Путь саморазрушения/The Shattering

— Мне правда жаль, что так вышло, — попыталась извиниться Асока, но дверь захлопнулась прямо у нее перед носом. — Ты же прекрасно знаешь, я бы ни за что не стала выдавать твоих секретов без крайней необходимости, — она лишь прижалась всем телом к закрытой двери, но не стала врываться внутрь силой. Да, она вполне заслужила такое отношение с его стороны, заслужила остаться никому не нужной и всеми отвергнутой. Заслужила справедливые обвинения и даже то, что теперь он относился к ней как к пустому месту. Полностью заслужила, но оттого легче на душе не становилось. Нет, она не сказала прямым текстом в Совете, что Энакин был женат на Падме, но ей пришлось рассказать о том, что же действительно произошло на Агамаре, чтобы подкрепить свои доводы и подозрения насчет Канцлера. Конечно, не обошлось и без упоминания подверженного эмоциям поступка Энакина — то есть она фактически призналась, что в тот раз прикрыла его перед магистрами, не сказав всей правды. А еще ей пришлось произнести именно то, за что Скайуокер однажды чуть на нее не накричал: то, что Падме погибла в результате его действий. Но не потому, что он как-то подвел сенатора, а потому, что ее просто использовали в качестве приманки. Однако худшим ударом оказались подозрения, высказанные Совету о Канцлере; о том человеке, что был для Энакина долгие годы лучшим другом и наставником, которому он всецело доверял. Она рассказала магистрам все свои догадки, что Палпатин все это время не только сбивал ее учителя с истинного пути, но также одновременно играл за обе стороны в этой войне, которую сам и создал, по сути, являясь именно тем злом, против которого вся Республика сражалась. Разве Энакин после таких слов сможет ее простить? Единственным плюсом в данной ситуации можно было назвать разве только то, что теперь Совет оказался слишком сильно озадачен новой проблемой, совершенно позабыв о наказании и прежнем желании разделить ее с Энакином. Но также ирония заключалась в том, что она, по всей видимости, самолично и устроила этот же разрыв. — Энакин, — тихо произнесла Асока, опускаясь на колени и по-прежнему прижимаясь к двери. — Ты просто не видишь всей картины и думаешь, что я воспользовалась твоим доверием и предала, но это неправда, я всегда пыталась лишь защитить тебя. Не надо думать, что теперь я специально вскрываю твои секреты только для того, чтобы окончательно разрушить твою жизнь и отобрать у тебя все, что осталось. Я бы никогда так не поступила! — по щекам покатились слезы, и она прислонилась лбом к холодной металлической двери. Асока даже не знала, что хуже: эта дверь, разделившая теперь их, казалось, навечно, и одна лишь темнота по ту сторону их связи в Силе или же его гнетущее молчание, как будто Энакин с отчаянным упорством старался забыть даже о самом факте ее существования. Хорошо, все-таки, что после доклада Совету, им обоим приказали оставаться в Храме, так что если Тьма полностью поглотит учителя, и любая надежда иссякнет, по крайней мере, любое нехорошее намерение можно будет быстро остановить. Но, тем не менее, когда Асока погрузилась в Силу, все еще прижимаясь к холодной двери, она на этот раз ощутила в нем не только злость и гнев, а все то же горе потери, как будто он с прежней силой продолжал страдать, ощутила липкий страх и полную отчаянья безнадежность. И уверенность в том, что все его предали, оставив совсем одного. Но хуже всего — она чувствовала, насколько Энакин был сломлен, разбит и побежден, словно вскрывшаяся правда о Канцлере отняла у него последний островок надежды, в который можно было верить. Возможно, именно из-за этого он так и страдал сейчас. Энакин имел полное право считать, что она тоже его предала, когда ее вынудили в некотором смысле выдать часть его секретов, однако ему в то же время было больно и от того, что прежнее доверие к ней тоже оказалось подорвано, и он остался совершенно один. И это несмотря на то, какие усилия Асока прилагала, чтобы только быть с ним рядом. Из любви, из уважения, из чувства долга… она неизменно ставила Энакина на первое место. Пусть даже сейчас ему казалось, что его все предали, включая и ее, — на самом деле, она по-прежнему о нем заботилась и пыталась все так же помочь. — Асока, — она повернулась и наклонила голову, чтобы увидеть магистра Кеноби. Худшее, что с ней только могло произойти: Оби-Ван снова мог наблюдать прежнюю картину, что она нисколько