Седьмой позвонок

      В школе на физике рассказывали о резонансе.       Тэхён помнит опыт с двумя камертонами: по одному стучали, а потом зажимали его рукой и слушали, как продолжает звенеть второй. Учитель тогда объяснил, что частота вибраций одного камертона совпадает с частотой вибраций другого, и они начинают звучать синхронно — резонируют.       Учитель предупредил: люди тоже резонируют друг с другом, и если их частоты совпадают — возникает что-то новое целостное. Про некоторых так и говорят — «на одной волне», не догадываясь, насколько буквальный смысл у фразы. Так между людьми может возникнуть дружба. Или какой-нибудь другой вид отношений. Вражда тоже сюда относится. Просто ваши частоты сошлись не на взаимном интересе, а на взаимном негативном отношении друг к другу. Что поделать — бывает и такое.       Интересная хрень, на самом деле.       Микроволновка пищит, и Тэхён отвлекается от лицезрения города за окном. Добавляет ещё тридцать секунд на дисплее и наблюдает, как при помощи электромагнитного резонанса разогревается треугольник теста, посыпанный ветчиной и сыром. Пицца так и остаётся лежать внутри, когда он выходит из квартиры и садится в салон автомобиля.       Перед тем, что у нормальных людей называется «семейный обед», — кусок в горло не лезет. И не потому, что в ресторане на стол наверняка поставят нечто дорогое, размазанное по тарелке лёгким движением руки шеф-повара, а потому что не будет матери, толпы богатых дяденек и тётенек, которым воспитание обязывает улыбаться. Только он и отец. Наедине. Дурной знак.       К счастью, их встречи не отличаются продолжительностью и всегда проходят по одному сценарию: забронированный столик в пафосном ресторане с красивой хрустальной люстрой под потолком, молчаливое поглощение еды, пара фраз по делу. Жаль, нельзя начать сразу с последнего пункта.       У предыдущей люстры было пять ярусов, у этой — девять.       Тэхён считает их, пока в течение часа ждёт своего родителя, что должен освободиться с очередных важных переговоров. Ждать — не привыкать, на встречу с ним отец всегда опаздывает — в списке его приоритетов Тэхён стоит далеко не на первом месте. После стольких лет уже не обидно, дело привычки.       О появлении господина Кима становится известно сразу: атмосфера меняется на суетливую, люди начинают бегать и расшаркиваться. Только после этой прелюдии появляется сам виновник в компании двух своих сотрудников из службы безопасности. А дальше всё как обычно: скупое приветствие, изучение меню, десятиминутный обед.       Отец промокает рот салфеткой и откидывается на спинку стула.       — Как быстро ты вырос.       Двадцать два года — не так уж и быстро. Но вырос, да.       Вот ты и заметил.       Не отрывая глаз от тарелки, Тэхён сосредотачивается на еде: цепляет на вилку немного зелени. Боковым зрением отмечает, как один из охранников кладёт на стол тонкую кожаную папку. Отец прижимает её двумя пальцами и двигает к нему.       — Ознакомься.       Вилка предательски дёргается. Тэхён умеет держать себя в руках (исключение разве что последние события в его жизни), но перед отцом оставаться невозмутимым не получается. Никогда не получалось. Его взгляд мало кто выдерживает. Слишком… увесистый. И муторное, гнетущее ощущение внутри, — как бесплатное к нему приложение — растёт с каждой секундой.       Опуская столовый прибор на край тарелки, Тэхён смотрит сперва на папку, которой отец уже не касается, затем на него самого.       — Что это?       — Подарок. На день рождения.       Свой главный подарок Тэхён уже получил. Ему больше ничего не нужно.       Но вот в чём дело — отец никогда не спрашивает чужого мнения.       Приоткрывая папку, Тэхён тяжело сглатывает, зависая стеклянным взглядом на единственном листе бумаги внутри.       — Привезёшь, как подпишешь.       Не просьба. Когда привыкают приказывать, просить уже не умеют.       — Будь благодарен за доверие. Не разочаруй меня.       Да, хорошо, что их обеды быстро заканчиваются. За столько лет они так и не смогли настроиться на одну частоту и начать резонировать.       