Птичка

Глубокое дыхание ощущаю своими руками. Пальцы неконтролируемо барабанят то по солнечному сплетению, то по плечам. Теплое, мягкое одеяло, обволакивающее словно облако, отброшено в сторону. Подушка под головой совсем потеряла форму, и кажется, что ее совсем нет. Чуть кружится голова. Холодный воздух из открытого настежь окна не в состоянии успокоить, охладить. Я до ужаса волнуюсь. Пытаюсь прийти в себя, вернуться к прежнему стабильному состоянию, но не могу. Грудь вздымается и опускается, я шумно выдыхаю каждый раз. Кладу руки под голову и упираюсь взглядом в потолок. Балдахин, расшитый серебряными нитями, словно искрится в лунном свете, и я завороженно гляжу на него, не переставая прокручивать и обдумывать все бушующее множество мыслей. За последние дни столько всего произошло. Казалось, жизнь помчалась в бешеном темпе, не оставляя нам и шанса на передышку. Он настал лишь сейчас, но едва ли одной ночи будет достаточно, чтобы все принять. Злосчастное решение Эльта отправиться в Верхний мир и совершить самоубийство, мои отчаянные попытки его уговорить, наша дуэль, визит Адаже, странное отстранение Валентина от власти и, наконец, его тяжелое решение. Завтра я буду сражаться с Гончими бок о бок, лишь бы восстановить порядок в городе. Я на секунду представляю себе лицо Заксена и сразу же вздрагиваю. Да, в тот раз, когда Эльт еще не получил должного лечения от отравленного клинка Финна, я смогла одержать победу над Брандербургом в дуэли, но мой животный страх от этого никуда не делся. Сам по себе лидер Гончих был мрачен, зол, жесток, и мое превосходство на клинках почти ничего не решало. Конечно, такой умелый и опытный человек станет прекрасным союзником — и вряд ли предаст, оснований у него для этого не так много — но все равно… Завтрашний день будет решающим. Я осознаю это как никогда четко. У меня бывали похожие ощущения: когда объявляли моего будущего жениха, когда проходил экзамен в полиции, когда я только-только попала в Либералитас — но сейчас оно было в несколько раз сильнее. От исхода следующей операции зависит очень многое. На кону стоят не только жизни сражающихся, но и всех жителей города, отчасти и других районов Нижнего мира. Мы не имеем права проиграть, иначе ничего не изменим. Я думаю об этом снова и снова, пытаясь морально воодушевиться и подготовиться в достаточной степени. Но главная подготовка — сон, а с ним мне как раз и не везет. Как я ни пытаюсь, ни ложусь с бока на бок, ни прикрываю глаза, ничего не получается. «Ладно, тогда лучше заняться каким-нибудь выматывающим делом, чтобы от усталости уснуть,» — решаюсь я. Встаю с кровати, бесшумно переодеваюсь в привычную одежду, креплю меч на пояс и тихо, стараясь не заскрипеть, открываю дверь. В коридоре пусто и темно, и я босиком шагаю в сторону сада. Там свежо, просторно и, что ожидаемо, безлюдно. Я вытаскиваю оружие, секунду любуюсь блеском на металле, а затем совершаю резкий выпад, атакуя невидимого противника. Пируэт, удар, небольшое отступление, обманный прием, вновь удар… Я словно танцую, обходя соперника по кругу, и разрезаю воздух острым клинком. Легкие взмахи чередуются с простыми тренировочными блоками, которые я выполняю скорее по привычке, чем по настоящей необходимости. Отчего-то становится проще: хватило ли просто практики или я уже внутренне готовлюсь к кровопролитию, что не заставит себя ждать? Не знаю. Но в любом случае довольна. Я недолго сражаюсь: пальцы быстро устают от крепкой хватки на рукояти, да и дышать становится тяжело. Зато все ненужные мысли выветриваются, словно по приказу. Когда дерешься за смерть, нет времени на раздумья — поэтому и хороши тренировки, что позволяют отвлечься. Я изящно кланяюсь, выражая благодарность своему «партнеру», и убираю меч обратно, присаживаясь на одну из скамеек. Грудная клетка разрывается почему-то. Вроде избегала своих привычных боевых выкриков, не потратила много времени, но умудрилась серьезно устать. Нехорошо. Может повредить завтрашнему — или уже сегодняшнему? — состоянию в настоящей битве. Ладно, все, нужно просто немного отдышаться, успокоиться, а затем пойти спать, крепко и долго, пока не настанет время выдвигаться. Интересно, а как сражаются Гончие? По тому, что говорил Эльт, я поняла лишь, что огнестрельного оружия они не используют, полагаются только на мечи. Тренируются ли они тут, внизу? И как вообще Гончими