Эллин

Лондон, 1862 год.

      Настенные часы отмерили два часа дня. И этот день был бы самым обыкновенным, если не считать одной маленькой погодной аномалии: за окном выглянуло солнце. Его лучи сочились сквозь мутные стекла витрин, и мириады витающих в воздухе пылинок неспешно оседали на книгах, антиквариате и прочем хламе цивилизации, которым были заставлены многочисленные стеллажи. В этом теплом свете весь букинистический магазин напоминал монолитный кусок янтаря. Что ж, Азирафаэль с иронией примерял на себя звание живого ископаемого, однажды влипшего в эту смолу и более не желающего из нее никуда выбираться. Только эта идиллия длилась до первого непрошеного посетителя.       Жестяной колокольчик противно звякнул о дверь.       — Нихау, синайда! — Гнусавые нотки и наглость за версту выдавали вошедшего.       — «Ни» чего? — Азирафаэль оторвался от пожелтевших страниц и радостно улыбнулся.       — Вот те раз. Приходишь к полиглоту, а он китайского не знает. Привет, говорю.       Как это всегда случалось, когда Кроули ставил под сомнение его эрудицию, Азирафаэль снял очки, потер переносицу и важно сказал:       — Думаю, существу, которое знает без малого пятьдесят европейских языков, включая древнеарамейский, простительно такое упущение.       — Ну-ну, — протянул Кроули, отодвинув мешавшую ему чашку, и облокотился о стол. Чашка обнажила нетронутый пылью участок, внося дисгармонию в царивший беспорядок. — Может твоя голова и пухнет от мозгов, но этого все равно никто не заметит. Потому как тебя скоро просто затянет паутиной! Готов поспорить, эта чашка с недопитым коньяком стояла на этом же месте двадцать лет назад!       — Это чай, — осклабился Азирафаэль. — Не угадал. Ту чашку я давным-давно помыл. Эта стоит всего пару дней.       — Нет, так просто ты от меня не отделаешься! Не будь я демоном, если не обставлю это местечко по фэн-шуй!       — О, ты мне что-то привез? — Азирафаэль приподнял брови.       — Так, безделушка, но ты такое любишь! — И Кроули выудил из кармана честерфилда маленькую позолоченную статуэтку. На поверку это оказалась премерзкого вида трехлапая жаба с красными, будто рубиновыми (нет), глазами и втиснутой в пасть монеткой.       — Нужная, понимаешь, вещь! — сказал Кроули. — К материальному благополучию! Да не морщись ты так. Дареному коню в зубы не смотрят. Вообще, я вез ею Хастура подразнить, но ты же мне дороже!       — Не думал, что мое предприятие производит такое плачевное впечатление.       — У тебя плесень в углу.       — Она отпугивает лишних посетителей!       — Создать мне, что ли, потребнадзор, как думаешь? Чтобы твою лавочку прикрыли.       — Только попробуй! — Азирафаэль пригрозил Кроули пальцем, но когда их взаимные угрозы воспринимались всерьез?       — А что? Стану важной шишкой. Буду грести с таких, как ты, шиллинги и куплю наконец себе квартиру. А то нынче в загнивающей Европе разжиться непросто. Ко всем денежным отраслям присосались демоны поумнее меня.       Азирафаэль с открытием магазина сразу же прикупил диванчик в заднюю комнатку: как раз на случай, если Кроули будет некуда приткнуться. И хоть это было негласно, они никогда это не обсуждали, диванчик всегда был в распоряжении Кроули.       — Снизу так и не платят? — спросил Азирафаэль.       — А сверху? — парировал Кроули.       Азирафаэль грустно вздохнул и перевел взгляд на фолиант, который приводил в порядок для клиента уже пару часов. Дорогие сердцу ресторанчики, алкоголь, портные и книги сами себя не оплатят. Иногда приходилось скрепя сердце расставаться с каким-нибудь наименее ценным экземпляром.       — Видишь! — фыркнул Кроули. — Не зря я подарил тебе эту жабу. Поехали в Америку, ангел? Уж где-где, а там раздолье как для греха, так и для благодати. И, что самое главное, для всякой наживы. У них, конечно, небольшая неразбериха с гражданской войной, но это ерунда. Мое чутье меня на этот раз не подведет!       — Как с Тюльпанной лихорадкой-то?.. — Азирафаэль сдержал рвущееся наружу ехидство, припоминая неудачную попытку Кроули разбогатеть. Лучше сменить тему. — Как тебе Китай?..       — Буду прям с тобой, Кроули. Когда ты повез нас в такую даль «познакомиться с китайскими традициями», я ожидал увидеть несколько… иное.       — В самом деле? — И сладковатое облачко опиумного дыма обдало Азирафаэля. — Да это самая живая традиция в Китае, да-да. Чтоб ты понимал, там такие заведеньица в каждом переулке. Туда ходят чаще, чем домой.       — Я не возражаю, пожалуйста! — ответил Азирафаэль более миролюбиво, но все же дистанцируясь от разделявшей их опиумной лампы. — Но все равно это престранно, скажу я тебе. Эта твоя миссия в Китай!.. Опиумные курильни…       — Опять этот твой взгляд, ты часом меня не подозреваешь?! — от удивления у Кроули чуть феска с головы не слетела. Или это опиум уже брал свое? Одно небольшое усилие — и Кроули опустошил легкие, но только для того, чтобы хватило сил и места для следующей затяжки.       — Ох уж этот немой укор! — невозмутимо продолжил Кроули. — Нет, разочарую: люди вновь отлично справились без меня. Эти англичане, отдам должное, хоть самому Сатане товар сбудут. Набили Поднебесную этим добром под завязку.       — Я не пойму, как такое возможно в просвещенный век?       — Ничего нового, ангел. Пасечник окуривает дымом пчел, те в ответ перестают жалить и покорно отдают свой мед. А теперь представь четыреста миллионов пчел. Пчел, готовых платить серебром за глоток дыма? Кто устоит перед таким рынком сбыта? Даже искушать не надо. Пчелы еще жалят, но все слабее. Вот что тебе скажу: вся эта респектабельная империя держится на маковой коробочке. [1]       Азирафаэль продолжал осматривать нехитрое убранство курильни. Судя по вывескам, таких в Лаймхаусе работало предостаточно. Если бы Англия была старой бочкой Свифта [2], то этот район Лондона был бы на самом ее дне. Их закуток был отгорожен от внешнего мира полупрозрачными занавесками — сомнительная преграда, но никто им не мешал. Все посетители, как один, лежали на циновках в разных стадиях интеллектуального разложения. Ни намека на дебош: невинное тихое развлечение!       Опиумная лампа, в огне которой Кроули поминутно подогревал свою адову смесь (чанду, ангел!), одна отгоняла густой, даже вязкий мрак. Свет от нее рассыпался в сотнях граней плафона, чтобы потом отправиться блуждать по потолку и стенам.       «Можно подумать, мы не застряли в грязном притоне, а наслаждаемся пикником под звездным небом!» — мелькнуло в голове Азирафаэля. — «Хотя, ночью от земли веет одним только холодом. Да и жестко сидеть…»       Впрочем, бамбуковые циновки были не лучше.       — Ну же, попробуй! — Зря Кроули протянул ему курительную трубку, ох зря! — Не всё же созерцать сюда пришел.       «Будто я знал, куда шел!»       — Я предпочел бы наблюдать и дальше.       — Что ж, если хочешь упустить бесценный опыт — изволь! —  Но вместо грустной мины на лице Кроули прорезалась издевательская ухмылка. — Только просвети меня как любитель искусства. Может ли прекрасное порождаться в грехе?       — Дело ясное: конечно нет. Все прекрасное есть промысел божий.       — Хорошо, — сказал Кроули. — Ты же считаешь живопись Микеланджело прекрасной?       — Кроули, не пытайся быть похожим на Сократа, — Азирафаэль вернул ухмылку. — Сейчас ты вспомнишь о картине, где женщина совокуплялась с лебедем или с дождем… или в кого там еще Зевс превращался? [3] И скажешь, как оно может быть прекрасным, если сюжет греховен? Я вижу тебя как на ладони.       — Я не похож на Сократа? [4] — Кроули будто бы расслышал только первое предложение.       — Ни капельки.        Кроули насупился. С обидой надул щеки. Азирафаэль весело покачал головой и, сообразив, что Кроули все равно доконает вопросами, сдался и потянулся к трубке.       — Как ее там держать-то надо? — спросил Азирафаэль, разглядывая хитроумное устройство. Трубка была выполнена из слоновой кости с тонкой гравировкой и походила на бивень. На ней наростом громоздилась металлическая чашечка, в которой тлела курительная смесь. Азирафаэль поднес трубку к губам.       — Ты прямо заправский флейтист. Да нет же. Берешь, указательным пальцем затыкаешь отверстие, так. Чаша остыла? Нагревай ее у лампы. Теперь ложишься, делаешь пару затяжек — не больше! — и ждешь прилива.       — Прилива чего?       — Новых ощущений. Видений. Как пойдет.       — Что может найтись такого, чего я не ощущал?       — Ну не знаю, тебе виднее! — Кроули и не думал скрывать шутливый тон. Азирафаэль сделал затяжку с четким осознанием, что совершает величайшую глупость, и впустил в себя ядовитое облачко: человеческая оболочка покорно снесла испытание. Бедняжка.       — Так держать! — прокряхтел Кроули где-то извне, Азирафаэль плохо разбирал, где. — А то ваши так щепетильны до своих тушек… Не то что ты: нет-нет да и побалуешь свою земными радостями. Чем мне и нравиш-ш-ш-шься.       Последние слова Азирафаэль слышал смутно, потому как первые ощущения не заставили себя долго ждать. Его нежное холеное нутро будто заскребли стальной кюреткой в поиске отравляющей червоточины. Мышцы окаменели. Внутри расплескался убийственный жар.       — Кроули, мне дурно, так и должно быть?! — Азирафаэль положил потяжелевшую руку на взмокший лоб.       — Поздравляю с первым разом!       — Первым и последним!       — Не думаю. Даже посоветую повторить немедля, если не хочешь полезть на стены. Мне в первый раз казалось, будто желудок крысы жрут.       — Не тычь в меня этой штуковиной! — Азирафаэль наугад отмахивался от наступавшей на него трубки. Где-то на задворках показалось встревоженное лицо китайца, но брошенная Кроули фраза на их тарабарском языке — и полупрозрачные шторки глухо задернулись. Небрежный щелчок пальцами — и комнатка оказалась в надежной оккультной защите от шума и любопытствующих.       — Ангел, не трусь. Вспомни, оливки тебе сначала тоже не понравились! Что уж говорить о перебродившем виноградном соке, от которого ты сначала отплевывался, а потом кувшин из рук вырывал!       — Это другое! — буркнул Азирафаэль, пропустив момент, когда Кроули подобрался слишком близко и коснулся костлявым коленом его бедра.       Коленом.       Бедра!       Возмутительно! При таком раскладе протянутая трубка с чанду показалось уже невинной шалостью, и Азирафаэль снова сделал затяжку.       Боль в животе постепенно отступила, а вот Кроули — нет. Разлегся под самым носом и безнаказанно взирал на его жалкое состояние, точно больного курировал.       Азирафаэль в отместку взялся препарировать разлегшегося нахала взглядом. Нахал не возражал, лишь снял очки и ослабил узел шейного платка, вызывающе вскинув голову.       Если бы не мерцающие глаза, это худое лицо потерялось бы, точно птица в чаще. Как-то раз, давно это уже было, Азирафаэль подметил, что эти желтые глаза, так и просящиеся вон из орбит, роднили Кроули с одной чудной птахой — козодоем, кажется? Хорошо, что не сказал тогда вслух.       