Оставаясь с папкой один на один, Тэхён долго сверлит чёрную кожу, обтягивающую плотный картон, прежде чем взять в руки. Папка холодит, не становится теплее, потому что пальцы у него ледяные.       Он выходит из ресторана, машинально прощаясь с вышколенной девушкой-администратором, спокойно садится в машину, спокойно заводит мотор и выезжает с парковки. На этом спокойствие заканчивается. Его хватает, только чтобы добраться до ближайшей подворотни. А там, скрываясь от любопытных глаз, Тэхён останавливает машину и со всей силы колотит по рулю руками.       Удар.       Удар.       Удар.       Иногда так бывает — ты поднимаешься на критическую высоту и начинаешь задыхаться. Сбивается ритм сердца, частит пульс, башка вот-вот взорвётся от давления — все симптомы того, что надо спуститься вниз, если хочешь прожить ещё немного и не сдохнуть, например, от кровоизлияния в мозг.       Но у тебя нет возможности спуститься. Ты пристёгнут к другому человеку, который тащит вверх. Этот человек не оглядывается на тебя. Он не знает, что для тебя высота критическая. Он не услышит твоих криков, даже если станешь кричать. Трос натягивается и дёргает за собой. И единственный способ освободиться от него и спастись — перерезать.       Вместо этого ты делаешь ещё один шаг наверх. По привычке или из-за страха остаться на буксире без троса. Ты шагаешь следом, даже когда не хочешь шагать. И есть два варианта: либо этот шаг станет для тебя последним, либо ты сможешь сделать ещё один.       Отец говорит, что на покорение любой высоты не жаль никаких средств, даже собственной жизни. И он не оглянется, чтобы проверить, что там за спиной. Что с тем бедолагой, который прицеплен к нему тросом?       Человека за его спиной просто не существует.       Тэхён колотит по рулю руками, как в какой-то плохой мелодраме, а потом без сил затихает, прижимаясь лбом к костяшкам.       Думает: если я не увижу его сегодня, точно двинусь. Разгонюсь — и отпущу руль.       Спецэффекты, взрыв, ахнувшие очевидцы, похороны с почестями. Мать в красивом чёрном наряде сто процентов будет ослепительней всех. Может, познакомится с кем-нибудь на этом мероприятии.       Хрипло смеясь, Тэхён нашаривает ключ. Пальцы всё ещё дрожат, когда он поворачивает его в замке зажигания и едет в сторону старых складских помещений.       Жаль, что пятьдесят процентов того, о чём говорят учителя, не воспринимается всерьёз.       Учитель ведь предупреждал: люди тоже резонируют друг с другом. И этот резонанс не всегда идёт на пользу.       В физике для подвешенных конструкций опасно входить в один резонанс с чем-то другим. Роте солдат нельзя при переходе через мост маршировать в ногу, чтобы не создавать колебания, которые начнут резонировать с конструкциями моста. А в 1940-м году в США Такомский мост вошёл в резонанс с ветром, и один из его пролётов был разрушен.       Плохие вещи случаются.       Останавливаясь, Тэхён долго смотрит через зеркало заднего вида на сиденье, куда кинул папку, едва покинул ресторан. Отстёгивает ремень безопасности и выходит из машины.       Парни в полном составе, музыка грохочет. Чжухон отрабатывает сальто с парапета, Хосок его страхует, Алекс выполняет свой комплекс упражнений.       Чонгук сидит на лавке с перекинутым через шею полотенцем. Видимо, он закончил заниматься совсем недавно, волосы на лбу и висках мокрые, склеились.       Сегодня Тэхён изменяет матам в углу. Сегодня он доходит до лавки и молча садится рядом с Чонгуком, который, коротко на него глянув, продолжает наблюдать за парнями.       Ладно. Никто и не ожидал, что обнимашками встретят, так что не страшно. Страшно, что хватает и этого, чтобы внутри стало аномально спокойно.       То, что держало в тисках с самого обеда, отпускает, и Тэхён, наконец, делает вдох полной грудью, машинально покручивая в пальцах сигаретную пачку: самые дорогие — если травить организм, то качественно. Следит за тем, как Алекс перепрыгивает с одного турника на другой и валится на мат. Лягает его пяткой и, что-то бурча, встаёт и идёт делать второй подход. Скачет без страха, будто и не он ломал себе ногу.       