становятся? Вряд ли они набираются из жителей района убежища — те их ненавидят и, очевидно, хорошими солдатами не станут. Учитывая не слишком хорошие отношения Гончих и прочего Нижнего мира, они не могут довольствоваться и жителями остальных городков. Неужели вся местная полиция — выходцы с верхов? Быть может, это полицейские из Верхнего, которые совершили не слишком тяжелое преступление и в качестве наказания обречены работать тут? Я никогда этой темой не интересовалась — меня не цеплял Нижний мир, что неудивительно — но сейчас поняла, что вопросов получается многовато. Нужно будет при случае спросить. Но настанет ли вообще такой случай, чтобы поговорить с Заксеном мирно? Хех, эти два слова так смешно звучат, когда стоят рядом в одном предложении. Ладно, пора идти. Я достаточно отдохнула, чтобы заснуть в приятном расположении духа. Я встаю на ноги и неспешно возвращаюсь в дом, слегка вздрагивая от касания пола холодными ногами. Все не могу перестать этому удивляться: шахматная плитка в поместье Валентина всегда остается ледяной, пусть даже на улице целый день стоит жара. Сразу мурашки пробирают. Я тихо иду по коридору, попутно проводя ладонью по стенам. Это почему-то успокаивает, словно помогает расставить мысли по нужным местам. В голове скользит нежная мелодия музыкальной шкатулки, переливающаяся колокольчиками. Кажется, я слышала ее дома, на одном из приемов у знати… Да, когда еще была маленькой и не могла отвертеться от посещения приемов. На том балу в честь дня рождения дочери хозяина было много подарков, и одним как раз стала маленькая шкатулка с танцующей девушкой внутри. Мелодия была такой теплой и уютной, что я невольно запомнила ее. Краем глаза я улавливаю едва заметный источник света и останавливаюсь, выныривая из своих мыслей. Музыка-то не у меня в голове играет. Она из-за этой двери раздается, тихая, будто испуганная. И это совсем не та мелодия, что мне слышалась, но похожа. Я бросаю взгляд на дверь — конечно, это спальня Эльта, кто еще будет страдать бессонницей в такое время, кроме меня? — и без задней мысли подхожу ближе, чтобы постучаться. Это, однако, не требуется: дверь приоткрыта, поэтому я проскальзываю внутрь, чтобы убедиться в уже ставшем для меня очевидном. Эльт спит. Уснул, видимо, посреди работы, не смог справиться со сразу взваленной на него кучей дел, что появились из-за нашего нынешнего положения. Оно и неудивительно — пересчитывать людей, ресурсы, простраивать маршруты и схемы, продумывать планы и их последствия, должно быть, трудно. Не то чтобы я в этом всем разбиралась, но даже поверхностного представления хватало, чтобы ужаснуться и еще больше посочувствовать Эльту. С другой стороны, сейчас расслабляться было нельзя. Как бы мне ни хотелось попросту оставить Валентина в его нынешнем положении, нужно было разбудить. День намечается слишком важный, чтобы безалаберно к нему относиться. Я тяжело вздыхаю и, приблизившись к спящему, настойчиво трясу его за плечо. Он лишь сопит в ответ, не выказывая желания просыпаться. Я продолжаю свой нехитрый ритуал, и на какой-то из попыток Эльт-таки тихо стонет, медленно поднимая голову.  — Доброй ночи, — с ноткой сарказма приветствую его я, отступая на шаг, чтобы не мешать. Он сонно оглядывается по сторонам, словно пытается понять, что вообще происходит, и, когда натыкается взглядом на меня, слегка улыбается.  — Прямо тут уснул, хм? — надевает сползшие почти до губ очки и недоверчиво изучает рабочий стол, заваленный документами, — Черт, еще столько дел тут…  — Может, кофе тебе сделать? — я слегка наклоняю голову, ожидая его ответа.  — Будет замечательно, — лицо Эльта озаряется привычной мне широкой улыбкой. Он одним движением закрывает все еще играющую шкатулку и внимательно вчитывается в лежащий перед ним лист бумаги. Я возвращаюсь через десять минут чуть ли не бегом, боясь попросту опрокинуть горячую кружку. Боюсь ставить ее без ведома Валентина — куда ни гляну, везде бумаги или письменные принадлежности. Поэтому приходится собрать несколько документов в стопку одной рукой и осторожно опустить кофе на крепкий деревянный стол. Валентин легко кивает в знак благодарности и с головой уходит в работу.  — Успехов тебе, — с какой-то неловкостью говорю я (а что еще можно пожелать в такой ситуации?) и иду к выходу из комнаты.  — Спи крепко, — эхом отвечает Эльт, и это последнее, что я слышу перед сном.