А крючковатый нос? Нет. Точно козодой.       Глаза разного размера. Брови темные, но одна всегда насмешливо вздернута. Рот кривой, будто укрывающий ухмылку. Лицо, отказавшееся от соразмерности. Ходячая дисгармония, не иначе.       Богиня поскупилась, одаривая Кроули внешними достоинствами. Обаяния пересыпала, но ширины плеч, размера подбородка и отточенного рельефа мускулов — увольте, у неё явно закончился материал.       А эти глубокие носогубные морщины? Нескладная угловатость фигуры, словно Кроули так и остался в неуклюжем юношеском возрасте? Походка — расхлябанная, от бедра — то ли пьяницы, то ли блудной женщины. А цвет волос? Тут уж совсем конфуз вышел — переспевшая морковь. Благо, в нынешнем веке Кроули укоротил свои корнеплоды, и шелковый цилиндр прятал кричаще-рыжую макушку.       — Нравлюсь? — неудобный вопрос разогнал клубящееся облачко дыма. Обычно узкие, как иголка, зрачки нелепо округлились.       Азирафаэль вздрогнул. Костлявое колено продолжало ненавязчиво греть бедро.       — Ты на меня пялишься, ангел, — гортанно мурлыкнул Кроули.       Азирафаэль снова сделал затяжку, игнорируя вопиющую бестактность. Колено потерлось о бедро, как дворовая кошка, выпрашивающая ласку.       — Пялюсь, да, — соткровенничал Азирафаэль. — Прямо взять тебя хочется — и в Хрустальный дворец [5], экспонатом.       — Не к тем ли уродцам-ящерам? Если верить чудаку-Дарвину — прямиком к родственничкам посылаешь.       — Мне всегда нравилась твоя самоирония.       — Пресмыкающееся к пресмыкающимся — моя стихия. Не всем же быть прекрасными.       — А теперь ты слишком суров к себе, — с необъяснимым порывом Азирафаэль выдохнул дым из ноздрей и положил ладонь на возмущавшее его пару мгновений назад колено. — Совершенно не важно, как ты выглядишь. Всегда найдется тот, для кого ты будешь самым прекрасным на свете.       Он не пытался вложить в эту фразу скрытый смысл. Никакого тайного признания, символизма или чего-то в этом духе. Строгая прямолинейность, присущая всем произведениям Гомера: только буквальная трактовка.       «Найдется тот, для кого ты будешь прекрасным».       Кроули всего лишь сделал неверный вывод. Глупости! Они случаются!       Украденный поцелуй напомнил Азирафаэлю устрицу: было так же склизко, мокро и непонятно с первого раза. Правда, к устрицам прилагался лимонный сок, а тут обошлось без этой кислинки.       Губы Кроули горчили и царапали сухими корочками, будто крошки от сухариков. Потом между губ мелькнул язык — юркий, шальной, как зверек на разведке, — и вот тогда это и стало похоже на устрицу.       Азирафаэлю нравились устрицы! Когда-то в каупоне Петрония он съел пять порций и собирался заказать еще одну — последнюю, Кроули! Честно! — но, увы, устрицы у Петрония закончились. Аппетиты как разыгрались, так и успокоились. Но сейчас…       Стоило ли ожидать от бывалого любителя устриц, что он так просто прекратит дегустацию? Когда ему приносили все новые и новые порции?!       Азирафаэль, преисполненный любопытством, подтягивал к себе эти порции. Кроули тоже как-то… подтянулся. Сам собой. Мгновение назад он всего лишь лежал рядом на бамбуковой циновке! Но! поразительно! Взмах ресниц, нелепое столкновение языков, точно кэбов на оживленной улице (только без ругани и проклятий), — и он уже плюхается своим задом на бедра!       Не то чтобы этот зад был тяжелый, неприятный или, как сказал бы праведный приличный ангел, демонский. Просто этот зад был неожиданный. Как и устрицы-поцелуи. Как и …       — Тебе со мною будет здесь удобно,       Я буду исполнять любую блажь [6], — нараспев сказал Кроули, заключив его лицо в полукруг ладоней.       