Упорство в этом зале общая черта.       Тэхён хмыкает себе под нос и только тогда замечает, что Чонгук косится на сигареты в его руке. Перестаёт крутить пачку и слегка наклоняет кисть в его сторону.       — Надо? — хитро сужает глаза.       Чонгук спокойно смотрит в ответ:       — Зачем мне?       — Сигареты вкусные. Во рту после них тоже вкусно. Хочешь попробовать?       Насколько провокационно звучит вопрос, доходит, только когда Чонгук медленно поворачивает к нему голову. У него такое говорящее выражение лица, что становится смешно.       — Сигарету, говорю, хочешь попробовать? — милостиво уточняет Тэхён.       Кажется, у Чонгука слегка розовеют скулы. Он недолго молчит, словно подбирает подходящие слова (Тэхён вполне способен представить, какие варианты эпитетов к нему сейчас применяются), в итоге коротко бросает:       — Нет.       Правильно. Нет.       — Я бы и не дал. Тебе травить себя ни к чему.       Планировалось сказать в шутку, а вышло серьёзно. Не ладится с планами последнее время.       Чонгук тоже понимает, что он нихрена не юморит. Молча сверлит его своим фирменным нечитаемым, и Тэхён добавляет:       — Хоть и прыгать по крышам не намного безопасней.       Шумно вздыхая, словно слышал это уже не один миллион раз, Чонгук стягивает с шеи полотенце и упирается локтями в колени, возражая:       — Безопасность в паркуре превыше всего. Это не просто красивое выполнение элементов. Паркур — стиль жизни и направлен на нахождение быстрого способа преодоления препятствий. А препятствием может стать хоть что: стена, возникшая на пути, учёба, которая не даётся. Придурок, что докопался и не отстаёт. Улавливаешь? Любые жизненные обстоятельства. Здесь всё зависит от тебя и твоих действий. Ты учишься быстро реагировать, принимая верные решения. Учишься доверять своему телу.       Внимательно выслушивая, Тэхён прикусывает губу на «придурке», сдерживая улыбку. Спрашивает:       — А что насчёт доверия другим людям?       Выражение лица Чонгука меняется. Он сцепляет кисти рук замком, стискивая между ними полотенце, переводит взгляд на занимающегося Алекса и негромко произносит:       — Нет ничего постоянного. Даже твоё собственное тело может тебя предать. Другие люди — тем более.       Музыка грохочет громко, но нисколько не мешает расслышать каждое слово. Нисколько не мешает уловить интонацию, которая совершенно не нравится.       Пауза затягивается.       Задумчиво изучая его профиль, Тэхён чешет бровь костяшкой большого пальца и качает головой, придавая голосу весёлый тон:       — Да ты просто философ современности, можешь идти преподавать искусство жизни. Уверен, студенты от тебя будут в восторге.       — Хватит нести херню.       — Серьёзно, — поддразнивая, продолжает Тэхён. — Тебя послушать: никому нельзя верить, все подставят. Даже шанса человеку не дашь? Об этом можно поговорить с кем-нибудь. Знаешь, психологи отличные ребята, подумай над этим. Мать к одному ходила, могу приспроситься ради тебя.       — Да заткнись ты уже, — беззлобно огрызается Чонгук.       Тэхён негромко смеётся, поднимая руки в жесте «сдаюсь».       Чонгук сжимает губы, смотрит перед собой. Застывает в этой позе. Между его бровей образуется небольшая складка.       О чём он думает? Что за мысли роятся в его голове?       Тэхён зависает взглядом на его лице и ничего не может с собой поделать: вспоминает то единственное прикосновение к косточке седьмого позвонка. Какой горячей была кожа под пальцами. Какой жадной в голове была одна единственная мысль: мне мало.       Мне тебя мало. Мне тебя недостаточно.       Недостаточно настолько, что это убивает инстинкт самосохранения.       Словно зачарованный, Тэхён поднимает руку и кладёт на заднюю часть его шеи.       Тело под ладонью легко вздрагивает и напрягается. Даже такое безобидное прикосновение заставляет его внутренне ощетиниться. Но руку не скидывают, не выворачивают с матом и угрозами. Это прогресс. На шаг ближе, но по-прежнему далеко.       — Перестань, — говорит Чонгук тихо.       Он опускает взгляд вниз, на кулак, в котором держит полотенце. Кожа на шее натягивается острым кадыком, а выступающую пульсирующую вену сбоку становится видно ещё отчётливей.       Тэхёну кажется, что он сейчас задохнётся: удары сердца гоняют кровь слишком быстро, его дыхательная система не успевает поставлять для организма необходимое количество кислорода. От этого немного кружится голова и бросает в жар. Он словно горит изнутри. Это даже смешно — что с ним делает обычное невинное прикосновение к другому человеку. И хочется позволить себе большего, например, ткнуться носом в щёку, где небольшой шрам, выдохнуть горячим воздухом в изгиб шеи, чтобы кожа покрылась мурашками.       Чтобы позволили это сделать.       Пару месяцев назад такие желания вызвали бы недоумение и озадаченность. Теперь это всего лишь правда. Элементарная истина, что-то вроде: Земля вращается, вода мокрая, шнуровка крепче, когда концы завязаны, — остаётся только принять.       Сам того не замечая, Тэхён придвигается ближе, подаётся вперёд. Чонгук тут же реагирует, поворачивает голову. Угол освещения меняется, и его радужки затапливают зрачки: чёрные омуты, в которых утонуть не страшно. От них не хочется спасения.       Кожа под пальцами ещё влажная после часов тренировки. И, как и в первый раз, обжигающе горячая. Тэхён едва ощутимо двигает пальцами. Подушечками поглаживает косточку седьмого позвонка, мимолётным прикосновением задевая татуировку. Действия осторожные, говорящие: расслабься, я не обижу. Расслабься хоть на пару секунд. Это просто массаж. Я ещё в своём уме и не враг себе, хочу и дальше оставаться в полном здравии.       Взгляд Чонгука скользит по нему: он впервые так открыто его рассматривает. Не маскируется, не шифруется. Изучает глаза, опускается к крыльям носа, блуждает по нижней части лица и рывком возвращается вверх. Они впервые так близко с того момента в лифте. Это навевает мысли, о которых думать не стоит. У Тэхёна внутри навязчиво зудит желание провести пальцем по его губам. Надавить под нижней, туда, где прячется родинка, и слегка оттянуть вниз, чтобы приоткрыть рот. Но он может позволить себе только смотреть. Остальное нельзя.       Нельзя.       — Перестань, — с нажимом повторяет Чонгук.       Неясно, что именно он имеет в виду: перестань трогать меня, перестань смотреть? Перестань всё?       Тэхён сухо сглатывает, ощущая его сердитое дыхание.       — Я ничего не делаю.       Глаза у Чонгука потемневшие. И нет, Тэхёну не показалось — его скулы действительно покраснели. А ещё у него напряжённые плечи. Он словно готовится отразить атаку. Весь вздыбливается, подбирается, как перед ударом или…       Защитой от удара.       Тэхён не будет нападать. Он подождёт. Он ждал его двадцать два года. Сможет подождать и ещё.       Убирая руку, Тэхён напоследок легко и ласково проводит подушечками пальцев по линии роста волос, продлевая прикосновение. Ещё несколько секунд такого близкого расстояния, и он сделает какую-нибудь глупость. Не сможет сдерживаться. И это откинет на несколько шагов назад. Перечеркнёт только-только установившееся хлипкое перемирие.       Потягиваясь с показной непринуждённостью, он хлопает себя по коленкам и встаёт, придавая голосу беззаботный тон:       — Ладно. Поеду домой, подготовлюсь к паре, — и, видя, что Чонгук всё ещё внимательно за ним следит, подмигивает: — Не скучай тут без меня.       — Ага, исскучался весь, — устало закатывает глаза тот, отворачиваясь.       Но его скулы всё ещё покрасневшие, и Тэхён сыто и широко улыбается, направляясь к выходу.       Вот в чём дело: при резонансе двух объектов — между ними исчезает разница. Они становятся одним целым. И возникает вопрос: если человек, как конструкция моста, находится в подвешенном состоянии и начинает резонировать с другим — чем это кончится?       Эти люди станут звучать синхронно или один из них будет разрушен?

