулось над ним, словно полотно из тёмно-синего бархата. На покрывале рассыпались звёзды. Побольше и поменьше, поодиночке и группами. Одни блестели, как пыльца фей, другие сияли, словно маленькие фонарики.       А потом Дазай услышал их. Голоса звёзд окружили его. Они звучали вместе, перебивали друг друга, где-то нежным шёпотом, где-то звонким смехом. Но это совершенно не раздражало — то, что могло бы стать чудовищной какофонией, звучало словно чудесная песня без начала и конца. Как звуки леса, с его шелестами, шорохами и разноголосыми птицами, так и голоса звёзд — невероятно гармоничны. Они дарят покой и умиротворение.       Когда-то Дазай понимал язык звёзд. Так же, как язык птиц, ветра или дождя. Однако эти времена давно прошли. Теперь он слышит голоса, но не в силах понять ни слова.       Больно.       Дазай прижал ладонь к груди и сжал пальцы, безжалостно комкая рубашку.       — Хэй, — его тронули за плечо.       Чуя расслабленно висел в воздухе. Ветер развевал его расстёгнутый камзол и рыжие волосы, которые в свете звёзд стали скорее серебристыми.       — Чего застыл?       Дазай тряхнул головой, отгоняя наваждение.       — Ничего. Полетели.       На пути в Неверленд само время словно бы течёт иначе. Порою кажется, что летишь всего пару минут. А иногда возникает ощущение, что прошла целая жизнь.       Дазай теряется. Утопает в ощущении полёта, в единении с ветром, в голосах звёзд. Задыхается от воспоминаний, от сумасшедшего коктейля боли и радости. А потому и время вокруг, кажется, сходит с ума.       Прошла, возможно, пара часов, прежде чем небо стало светлеть. Голоса звёзд стали тише, а потом и вовсе стихли. Впереди забрезжил рассвет. Облака порозовели, и из них медленно и лениво поднималось нежное сонное солнце.       А потом облака под ногами рассеялись, и Дазай увидел море. Нет, правильнее сказать океан. Водное пространство без конца и края, сверкающее в лучах восходящего солнца.       Летящая троица спустилась вниз. Ветер тут же швырнул в лицо ворох солёных брызг.       Чуя спустился ниже всех. Протянул левую руку, пальцами приласкал волны по загривкам, словно псов. Губы пирата слегка дрогнули, и на лице поселилась нежность, не знакомая никому, кроме моря и верного корабля.       Чуя, похоже, сам не заметил, как начал напевать себе под нос. Дазай тут же спустился пониже — интересно было послушать.

У ладьи моей на мачтах белы и багряны паруса, А с бортов у носа смотрят зоркие зелёные глаза: Видят рифы, смерчи, мели, видят сквозь туман И чужую параллель, и наш меридиан, И прямой попутный ветер В белых и багряных парусах.

      Голос у пирата хриплый, но звучный и красивый. Надо же, они с Дазаем так много лет знакомы, но мужчина впервые слышит, чтобы тот вот так вот пел. Раньше он только пару раз слышал, как пьяный Накахара горланит какую-то совершенно пиратскую похабщину. А тут…такая красивая песня.

Путеводным верным звёздам Расскажу я о своей любви, Что меня округой света по морям окраинным вели. Мне милее та звезда, что дома бы ждала, Из травы солёной покрывало бы ткала. Если я вернусь домой, То расскажу ей о своей любви.

      Хоть Чуя и отзывался о полётах весьма пренебрежительно, но теперь видно, что ему нравится. Или это близость обожаемого моря на него так влияет?

Эй, черногривый, радушный, ревнивый, Мы ни мёртвы, ни живы, мы в пути… Эй, жестокий, седой, синеокий, Твои волны глубоки, но судно по ним летит…

      К сожалению, как только Чуя замечает чужое внимание, он тут же замолкает. Хмурясь, косится на спутников, а потом устремляется вперёд, отрываясь.       Дазаю остаётся только вздохнуть. А чего он ожидал? У Чуи предостаточно причин ненавидеть его, и эти причины никуда не делись за десять лет разлуки. Вряд ли они вдвоём когда-то смогут нормально общаться. Да и не нужно это ему — он спасёт детей, вернётся в Нижний мир, и больше они с Чуей никогда не увидятся.       Вскоре на горизонте становится виден Неверленд. Издалека остров кажется крошечным, но быстро становится понятно, что это не так. Неверленд — большой и величественный остров, по форме напоминающий полумесяц. Тут есть и высокие скалы и глубокие впадины, реки, озёра и водопады. Почти весь остров покрыт лесом, в котором совершенно спокойно уживаются и дубы с соснами, и бамбуковые рощи, и настоящие джунгли.       Неверленд — остров, где есть место для всех. Русалки и феи, дикари и пропащие дети, даже пираты — это дом для всех них.       Неверленд — ожившая сказка.       И Дазай очень хочет знать, кто осмелится превратить эту сказку в кошмар.