***

Мы выдвигаемся рано утром. Я едва ли поспала пару часов, но даже такого времени было достаточно, чтобы проснуться с нужным настроем: боевым и бескомпромиссным. Все движения отточенные, четкие, будто прописанные в какой-то заготовленной инструкции. Завтрак на скорую руку, поспешные сборы и быстрое прощание, чтобы не расклеиться окончательно.  — Все, мы идем, — я качаю головой и сжимаю рукоятку меча, что висит на поясе. Ее холод проясняет мысли, позволяет думать лишь о том, что сейчас имеет значение.  — А поцелуй на удачу? — усмехается Эльт и заправляет мой выбившийся из высокого хвоста локон за ухо.  — Как вернусь, — я с серьезным видом качаю головой.  — Тогда буду ждать вдвое сильнее, — он нежно проводит по моей щеке и отворачивается, моментально теряя все игривое настроение. Я тоже не хочу размякать и, собравшись, выхожу на улицу, где меня уже ждет пара Гончих для сопровождения. Вместе мы добираемся до отправной точки. Заксен стоит на небольшом возвышении, сооруженном из коробок и досок, и краткими, четкими словами разъясняет план. Думаю, обычно он бы не стал так все детализировать, но сейчас, когда на кону не только его репутация, но и жизни, включая его людей, надо адаптироваться. Потому и приходится командиру отвечать на редкие вопросы и сжимать кулаки, сдерживая желание заехать по лицу неудачливому идиоту, который не смог понять все с первого раза. Если уж кто-то и после повторного объяснения остается в неведении, ему помогает сэр Инес. Я едва слышно усмехаюсь. Пусть на данный момент мы и союзники, я не могу не забавляться проблемам, с которыми сейчас сталкивается Брандербург. Наконец подготовка завершается, и мы начинаем операцию. Первой потерей становится жертва пистолета — неудивительно, именно это оружие и является нашей главной слабостью. Паренек падает совсем рядом, и я успеваю только прикрыть глаза, чтобы не смотреть на свежий труп, как его кто-то ловко утаскивает в сторону. «Наверное, чтобы под ногами не мешался,» — скользит холодная мысль у меня голове. Сэр Инес отдает очередное распоряжение, и я невольно киваю головой, а сама мчусь в сторону. Столкновений не избежать, но в открытом бою мы откровенно слабее. Уверена, командиры Гончих это понимают. Но все же, я предпочла бы отколоться от основной группы и пройти как-то по-иному, не привлекая столько внимания. Я заворачиваю за угол и вихрем несусь по переулку, стараясь не слишком шуметь. Хорошо, что я смогла более-менее выучить город во время прогулок с Эльтом и теперь могу ориентироваться. Через пару десятков шагов нужно будет нырнуть на ту улочку, потом двигаться по прямой, тогда смогу добраться до нашей точки… Тело инстинктивно движется вперед, но я резко останавливаюсь, когда слышу чьи-то голоса, настолько громкие, что они прерывают ход моих мыслей. Приходится вплотную прислониться к стене и осторожно глядеть на группу мужчин с пистолетами, лихорадочно пытаясь не паниковать. Они перекрывают путь. Придется возвращаться и искать главный отряд Гончих. Но я вряд ли смогу нагнать их сейчас, по прошествии такого времени. Да и кто знает, куда именно они свернули? Конечно, план есть план, но непредвиденные обстоятельства никто не отменял. Значит, нужно пробираться — но я просто умру, пытаясь противостоять компании своим мечом. Нужно придумать какой-нибудь обманный маневр, отвлечь их. Бросить что-нибудь в сторону, чтобы они пошли проверять источник звука? Нет, слишком банально. Хотя сработать может. Риск высокий, но и шанс успеха неплох. Я подумываю было отодрать одну из пуговиц, но…  — Я с ними разберусь, — раздается тихий, уверенный голос где-то совсем рядом. От испуга я чуть ли не подпрыгиваю на месте и разворачиваюсь, чтобы упереться взглядом в Финна. Ох… Значит, он тоже принимает участие в операции. Это логично, он все-таки Гончая, значит, должен это делать. Но как он тут вообще оказался? Ни за что не поверю, что случайно меня отыскал. Шел по пятам, следил? И я умудрилась ничего не заметить, не почувствовала чужого присутствия. Хотя какого уж чужого… Что бы Финн ни сделал, внутренне я все равно считаю его родным, близким человеком. Это неправильно, Финн опасен, но я попросту не могу поменять свое мнение.  — Они просто убьют тебя, — злым шепотом отвечаю я и сдвигаю брови. Нет уж, не время глупых геройств. Нам нужно придумать нормальный, безопасный способ отвлечения внимания, а не лобовую стычку, которая ничего, кроме крови, не принесет, — У меня есть идея.  — Не надо, — он мягко качает головой и поворачивается в сторону вооруженной группы, — позволь мне стать твоим героем. Я слышу, как ломается его голос, слышу нежность, смешанную с горечью, и не останавливаю. Смотрю, как он громко свистит, как бежит зигзагом, стараясь увернуться от пуль. Выхожу из укрытия и лишь слышу, как Финна подстреливают. Кровью обливается сердце, стоит только прислушаться к его стонам, но я закусываю губу и иду дальше. Он сделал то, что хотел, и я бы его не переубедила. Наверное… наверное, Финн счастлив погибнуть так. Умереть, чтобы я была жива. Черт… Я невольно выругиваюсь, не в силах сдерживаться. Можно сколько угодно пытаться повторять себе, что Финн давно изменился, но я видела его глаза, полные простой заботы, и просто не смогу до конца принять неизбежное. Он сделал все за меня. Вновь облегчил мою ношу, пожертвовал собой, лишь бы мне было проще. Я крепко зажмуриваюсь на секунду и открываю глаза, до боли сжимая кулаки. Все. Мне нужно думать лишь о моей первостепенной задаче. Горечь утраты подождет до окончания сражения за Либералитас — иначе я просто полягу тут, тем самым сделав жертву напрасной. Я обязана уважить его последнее желание. Не рисковать зря, не геройствовать лишний раз. Выжить.

***

Мы прорубаемся сквозь неплотный строй противников. Вся одежда в крови — хах, именно поэтому форма у Гончих красная? — на клинке остаются отпечатки чужих отчаянных пальцев, а перед собой видно только очередное препятствие. Мне уже все равно, кто эти люди, чем они живут и кто ждет их дома. Сейчас они не больше, чем преграда на пути к лучшему будущему. Скорбеть по ним и оплакивать я буду после. Они служат правителям другим районов и хотят устроить хаос. Что ж, пускай его получают. В глазах у них животный страх при виде Гончих, презрение, узрев меня, и безразличие к солдатам Эльткрида. Могут думать что угодно — смерть все равно их настигнет. И не важно, от чьего именно меча. Я краем глаза вижу, как сражаются другие. Слева в бой рвется Заксен, возглавляющий свое подразделение. Яростный, злобный, он словно хочет развоплотить своих врагов, безжалостно размахивая собственным оружием. Будто сорвавшийся с цепи зверь, который хочет только загрызть своих обидчиков. В нескольких шагах от Брандербурга дерется сэр Инес. Его движения куда более точны; он похож на учителя, дающего четкие уроки ученикам, который дотошно демонстрирует каждую деталь нового приема. У солдат тоже есть определенные стили: кто предпочитает быть на передовой, кто заходит противникам в спину… Мы неизменно продвигаемся вперед, давим хрупкое сопротивление и в конце концов загоняем остатки вражеских воинов в угол. Закс резко дергает подбородком в сторону какого-то заброшенного здания, и группа Гончих послушно связывает и отводит пленных туда. Оставшиеся же его подчиненные следуют за нами. Мы выполнили свою миссию. Пора возвращаться к Эльту. …таким был план, но он явно не предполагал встречу с кем-то еще в поместье. И для нас, заходящих внутрь в очевидной спешке, становится сюрпризом мрачновато-довольное лицо неизвестного мужчины. Хотя нет, я, кажется, помню его. У Эльта были с ним переговоры по поводу того убийцы. Правитель Темперантии, если я не ошибаюсь? В любом случае, его нахождение тут — преступление. Я еще больше убеждаюсь в этом, когда замечаю лежащего на диване Эльта. Он, видимо, без сознания, значит, вырубили.  — Сдавайся сейчас же, — с холодной усмешкой предлагает (или скорее требует?) Заксен, неторопливо вытаскивая меч. Я тоже кладу руку на рукоять, готовая в любой момент вступить в битву.  — Зачем это? — не менее спокойно отвечает Нойе и одним движением направляет на беззащитного Эльта пистолет, — Дернетесь — и ваш маленький лидер умрет. Жалко будет.  — Ни капли, — я пожимаю плечами и демонстративно скрещиваю ладони на груди, — Валентин больше не правит Либералитасом, а вот Ваш район очень даже пострадает от Вашей смерти. Так что, думаю… Брандербург подхватывает мою мысль и направляет клинок в сторону Нойе, делая один показательный шаг. Я вижу, что рука Темперанса слегка дрожит. Он сомневается. Он совершил ошибку. Его блеф бесполезен, он в любом случае остается в проигрыше. Должно быть, просто не успел добиться результатов. Наверное, мы пришли слишком рано, иначе он бы успел допросить Эльта — с пристрастием, не сомневаюсь — и просто убить, а затем уйти. Что ж, не повезло.  — Ладно, — Нойе роняет пистолет и недвижимо стоит, пока Гончие по безмолвному приказу Заксена скручивают и его, — победа ваша, шавки. На этот раз.  — Думаю, не только на этот, — бодро заявляет Эльт и резко, словно и не валялся в отключке, подходит к нам, — Не забудьте, пожалуйста, о всем произошедшем. Я буду ждать выплат со стороны Темперантии за это нападение и притворное подавление бунта. И да, не рискуйте вновь связываться с Либералитасом. Отпустите его. Заксен дергается, но подчиняется, и путы на запястьях Нойе спадают. В ту ж секунду Эльт от всей души дает ему пощечину.  — Так-то лучше. Хорошей дороги! — дружелюбно провожает Темперанса Валентин, пока кто-то из его людей берет «пленника» в свой импровизированный конвой и уводит из поместья.

***

В голове полный бардак, и справиться с ним мне не по силам. Есть один вариант, что может помочь — именно им я и пользуюсь, незаметно выскальзывая из поместья Эльткрида. Гул битвы все еще стоит в ушах; я не в силах слушать болтовню о макаронах и зачатки переговоров. Не сейчас. Сперва мне нужно закончить свои собственные дела, которые куда важнее. Покрытые засохшей кровью колени касаются камня. Я склоняюсь в молитвенном жесте, не смея закрыть глаз. Я обязана смотреть. Я должна видеть то, чему стала причиной. Должна знать последствия собственных поступков. Должна осознавать, насколько тяжелой может быть жизнь. Челка лезет в глаза, липнут ресницы, но я не отрываясь гляжу на холодное тело Финна и позволяю себе плакать. Словно со стороны вижу, как капают слезы на униформу Гончей, как расплываются на ранах, что принесли смерть, как растекаются по ткани, становясь незаметными. Финн… Ты пожертвовал собой не задумываясь, так, словно всегда желал только этого. Так оно и было, да? Еще наверху ты всегда был рядом и помогал, что бы ни случилось. Просто здесь пришлось ожесточиться, измениться, только бы выжить, и ты не справился. Ты не смог предать свои принципы, не смог изменить свой характер, не смог стать послушным псом. Ты сломался, навсегда потерял то, чем был когда-то. Возвел на руинах прошлого себя нового, отчаянно хотел то забыться, то отыскать свой якорь. Финн, я не могу представить, через что тебе пришлось пройти. Лишь предполагаю, но и от этого страшно становится. Я не могу тебя винить, Финн, не после всего того, что ты для меня сделал. Ты говорил, что любишь, я теперь это понимаю. Любил горько, до самого конца, даже не нуждаясь в моем согласии. Любил, не надеясь на что-то большее. Просто любил — и готов был на все, лишь бы я была счастлива. Прости, Финн. Я не смогла сделать счастливым тебя, не смогла спасти. Я обрекла тебя на гибель, и все, что сейчас могу — продолжить жить, лишь бы ты был этому рад. Хочу верить, что этого будет тебе достаточно. Спи мирно, мой напарник. Я сглатываю и медленно поднимаюсь на ноги. Подхватываю тело и оттаскиваю в закоулок, подальше от улиц. Не хочу, чтобы кто-то на него случайно наткнулся. Нужно будет попросить Эльткрида о похоронах. Но не сейчас. Я прислоняю Финна спиной к стене и сама сажусь рядом, обхватывая колени руками. Мне некуда спешить. Я хочу выразить свою скорбь. Такой меня и находит Эльт. Он ничего не говорит. Просто его люди уносят тело, а сам он осторожно опускается на колени и крепко обнимает меня. Сжимает так, что я невольно понимаю: он никуда не уйдет. Он будет со мной рядом.