***

      Тэхён выглядит обдолбанным. Как любитель марихуаны, что делает затяжку косяка и ловит кайф. Чонгук встречал таких парней в средней школе: мутный расфокусированный взгляд, лёгкая улыбка и расслабленные движения.       Тэхён сейчас именно такой.       И ещё Чонгука напрягает, как внезапно быстро сокращается расстояние между ними. Тэхёна не напрягает. Он придвинулся максимально близко, наклонился так, что обоняние дразнит его древесный парфюм.       Тёплый, приятный запах.       Но Чонгук отодвигается всё равно, отклоняется в сторону, пока не понимает, что прижат спиной к дверце машины. Её можно открыть и покинуть салон, но для этого надо выпустить Тэхёна из поля зрения, а Чонгук не может отвести глаз, следит за его действиями. Красная лампочка в голове истошно мигает «не подпускай его к себе» — и Чонгук прислушивается, хотя Тэхён и не выглядит опасно. Скорее уж наоборот — у него чересчур раскрепощённый вид. Он и раньше-то зажатостью не отличался, но сейчас — особенно: небрежно уложенные волосы, верхние пуговицы рубашки расстёгнуты чуть сильнее, чем нужно, в вырез просматривается неприлично много оголённой кожи.       И опять это осторожное дыхание, от которого что-то внутри поджимается, и двигаться не получается. Получается только следить, как Тэхён наклоняется ближе.       Ближе.       Ближе.       Его губы — припухшие, покрасневшие и слегка влажные, словно он их только что кусал, — приоткрываются. Его тень мягким тёмным пятном ложится на лицо, закрывая обзор на всё, что после, на всё, что за ним. А затем шёпот обжигает ухо:       — Touch me, ye-ah, — и Тэхён кладёт свою ладонь на его грудь.       …Широко распахивая глаза, Чонгук почти подпрыгивает в своей постели. Футболка неприятно липнет к спине, быстро остывая после кроватного тепла. По виску стекает капля пота.       Раз за разом пытаясь сморгнуть зависшую перед глазами картинку, он шарит по груди рукой, как будто ладонь Тэхёна до сих пор там и сейчас примется его наглаживать, как в каком-то бредовом фильме ужасов. Нащупай он какую-нибудь складку из ткани — точно бы заорал. От модника и в реальности спасения нет, так теперь он его ещё и во снах доставать будет.       Расслабленно падая обратно на подушку, Чонгук смотрит на узор пододеяльника. Какие-то ромбы и зигзаги на синем фоне. Пододеяльнику несколько лет, и цвета уже не такие насыщенные и яркие.       А запах древесной воды стойко стоит в носоглотке даже сейчас.       Если бы Тэхён вчера опять не распускал руки, Чонгука не мучили бы такие… кошмары. Но он распускал.       Трогал его. Гладил шею. И с ним что-то происходило в тот момент.       Обычно Тэхён самоуверен, аура самодовольства, «господин Ким», всратая тачка и хата. Но когда он прикасается к нему, когда подбирается достаточно близко — в нём что-то меняется.       Чонгук зажмуривается. Вскакивает с кровати.       Нет.       Об этом он думать точно не станет. Все, что касается Тэхёна, ему неинтересно.       Неважно.       Не имеет ровным счётом никакого значения.       Значение имеет маршрут, который они проходят с Алексом и Чжухоном. Хосок не идёт с ними, потому что его смена на работе. У Тэхёна какая-то важная лекция, которую не может пропустить даже он. Чонгук не сомневается: если бы не это — модник сто процентов потащился бы с ними. Хорошо, что ещё есть важные лекции. Надо сказать спасибо неизвестному, что составляет им расписание.       Стягивая с себя влажную футболку, Чонгук откидывает её в сторону, тут же хватаясь за штаны. Роется в ящике с носками. Устраивает бурную деятельность на ровном месте. Из дома он выходит настроенный выложиться по максимуму, чтобы ни одной левой мысли в голове не возникало.       И ни одной левой мысли не возникает.       В этот раз в качестве локации они выбрали заброшку: несколько зданий с давно выбитыми окнами и дверьми, местами соединённые между собой подвесными туннелями коридоров, что образуют связку крыш. Кажется, раньше здесь был какой-то госпиталь. Корпуса стоят «Г» и «П»-образной формой, создают пустые зоны для прыжков наискось.       Место старое, частично заросшее кустами даже внутри. Красивое и жуткое одновременно.       