не отказалась от своей привязанности к Энакину, совершенно не вняв предупреждению Совета и лично магистра Кеноби. — Тебе лучше уйти отсюда, — она сжалась, подавив первоначальное желание ответить колкостью, но подняться на ноги, шатаясь, тоже удалось не сразу. — Оставь это дело за мной. Так хотелось сейчас накричать на него, вновь высказать все, что она о нем думала, причем в самой грубой форме; обвинить в нежелании помочь Энакину по-настоящему, оказать ему стоящую поддержку, но Асока настолько устала и измучилась за последнее время, что ее сил едва хватило даже на то, чтобы просто встать. — Да, учитель, — почти прошептала она, на мгновение снова прижавшись к двери комнаты Энакина. — Если что, я буду у себя. Асока, конечно, уже и не надеялась, что тот ее услышал или вообще хотел знать, куда и зачем она собиралась, поэтому просто повернулась и, покачиваясь, зашагала вдоль коридора, не обращая внимания на сверлящий ее спину взгляд Оби-Вана. В слезах умоляя Энакина очнуться, она и подумать не могла, что все закончится вот так. Столько переживаний, яростных эмоций и страхов внезапно показали свое истинное лицо — всего лишь за один такой короткий день, и правда, прежде заключенная где-то бесконечно далеко, вдруг открылась, неся с собой столько страданий и боли. Хотя, может, так было всегда, каждый день и каждую минуту, и сейчас все эти опасения наряду с нескончаемым потоком злости и гнева лишь вырвались из заточения, всплывая на поверхность со дна и угрожая задушить в своей смертельной хватке всех и сразу. И если в этом и заключался изначальный план Сидиуса — извратить сознание своими грязными манипуляциями и заставить Энакина поверить в то, что он никому не нужен… что ж, в этом он отлично преуспел. И вряд ли Оби-Ван теперь сможет хоть что-то исправить, хотя и был когда-то учителем Скайуокера. Уж Асока хорошо знала, насколько важна поддержка, обращаясь за помощью к Энакину, своему учителю, каждый раз, когда не знала, как поступить, когда сбивалась с пути, когда о чем-то переживала или была не в силах вынести очередное испытание. Ей, конечно, не очень нравился тот факт, что Энакин буквально отверг ее, стараясь забыть о самом факте существования своей ученицы, и не хотелось думать о том, что Оби-Ван потенциально может лишь ухудшить ситуацию. Хотя не стоило отрицать и того, что Скайуокеру, возможно, как раз и требовалась очередная строгая лекция. И только оказавшись в своей комнате, Асока тут же пожалела, что сказала Энакину, где именно ее можно будет найти в случае чего. Так что теперь ей придется волей-неволей оставаться здесь и беспокойно метаться, как в клетке, пока где-то там, далеко, Совет пытался решить проблему Канцлера, а Энакин оставался один на один со своими страхами и тьмой. Оби-Ван вряд ли посчитает нужным проинформировать ее о состоянии учителя после, по всей видимости, жесткого разговора с ним, так что если Скайуокер сам к ней не придет, она так и не узнает, что же случилось. Она еще долго расхаживала по комнате, не в силах успокоиться, все больше и больше загоняя себя в отчаяние, пока окончательно не вымоталась и обессиленно не рухнула на кровать. — Асока, — услышала она голос Энакина и сразу насторожилась. — Учитель? — не нужно было даже смотреть на часы, чтобы понять, что уже наступила глубокая ночь. Похоже, она так измучилась, беспокоясь за Энакина, что не заметила, как заснула. Приподнявшись, Асока растерянно огляделась, пока не заметила его тень возле двери, где он переминался с ноги на ногу. — Я пришел попрощаться, — наконец произнес Энакин. Она тут же вскочила с кровати и едва ли не бросилась к нему. — Чтобы отомстить Дуку? — Нет, — он опустил взгляд. — Ты уходишь из Ордена, — это был не вопрос и даже не безумное предположение. Асока просто поняла все его намерения в таком неловком прощании, но никак не могла винить учителя за подобное решение. — Мне просто… просто нужно какое-то время… — он так и не договорил, но Асока все поняла, потому что сама прошла через те же испытания вместе с ним. — Тогда я ухожу с тобой, — она даже морально приготовилась к спору, потому что была почти уверена, что Энакин начнет ее отговаривать, при этом, наивно полагая, что во всем поступает правильно, оставляя ее одну, потому что не хотел ломать ее жизнь, не хотел, чтобы у нее были какие-то трудности из-за его сугубо личных проблем. Может, еще по каким-то причинам, о которых она не знала, но оказывающих свое