Азирафаэль узнал цитату. Улыбнулся, припоминая ее продолжение, но сказал совсем другое:       — Показывай, что хочешь, но гляди — лишь скуки на меня не наведи. — Азирафаэль ждал, что Кроули тут же приникнет к его рту, снова подарив это странное будоражащее ощущение, но тот только напрягся, когда понял, что ему с охотой подыграли.       — По правде, я не искушен в этом, ангел. Я всегда хотел это попробовать с тобой. Как… — тут Кроули низко опустил голову, сменив спокойный тон на сбивчивый и смущенный. — Мы всегда старались все пробовать вместе: еду, питье, алкоголь, сон — и я подумал…       Кроули замолк, не завершив мысль.       — Ты подумал, что и это мы можем попробовать вместе? — мягко уточнил Азирафаэль. — Как Адам и Ева у того водопада? Помнишь, они так забавно пыхтели, а мы — дураки — потешались, что они дерутся, и делали ставки…       — Да! — выпалил Кроули. — Именно это я и имел в виду! Ох, только не надо, как Адам. Я до сих пор стою на своем: в тот раз он перегнул с ней палку! Бедняжка сипела несколько дней!       — Я буду нежен, — заверил Азирафаэль, тут же представив расстановку сил в намечающейся партии. Кроули кивнул, вцепившись в его плечи, словно в спасительный оплот. Больно вцепился. Будто его тут и правда собираются мутузить.       — Я буду нежен, — повторил Азирафаэль. — Только, может быть, стоит…       Кроули не дал договорить, порывисто подавшись вперед.       «Сменить локацию?..»       Бамбуковая циновка не матрас. Крохотное задымленное помещение не проветренная спальня. Да и едва ли курительная трубка заменит подушки и одеяло. Но куда Кроули до таких мелочей, когда для лежания он облюбовал под собой теплое мягкое тело?       «Ох, нашелся на мою голову эгоистичный Мефистофель».       Доверившись установленной на комнату оккультной защите, Азирафаэль ответил на спонтанную затею Кроули, приоткрыв губы и пуская толкающийся язык в раздолье.       И правда. Так же прекрасно, как и устрицы. Возможно, даже лучше.       Азирафаэль быстро понял, что кусать и вообще использовать зубы тут без надобности. Скорее, тут требуется пригублять, как хорошее вино, и посасывать, точно засахаренную фруктовую дольку. Посасывать старательно, желая быстрее избавиться от засахаренного слоя и добраться до нежной мякоти. Конечно, Кроули не долька, но тоже размякает. Начинает смешно ерзать и мычать в рот. Кажется, люди обозвали подобное явление «стоны»? Что ж. Занятное явление. Слуху приятное. Звучит гармонично и…       — Ангел-ангел-ангел! — затараторил Кроули и оперся ладонями на грудь, спешно отстраняясь. — Минутку.       Одежда стекла с Кроули, как капля воды с намасленной поверхности. Видно, решил брать и фокусами, и обнаженной натурой.       Блеклое мигающее сияние лампы выхватило торчащие ребра и впалый живот. Густая рыжая поросль на груди, розовые ареолы, соски, похожие на яблочные косточки.       Азирафаэль опустил взгляд. Член, который он привык видеть на картинах в неэрегированном состоянии, стремился прижаться к животу. С набухшей блестящей головки потянулась белесая ниточка странной вязкой жидкости.       — Нравлюсь? — второй раз за вечер спросил Кроули и шире развел ноги.       Ниточка оборвалась. Капнуло на любимые шерстяные брюки. Кроули буравил взглядом. Азирафаэль растерянно смотрел на покачивающийся член, осквернивший плевком его гардероб.       Нет. У него ни в коем случае не было никаких стандартов или предубеждений в любви, в конце концов Древняя Греция не прошла мимо него, но почему-то… это было все равно неожиданно.       И член, и яйца, и зад. Ох уж этот зад! И член.       — Не молчи! — разъяренно прошептал Кроули. — Я и так чувствую себя катамитом.       — Ох, — все, что смог сказать Азирафаэль и сжал пальцами этот невоспитанный член. Надо же было как-то действовать. Кроули шумно вдохнул. Выгнулся. Ева тоже выгибалась! Значит, он двигался в правильном направлении! Надо срочно закрепить результат!       Азирафаэль расслабил пальцы и сжал снова:       — Наклонись.       И вот когда Кроули — разгоряченный, податливый и послушный — исполнил приказ, как примерный школяр, стало понятно, что и как делать.       Кроули нравилось, когда его трогали. Не так важно где и как: все ответы оказывались правильны, куда ни сунься. Чем больше трогаешь, тем больше срываешь шумных «ах», бормотания и восторженно-смущенного «ангел».       Жаждущий любых прикосновений, Кроули подставлялся под каждое: спина — хорошо, ангел; Плечи — почему бы и нет; Грудь? Еще лучше!       Азирафаэль лизнул правый сосок, прихватил губами контур ареолы. Прозвучавший стон был столь требовательным, что пришлось проделывать то же самое с левым. А то Кроули еще подумает, что он обделяет что-то вниманием!       С члена снова капнуло, будто тот был сосулькой, тающей под напором весны.       «Ох, я постараюсь быть для тебя самой теплой весной».       Азирафаэль двинул рукой, распределяя выступающую влагу от головки до поджавшихся пушистых яиц. Поцеловал Кроули в дряблую шею, которую тот открыл, откинув голову. Кадык дернулся под губами, будто хотел пробиться сквозь кожу.       Выступающие ребра порой неприятно упирались в грудь. Кроули марал его любимые брюки. Да что там — он едва сравнился бы с греческой скульптурой — эталоном человеческого тела. Но это было хорошо.       Кроули прав: не стоит изменять традициям. Такой досуг следовало попробовать только с близким. А ближе друг друга на Земле у них никогда никого не было и не будет. А, может, не только на Земле. Чего лукавить: на короткой ноге Азирафаэль был не с ангелами, а с одним неугомонным, болтливым демоном — и его это полностью устраивало.       Когда по телу Кроули прокатилась волна дрожи, будто оно жаждало расколоться, Азирафаэль предугадал, что будет. Он видел, как это случалось у Адама. А раз брюки все равно испорчены, не велика беда, если пятно на них чуточку увеличится.       Пятно увеличилось. Правда, не чуточку, но Азирафаэль не придал этому значения, лишь снова поцеловал Кроули на этот раз в губы. Нежно и легко, снимая с них затихающий гортанный стон, как шапку сливок с чашки кофе.       — Сделать что-то еще? — со всей возможной лаской спросил Азирафаэль.       Разморенный Кроули уткнулся лбом в плечо. На его щеках расцвел яркий румянец, а на висках заблестел пот. Короткие волосы слиплись, испортив уложенную прическу. Вопреки догмату книжной романтики, что смущение молодит и придает юношеское очарование, Кроули, скорее, выглядел помятым, словно был в преморбидном состоянии.       — Ох. Как с тобой хорошо, — проворковал он однако ясным, чистым голосом. Лукавые морщинки собрались в снопы у прищуренных глаз. Зрачки растекались и пожирали желтую радужку.       — Я рад, что тебе понравилось. Но, если ты закончил, ты не мог бы … слезть с меня? У меня затекла спина.       — Еще чего! — Кроули тут же вскинулся потревоженной змеей. — Твоя очередь, ангел! Или ты думаешь, что только ангелам свойственны приличия?!       Азирафаэль растерянно улыбнулся.       — Ош-ш-ш-шибаешься!       Только если тело Кроули было отзывчиво, как ладно настроенный музыкальный инструмент, дерни струну — вибрирует и звенит, Азирафаэль быстро понял, что с его телом что-то не так.       Кроули пытался: брал всевозможные аккорды, перебирал ноты, менял тональности. Но… не звучало.       — Что за?! — Кроули освобождал его из плена одежды, с каждым снятым слоем становясь все более беспомощным. — Может быть, мне попробовать ртом, а не рукой?..       — Не уверен, что это поможет.       — Подожди. Я попробую. Некоторым нужно чуть больше стимула.       Рыжая растрёпанная макушка оказалась между ног. Азирафаэль смотрел на нее и с какой-то нелепой трогательностью отметил: на ней два вихора.       Стоило отдать Кроули должное: он старался быть храбрым и использовать воображение. Азирафаэль в жизни не додумался бы (а если и додумался бы, то вряд ли скоро), что языком и губами можно вытворять подобные вещи. Он доверился искусности Кроули и прикрыл глаза. Ощущения были притуплены, будто бы играли в прятки, притаившись в глубинах его тела, но все равно казались приятными.       Жаль, что чужие терпение и энтузиазм быстро иссякают, когда на виртуозное заглатывание нет достойного ответа.       — Что, рожей для тебя не вышел, да? — спросил Кроули, отодвигаясь. Его член, в отличие от собственного — вялого и никудышного — снова твердел. — Молчал же, когда я спрашивал! Дал бы от ворот поворот — я бы снес, без обид. Или раз я демон, то мне и солгать можно?!       И что на это ответить?       Да, Азирафаэль не считал Кроули достойным экземпляром золотого сечения, которого греки увековечили бы в мраморе, но Кроули все равно был… симпатичен? Конечно симпатичен!       В конце концов они были друг с другом так долго, что Кроули уже просто не мог не нравиться. Ни одно живое существо Азирафаэль не подпускал к себе так близко, а он — Кроули — вваливается в его святую святых, когда ему угодно. Где его всегда ждет радушный прием! Об этом Азирафаэль и сказал.       «Я даже книгу готов оставить, чтобы побеседовать с тобой, знаешь ли! И лучшую бутылку на стол поставить!»       Кроули не оценил его откровений:       — Ах, безгрешный наш! Ладно, это не ты. Но в деле должен быть виновный. Выходит, это твой член считает мое тельце недостойным, чтобы на него среагировать?!       — Я плохо разбираюсь в том, как он работает, — неохотно признался Азирафаэль.       — То есть с желудком ты разобрался слету, даже нашел способ обходить полный цикл переваривания, а с каким-то…       — Кроули, попрошу!       — Ты мог просто сказать мне «нет»! А не выставлять убожеством, не достойным даже эрекции!       «Даже».       «ДАЖЕ».       «Да кому нужна эта эрекция?!»       — Ты ведешь себя глупо! — сказал Азирафаэль, возвращая своему телу одежду, а одежде — безупречный вид.       Кроули поднялся, оставаясь беззащитно нагим. Длинные тонкие ноги были сплошь усеяны рыжими кучерявыми волосками.       — Если твой возлюбленный так же сказанет «ты сойдешь для выпивки и бесед», ты поймешь, каково мне сейчас. И я славно посмеюсь над тобой.       — Кроули!       — Всего хоро… плохого!       И прежде чем Азирафаэль успел, как следует, обдумать слова Кроули, тот унесся из комнатки, на ходу создавая себе темное застегнутое до горла одеяние.       Азирафаэль тяжело вздохнул. Иногда Кроули был чересчур импульсивен и драматичен — это давно уже не новость. Актер одного зрителя, упрямо берущего билеты на спектакль, который уже видел. И ладно бы спектакль хороший!.. Или актер достигает прежде не покоренных высот…       Подтянув к себе лежащую на полу трубку, Азирафаэль подогрел ее у лампы и сделал затяжку. Дым кудрявыми облачками поплыл к потолку, но не долетал и растворялся. Азирафаэль закрыл глаза, ожидая обещанного Кроули прилива, отлива, цунами — хоть чего-нибудь.       Вместо этого его будто окатили ледяной водой из ведра.       «Постойте-ка. Возлюбленный?!»