Заброшки всегда манят и выглядят интересно, но опасны тем, что полуразрушены и рассыпаются. Буквально. Идёшь по выложенному парапету, а кусок кирпича из-под ног внезапно улетает вниз. И хорошо, если без тебя. Плюс ко всему — торчащие металлические штыри и осколки битого стекла. Дерево так же является ненадёжной опорой, потому что трещит и отваливается.       Как Чонгук и говорил Тэхёну, в паркуре самое главное безопасность, а не риск, поэтому перед началом тренировки они всё обходят. Проверяют на прочность заинтересовавшие конструкции, чтобы отталкиваясь от какой-нибудь стены или спрыгивая по лестнице на ярус ниже — внезапно не упасть из-за того, что опора не выдержала. Рисуют себе указывающие стрелки, чтобы не забыть в каком направлении бежать; выбирают наиболее интересные места и обсуждают, кто и какой элемент будет тут выполнять.       На этом маршруте Алекс занимается не только съёмкой и монтажом видео, но и впервые после травмы участвует. Энтузиазм из него лезет со всех щелей. Он активно жестикулирует и предлагает связки элементов.       После недолгих переговоров, решают, что маршрут будет общий для всех, а не три разных, как в торговом центре. Первым начнёт Чонгук, Алекс подключится с третьего этажа, а Чжухон будет завершать процессию, присоединится к ним на пожарной лестнице, что выходит на крышу.       Приступают к тренировке с привычной разминки, после которой Алекс врубает в переносной колонке музыку и застёгивает рюкзак.       На первом этаже лестница обвалилась, но к одной из стен под углом привалена плита, что позволяет забраться на этаж выше. Чонгук разгоняется и, взбегая по ней на три шага вверх, делает кувырок назад. Приземляется неудачно, ударяется пяткой о какой-то валяющийся камушек и заваливается на бок, собирая на себя всю пыль. Громко чертыхается и, прихрамывая, отпинывает камень в сторону, повторяя всё ещё раз. На этот раз выходит идеально, и второй забег на ту же плиту позволяет оказаться на следующем этаже. Там он пробегает небольшой коридор и останавливается перед обрывом — здесь один из проёмов этажа рухнул вниз, повсюду валяется строительный мусор, поэтому надо быть осторожней. Чонгук подпрыгивает и цепляется пальцами за скол выступа обрушившегося потолка, сразу же отталкиваясь от стены ногами и, разворачиваясь в полёте, цепляется за выступ на противоположной стороне, взбираясь выше. Дальше — лестничный проём, где его встречает Алекс, и остаток пути они продолжают уже вдвоём.       Для того, чтобы попасть на крышу, надо выбраться через окно к пожарной лестнице. Алекс цепляется руками за оконную раму, собираясь вскочить на подоконник, но рама легко отходит от стены и отваливается, из-за чего пацан валится на спину, саданувшись локтём о бетонный пол. Услышав шум, Чжухон, покачиваясь на перекладине лестницы, заглядывает в окно. Присвистывает.       Локоть разбит до крови, и Алекс, негромко шипя, зажимает его ладонью. Чонгук помогает ему подняться, осматривает рану: содранная кожа, не смертельно, но синяк будет ярким.       — Та-ак, — запрыгивает внутрь Чжухон. — Предлагаю поменять выход на крышу, а то Алекс опять чего-нибудь сломает.       — Было-то один раз всего, теперь будете бубнить, — ворчит пацан, отряхивая вещи от грязи и проверяя, всё ли в рюкзаке уцелело.       — Да я не про твои конечности, а про здание. Оно и так не сегодня-завтра развалится, а ты уже демонтаж начал. Раму вон зачем-то оторвал, — ржёт Чжухон и, пока Алекс возмущённо раздувает ноздри, улавливает момент и сдёргивает с него кепку, срываясь с места и пулей взлетая вверх по лестнице.       — Хён! Отдай! — стартует следом пацан, забывая про боль в руке.       Посмеиваясь, Чонгук лёгкой трусцой направляется за ними. Самым последним выбирается на крышу, часть которой в выступающих балках перекрытия — ребристая. Перепрыгивает по этим «рёбрышкам», пока добирается до парней.       