значительное влияние. Но, что удивительно, он не стал возражать; вместо этого приподняв руку, он просто мягко прижал ладонь к ее щеке, с каким-то задумчивым видом очертив большим пальцем рисунок в форме крыла, а затем осторожно коснулся большим пальцем ее губ и спустился вниз, к подбородку. — Я очень на это надеялся, — хрипло прошептал Энакин и уронил голову ей на плечо. Она обхватила его руками и крепко прижала к себе. — Как там с Оби-Ваном? — Ну, ты же знаешь, все как обычно, — он попытался усмехнуться, что походило больше на кашель. — Но в одном он оказался все-таки прав. — И в чем же? — удивленно спросила Асока. — В том, что я имею непосредственное отношение к ситуации и что мне по-хорошему стоит пока держаться подальше. — Но это же глупо. Война еще не закончилась, и Ордену нужна твоя сила и умения, тем более сейчас. — Может, и так, — прошептал Энакин. — Моя сила им нужна, однако не нужны мои эмоции, — прозвучало несколько виновато, словно он действительно полагал, что своим уходом из Ордена обрекает огромное количество людей на произвол судьбы, подводя тем самым всех близких. — Энакин, — она приподняла его подбородок, заставляя посмотреть себе прямо в глаза. — Ты никогда не был неудачником, ты никогда никого не подводил. И в том, что порой нам приходится принимать решения в свою пользу, для собственной же защиты, нет ничего эгоистичного, как бы джедаи ни старались тебя научить обратному на протяжении многих лет. Они во многом ошибаются, ведь ни один человек не может бесконечно помогать другим и при этом даже не отдыхать. И сейчас я не говорю об обязательных медитациях или выходных, я говорю о том, что всем нам иногда требуется моральный отдых, чтобы хоть на время перевести дух. Не стоит постоянно брать на себя всю ответственность. Даже если ты и правда тот самый Избранный, ты по-прежнему остаешься человеком, у которого вообще-то есть свои потребности, и неважно, сколько у тебя там мидихлориан в крови. Как бы ты ни был силен и бесстрашен, ты все равно никогда не сможешь спасти целую галактику в одиночку. Прими помощь других людей, позволь им сражаться за ту же цель — это не твоя личная ответственность. Тысячи людей учинили этот хаос, а теперь в нем участвуют миллионы. С чего ты взял, что именно ты обязан завершить войну? — Я понимаю, — прошептал Энакин спустя какое-то время молчания. — Давай, пошли, — ободряюще улыбнулась Асока. — Пошли, пока никто нас не заметил. — Подожди, Асока, — он поймал ее за руку, прежде чем тогрута успела оказаться возле двери. — Я должен многое тебе сказать, но… не знаю как. Асока могла лишь надеяться, что он не станет вновь уговаривать ее остаться в Ордене, потому что и так уже было много сказано на эту тему. Нет, конечно же ей не хотелось оставлять позади практически свою семью, в которой выросла, но она не могла остаться здесь без Энакина, одной, и тем более не могла позволить себе бросить его в такое трудное время. Куда он пойдет, туда и она. Для нее просто не существовало иного выбора. — Ты же не… — она замолчала на мгновение, когда Энакин покачал головой. — Я… ты… — он уронил голову на грудь, и Асока заметила тонкие дорожки слез на его щеках. — Энакин, — выдохнула она. — Я всегда буду с тобой рядом, и если ты пока не готов мне что-то сказать, можно будет сказать это потом. — Нет, — он снова покачал головой, почти отчаянно. — Я должен сказать это именно сейчас, — с трудом сделал он глубокий вдох. — Ты… стала для меня всем, — Асока вздрогнула, ожидая очередного «но» или чего-нибудь такого, что исказило бы первоначальный смысл. — Я слышал все, что ты тогда каждую ночь говорила мне в медкорпусе, возле моей кровати, — теперь же она широко раскрыла глаза, снова вспоминая все моменты, в которые бесчисленное количество раз признавалась ему в любви, умоляя вернуться, или когда просто болтала о всякой ерунде, пытаясь заполнить гнетущую тишину. — Поначалу я очень злился, потому что невольно чувствовал вину за желание сдаться. Твои слова… были такими искренними, но… я просто не в силах был поверить, что кто-то вообще способен так сильно обо мне заботиться. Порой мне казалось, что даже Падме меня так не опекала. — Но… — Да, мы были женаты, но в тоже время я довольно часто ловил себя на мысли, что боюсь потерять ее внимание, если однажды окажусь недостаточно силен, — его ладони сжались в кулаки, и Асоке даже захотелось на какое-то мгновение его успокоить, однако она была слишком