***

Я снова стучу по столу, не в силах справиться с задачкой. Эльт тихо смеется и опять показывает, как именно пишется буква. Я вглядываюсь в нее изо всех сил, запоминаю каждую закорючку, но как только беру в руку перо, сразу же допускаю ошибку. Ну как же так?! Эльт говорит, все дело в его обаянии. Он, видите ли, настолько хорош и красив, что я в его окружении ничего нормально сделать не могу, все из рук валится. Тот факт, что я буквально пару минут назад спокойно взяла книгу с полки, пока он рядом крутился, его, видимо, не волнует! «Все нормально, просто нужно успокоиться,» — говорю я сама себе. Корень проблемы в моей неусидчивости и настойчивости Эльта. Я хочу добиться результата сразу, потому что привыкла видеть отдачу мгновенно, как на тренировках с мечом. А Валентин вроде не давит, но я все равно ощущаю его молчаливую оценку моих действий, и именно из-за этого у меня ничего и не выходит. А не из-за каких-то там симпатий и влюбленностей! Я отбрасываю перо в сторону и раскрываю сказку на последнем развороте. Там рыцарь с королевой стоят рядом, держатся за руку и смотрят друг на друга. Я не могу разглядеть их глаз, но уверена, что они счастливы. Ведь так все и должно быть, да? Они влюбляются и женятся, потом живут вместе. Не потому, что так указали свыше, а потому лишь, что хотят, потому что испытывают настоящие чувства. Потому, что желают быть вместе. Я мягко провожу пальцами по картинке, будто пытаясь понять их до конца. Я в Нижнем мире, я имею право любить и не быть арестованной. Так мне говорил Эльт. Я могу сама найти свое счастье и стать той, кем захочу. Я буду женой того человека, которого выберу сама. Я проживу жизнь с тем, кого буду по-настоящему любить.  — О чем думаешь? — Эльт кладет свою ладонь на мою и заглядывает в глаза. Я краснею и отворачиваюсь. Говорить об этом вслух как-то неловко, что ли, особенно при нем… Он ведь сразу начнет тему развивать и в итоге приведет к тому, что я снова буду вся смущенная.  — О тебе, — резко для самой себя отвечаю я и только через секунду осознаю, что вообще ляпнула. Эльт ухмыляется как-то по-дьявольски и берет меня за вторую руку, заставляя повернуться к нему лицом.  — И что же у тебя на уме? — спрашивает он своим тихим, но от того не менее красивым голосом, и я окончательно понимаю, что попалась. Все. Неважно, что бы я ответила, он бы все равно меня сцапал и заставил говорить. Я вся заливаюсь краской, щеки горят, словно при пожаре, но больше всего меня пугают его фиолетовые глаза, которые словно поглощают, затягивают. Я нервно сглатываю…  — Т-ты… — отвечаю хрипло, не в силах держать себя в руках. Эльт со мной что-то невероятное, ненормальное творит. Я рядом с ним просто таю, теряю самообладание совершенно, но от этого не расстраиваюсь, напротив, так приятно становится, что можно просто позволить ему вести, — Я люблю тебя, — без раздумий бормочу я и сразу же утыкаюсь лицом в грудь Эльта, лишь бы сейчас не видеть его. Потому что если буду смотреть чуть дольше…  — Розы красные… — шепчет он мне на ухо и мягко прижимает ближе, — я тоже люблю тебя, королева моя, и никогда не отпущу. И не позволю тебе больше страдать из-за кого-то, даже пусть и из-за меня, — он осторожно отстраняется и, на секунду заглянув в глаза, целует в губы. И я… Я впервые отвечаю ему тем же, больше не стесняясь. Я люблю его — и это все, что имеет значение.