Отвоевав кепку назад, Алекс уже снимает на камеру окрестности — вид с такой высоты открывается шикарный, а Чжухон разбегается и цепляется кэт липом за стену полуразрушенного кирпичного мезонина. Этих надстроек здесь полно, как и выступов из низких «грибочков», что напоминают слуховые окна. Между ними перепады с небольшими пропастями чуть больше полутора метров. Самое главное — рассчитать прыжок и не напороться на торчащие штыри, иначе всё закончится крайне неприятно.       Стоя на самом выступе крыши и покачивая мыском кроссовки один из кирпичей в стене, Чонгук обдумывает прыжок наискось между двумя корпусами. Перед одним зданием есть выступающая колонна, что значительно сократит расстояние прыжка, но на неё приземляться нельзя, она не выглядит надёжной, значит, надо приземлиться за неё — сразу на бетонную плиту, а это расстояние около пяти-шести метров. Задачу усложняет отсутствие места для хорошего разбега на другой крыше. Прыгать придётся практически с места.       Достаточно опасный прыжок. Высота всё-таки семь этажей.       Замечая, как поглядывает в этом же направлении Алекс, он строго говорит:       — Даже не думай.       Пацан недовольно пыхтит, выдвигает вперёд нижнюю челюсть:       — Но я хочу попробовать.       — Нет, — отрезает Чонгук, кивая на его разбитый локоть. — Вон, уже попробовал.       И спрыгивает с выступа, давая понять, что разговор окончен.       Перед тем, как уйти, они ещё раз проверяют маршрут, кое-что корректируют. Следят друг за другом, пока кто-то один спрыгивает на лестничные пролёты и выполняет элементы.       На обратном пути обсуждают, с какого ракурса лучше делать съёмку. Как раз проходят мимо футбольной площадки, где толпа парней гоняет по полю мяч, когда их диалог прерывает голос, что противно растягивает гласные:       — О. Бал. Деть. Какая встре-еча.       Эту манеру говорить Чонгук узнаёт сразу. Останавливается.       Возле поля три трибуны. Под одной из них, за низким сетчатым забором, стоят парни из «Вызова».       В мозгу вспыхивают картинки: летающие над головами дроны, ведущие съёмку с высоты, чтобы всё было видно, как на ладони; свистящая и улюлюкающая толпа, которая рассосалась буквально минут за пять.       И дождь.       Тяжёлые звуки промокших насквозь кроссовок, бегущих по асфальту.       Тёмная лужа.       Хосок, что обхватывает голову Алекса дрожащими руками, не давая смотреть, и пытается уговорить уйти, потому что ему всего четырнадцать: «Никому не говори, что ты был с нами. Понял меня?»       Алекс всё-таки скажет. Родителям. И его посадят под домашний арест на несколько месяцев.       От воспоминаний начинает слабо жужжать в районе затылка. Плохая встреча.       Все участники «Вызова» в чёрных спортивных костюмах с широкими белыми лампасами. Чонгук быстро считает: семь человек. И все семеро пялятся с нескрываемым предвкушением, почувствовали добычу и ждут команду «фас!». «Вызов» никогда не славился умением держать язык за зубами. Мирное существование их не интересует.       И их намного больше. Численное преимущество в два раза.       Среди присутствующих Чонгук узнаёт только Хёнвона и Джисона, что любит тянуть слова — пародирует какого-то авторитета из криминальных фильмов. Остальные лица незнакомы, но быстро славливают настроение последнего, который — по всему видно — среди них является предводителем.       Чжухон и Алекс тоже останавливаются. Пацан разворачивает кепку козырьком назад, смотрит исподлобья.       — Как дела, де-евочки? — издевательское обращение бьёт по ушам. — Тут слушок прошёл, что вы отказа-ались от участия? Всё ещё очку-уете?       Раздаются приглушённые смешки. Джисон переглядывается со своими. Вальяжной походочкой отходит от группы поддержки и опирается на забор, расслабленно скрещивая перед собой руки, окидывает Чонгука взглядом с головы до ног:       — А ты всё, пришёл в себя? По крышам опять прыгаешь, с друзьями гуляешь.       Чонгук против воли каменеет: изнутри и снаружи. Ноги становятся какими-то занемевшими, попытаться уйти сейчас — значит сразу же упасть.       — А не пошёл бы ты, — огрызается Чжухон.       Бросая взгляд в сторону своей компании, Джисон ехидно улыбается.       