уж поражена его речью. — Но когда Оби-Ван приказал тебе со мной попрощаться и отпустить, а ты отказалась, то я впервые пришел к пониманию, что твои слова, оказывается, вовсе не были пустыми и имели под собой основу. Знаешь, я до сих пор поверить не могу, что ты на него даже зарычала. — Э-э… — Асока смущенно покраснела. — Я сама не знаю, как это получилось, — она уже готова была провалиться под землю от стыда, но Энакин внезапно взял ее за руки и притянул к себе в объятия. — Спасибо за все, — прошептал он, целуя ее в лоб. — Тогда я решил очнуться по той же причине, по которой однажды согласился взять тебя в падаваны. Я не хотел, чтобы Оби-Ван и другие примерные джедаи сделали с тобой то же, что сделали со мной, — он задумчиво уставился в сторону выхода, на дверь, пока Асока удивленным взглядом изучала его лицо. — Асока… в тебе есть какая-то особенная искра, нет, даже огонь. То, что делает человека самим собой, но джедаи… джедаи никогда не понимали всей важности подобных вещей. Они думают, что слепое повиновение — единственный путь в этом мире, и знаешь… кажется, я в какой-то момент им даже поверил, пока не стал свидетелем твоего спора с Оби-Ваном… Там, в палате исцеления, я на мгновение снова услышал свою маму через тебя и… Ну, если не брать в расчет рычание, конечно, — Энакин хрипло рассмеялся, и Асока поджала губы. — Она никогда не повышала голос, но никакой ценой не отказалась бы от того, во что всегда верила. А больше всего она верила в любовь. — Тогда ты очень на нее похож, — немного неуверенно произнесла Асока, не зная, стоит ли поднимать эту тему, так как никогда не встречалась с его матерью. — Ну, хоть я ее и не знала, но наблюдая за тобой, с тех пор, как мы встретились, я не раз видела, как сильно ты способен любить других… И я по-настоящему горжусь тем, что ты — мой учитель, что я могу быть с тобой рядом, даже если Совет не хочет во многом с тобой соглашаться и совсем тебя не слушает. Мне все равно, что джедаи отрицают любовь, ведь умение любить и есть твоя самая сильная сторона, твой дар. Я всегда хотела быть похожей на тебя.

***

— Ну что, Шпилька, готова к очередным неприятностям? — спросил Энакин, когда «Сумерки» прыгнули в гиперпространство. — Всегда готова, — улыбнулась Асока. — О, это хорошо. У меня есть огроменный список всяких неприятностей, в которые я просто умираю от желания влипнуть. — Что, прямо-таки умираешь? — засмеялась она, и Энакин улыбнулся. — Почти. И есть один прекрасный способ этот список начать, — он встал и протянул ей руку, которую Асока без раздумий приняла. — R2, возьми там управление на себя, — дроид что-то пропищал, уверяя, что все будет сделано, а затем Энакин повел ее с мостика в сторону каюты. — Помнишь тот случай в кантине? Я… прости, — прошептал он, чуть наклонившись, чтобы поцеловать ее в губы. — Я вовсе не собирался тебя вот так использовать, а потом выбросить, конечно, нет. Я… может, я и правда хотел просто забыться, но… Асока прижала палец к его губам, заставляя замолчать. — А я не хотела оставлять тебе повод для сожаления. — Я бы ни за что не стал сожалеть после ночи с тобой, — произнес Энакин, нежно целуя ее в лоб. — Сожалел бы только о том, что все прошло не самым лучшим образом в той кантине. — Вот видишь? — засмеялась она, игриво толкая его в грудь. — И почему же ты сразу не хочешь меня слушать? — Я хочу, — Энакин усмехнулся. — Просто не всегда слепо повинуюсь. — О, а вот здесь мы сходимся, — она поцеловала его в нос. — Как будто это что-то плохое. — Да нет же, — Асока рассмеялась. — Наоборот, это самое прекрасное качество, которое мы только разделяем. — А я думаю, мы можем разделить и кое-что получше, — Энакин снова оставил на ее губах поцелуй. — А как же Дуку? И Канцлер? Разве джедаи справятся? — с любопытством спросила она. — Да нет, конечно, — не задумываясь, ответил он, и Асока нахмурила брови, хотя в его тоне не было ни гнева, ни раздражения. Только чистая уверенность. — Орден ждет, пока мы сделаем всю грязную работу, но при этом никак не хочет соглашаться с нашей точкой зрения, — Энакин пробежал пальцами вдоль ее руки и снова поцеловал. — Но раз уж я разделю кровать с тобой, а не с Советом или канцлером, давай не будем сейчас о них думать. — Уверен, что это хорошая идея? — дразнящим тоном спросила Асока, смеясь, когда оказалась прижатой его телом к кровати. — Думаю, пришла пора тебе показать на деле, что идея может быть не просто хорошей.