Шестеро за его спиной радостно ржут. Закатываются, будто кто-то им показывает табличку «смех», как в тех дурацких телешоу, которые иногда перед сном смотрит мама. Джисон наслаждается произведённым эффектом. Выдерживает театральную паузу.       — Да я-то пойду, — равнодушно говорит и добавляет с притворным сочувствием: — Жаль вас просто. Из-за одного дебила всю команду просрать.       Чонгук чувствует, как оживают под кожей желваки. Думает: надо было идти другой дорогой. Надо было сегодня позаниматься в зале.       — Чё ты сказал?.. — выдыхает Алекс севшим голосом.       — Ты слышишь плохо?       Весь состав «Вызова» ржёт. У пацана совсем белое лицо и широко распахнутые глаза. Он сжимает пальцы в кулаки, рывком подаётся вперёд. Чонгук выставляет руку, лёгким толчком в грудь удерживая его на месте, едва заметно качает головой.       — Ну ты и мразь, — рычит со своего места Чжухон.       — Ты на моей территории, мудень, — сплёвывает Джисон и, перепрыгивая забор, подходит ближе: — Следи за языком.       — А то что? — в тон ему отвечает Чжухон.       Чонгук отлично понимает — что. Это провокация. «Вызову» не нужны разговоры, они не успокоятся на обмене любезностями, у них другой интерес. Слишком многое из общего прошлого всплывает каждый раз. Каждый грёбаный раз.       Компания Джисона затыкается и перестаёт скалиться. Они отходят от трибуны. Поочерёдно перепрыгивают забор, останавливаясь за спиной предводителя.       Чжухон на них не реагирует. Упёрся и стоит на месте как приклеенный, неотрывно испепеляя нагло улыбающееся лицо. Возле виска у него вздулась вена, настолько сильно он стискивает зубы.       — Уходим, — первым берёт себя в руки Чонгук.       За рюкзак тащит за собой Алекса, одновременно с этим подталкивая Чжухона в плечо. Друг отмирает. Нехотя разворачивается, позволяя себя увести.       Всё, что необходимо сделать — уйти. Просто уйти. Не вестись на провокацию. Не слушать, не оглядываться.       Слова пульсируют в голове долбаной мантрой. Помогает хреново, если честно, но стоит выключить чувства и желания и сосредоточиться только на этих двух миссиях — идти и не оглядываться, — то, возможно, у них действительно это получится.       — Вот так! — ехидно орёт Джисон вслед. — Слушайтесь мамочку!..       Чонгук чувствует, как каменеет под пальцами плечо Чжухона. Как каменеют собственные мышцы лица. Как с каждым шагом всё тяжелее сдерживать себя. И знает — ещё какой-нибудь высер в их сторону и удержать Чжухона будет невозможно.       Удержать его не захочется.       Но тут Алекс. Алекс, которому семнадцать. Алекс, который не вывезет драку с семью здоровыми лбами. И Чонгук должен быть сильнее провокаций, должен удержать Чжухона, должен не допустить потасовки…       — А то будете собирать с асфальта зубы!       Алекс спотыкается на полушаге. Чонгук бросает в его сторону настороженный взгляд: пацан излишне сильно сжимает лямку рюкзака, слишком сосредоточенно смотрит перед собой.       — Как ваш павший дружок.       Слова, сказанные со смешком, прилетают в спину камнем. Огромным булыжником, от которого нереально увернуться.       Бу-у-ум! — блять.       С-сука…       Застывая, Алекс скидывает рюкзак на землю и несётся назад.       — Ну наконец-то, — разминает шею Джисон. — Я уж думал, так уйдёте.       Он шагает навстречу и замахивается для удара.       …за шкирку откидывая пацана в сторону, Чонгук успевает перехватить руку, которая точно сломала бы ему нос. Замечает нечто блеснувшее в пальцах Джисона, а потом удивление на его лице, быстро сменяющееся гримасой боли, когда с пугающим спокойствием выкручивает его руку и бьёт в ответ, попадая кулаком в мягкий живот. Джисон сгибается, захлёбываясь кашлем. Из его ослабевших пальцев выскальзывает связка ключей и оказывается на земле. Сам он не падает только потому, что чьи-то руки из толпы его поддерживают.       А затем эта толпа бросается на них.       Дальнейшее Чонгук осознаёт плохо. Концентрируется на одном единственном чувстве, что стучит в висках, растекается по венам и выходит из глотки рычащими звуками.       Его затапливает ярость.