***
Это произошло, когда красная армия была на завершающем этапе взятия Берлина — столицы нацистской гадины. Да той самой гадины. Этот день был началом масштабной операции по штурму Рейхстага. Тогда с 28 апреля должна была начаться опперация, которая закончилась лишь 2 мая, как помнит сейчас Союз. 28 апреля был последний день, когда он мог видеть всех и всё своими глазами, а не с чей-то помощью. План был прост: силами 150-й и 171-йстрелковых дивизий 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта взять штурмом Рейхстаг и водрузить на нем — знамя Советского Союза, знамя победы. Солдаты были настроены максимально серьезно, они уверены в план, они уверены в своего вождя. План прост, подготовка к нему заняла намного меньше, чем нежели подготовка к взятию самого города Берлина, чье воплощение ещё там. в Рейхстаге. И, скорее всего, оно там вместе с воплощением Третьего Рейха. Забавная парочка, может к ним подключится и СС? Овладеть германским парламентом, овладеть им и победить в этой кровопролитной войне, которая унесла жизни миллионы людей, заставила через пот и кровь, через усталость, днями и ночами идти к Берлину. И Красная Армия во главе с молодым воплощением Советского Союза дошла. Победа над нацисткой мразью ещё никогда не была так настолько близка, её можно почувствовать. Визуально, конечно, но даже это заставляло сердце быстрее качать кровь по уставшему организму, а мозг – генерировать самые разнообразные планы по захвату. В этом был свой некий азарт. Но случился прокол, точнее самая блять ужасная ошибка в жизни советского воплощения, о которой вспоминать — все ровно, что сыпать соль, или же уксус, на свежую кровоточащую рану, а может быть и удар током, вольт так 330. Союз громко и чётко отдавал приказы солдатам, он прекрасно знает, что выходить на открытую территорию — это риск словить трёшку в центр, но риск это такие пустяки. Пустяки...... Хах. Громкий крик товарища Ленинграда на заднем плане, что совсем не давно смог вернуться из окупации, а уже рвётся в бой, — «СОЮЗ! НАЗАД МАТЬ ТВОЮ!» — но воплощение СССР всегда был неимоверно упрям, это знали города ещё с детства юнца, когда со всех уголков Российской Империи можно было услышать крик императора «Дрянной мальчишка! Снова достал и стражников и вывел из себя нянек! И даже брата!». Звуки выстрела из автоматов и активные боевые действия заставляют придти в реальность, почему именно сейчас?! Почему именно в это. Ебаный моме-… Рядом происходит оглушающий врыз из артиллерийского оружия противника, попал в здание, но настолько мощный был этот удар, что хрупкая постройка обваливается как карточный дом. Обваливается на Союза. Прижавшие тело балки, стекло, много стекла и красной жидкости, пульсирующая боль во всем теле не даёт потерять сознание и с надрывным криком пытаться вырваться. Союз пытается отодвинуть от себя и выбраться. Ещё одно неловкое и слишком резкое движение даёт толчок к тому что свисающие сверху остатки окна с рамой — окончательно обрушиваются. Вот тут уже Союз теряет сознание, разбитое стекло попало в глаза, что вызвало болевой шок. Он даже и не узнает какими силами стоило воплощению Ленинграда с некоторыми солдатами вытащить его из-под обломков.***
От воспоминаний молодое воплощение страны передёргивает, но он останавливается. Он хочет вспоминать те дни, когда зрение ещё было при нем, когда мог видеть утреннее солнце, закаты, а разобраться с дверными косяками было легко и просто, но вместо этого в голову лезут тягостные воспоминания из госпиталя. Союз невольно сжимает в руках табличку со своим же именем.***
— Союз, черт тебя дери, говорил же не лезь..... — Кто-то держит за руку, слегка сдавливая запястье, Союз это чувствует. Но он не уверен кто это, вроде бы голос Ленинграда, а вроде бы… и нет? Что произошло? Рейхстаг уже пал? Они победили? — Твой отец не простит мне это. Тьфу, старый дурак, нашёл кого вспоминать! Вот только чертового монархиста тут не приплетай, он же в гробу перевернётся, или восстанет из могилы и «За царя! За Россию!». — Товарищ Ленинград? — глухо отзывается Союз и слышит резкий вздох со стороны, далее руку отпускают. Может чувствовать и бинты на теле, глазах и руках, ну или другую жалкую тряпку, что создаёт иллюзию бинтов, но подожите, , — Сталинград! Ты где, что происходит?! — Советский стремится снять повязку, или что бы это не было, с глаз и осмотреться, от движений тело вновь ощущает резкую боль, она волнами расходиться по организму. —Союз советских социалистических республик! А ну не смей снимать её, мать тво— Ленинград пытается остановить Союза, но поздно, повязка наглым образом уже валялась на полу, а сам совевсткий кривится от болезненных ощущений, дышать стало тяжело, намного тяжело. Секундная пауза, потом ещё. И ещё.—…Мне так жаль, Союз, мне так жаль… Союз слышит слова, ощущает ткань на теле и в целом ощущает себя в помещении. Чувствует тепло весеннего солнца, чьи лучи уже приятно греют правую сторону тела, но не видит. Нарастающее чувство дикой паники все больше и больше окутывало сознание чёрным, едким как смог, дымом. Воплощение судорожно водит рукой по кровати, ткань, одеяло, ткань. Паника усиливается, Союз начинает дышать чаще и быстрее, кажется задыхается? Или сознание уже идёт на самообман и просто издевается по-мазохистки над Советами? Он ничего не видит, в глазах лишь темнота, одна блядская темнота и больше ничего! НИ-ЧЕ-ГО. В тот день Союзу дали успокоительного настолько много, что будь он человеком — уже скончался бы от передозировки ещё в середине дня. Но Союз воплощение страны-победителя, значит он обязан взять себя в руки, и пусть даже без зрения, двигаться вперёд. Он воевал не для того, чтобы распускать сопли и слюни лёжа на постели в госпитале. Фу, омерзительно становиться от самого же себя и своего состояния. И лишь к концу операции, 2 мая, СССР был в адекватном состоянии, если не считать уже просто слегка болезненные ощущения и дикую панику от потери зрения, да она все ещё грызет внутри, но её можно сдержать, её можно приручить. Её надо приручить. Официально это огласили лишь 2 мая, когда Рейхстаг окончательно пал, а воплощению города-героя пришлось за руку вести воплощение страны-победителя, дабы возвести победное знамя над Рейхстагом. В одной руке советский флаг, его флаг, в другой же рука Ленинграда, и полная темнота в глазах. Это счастливый день для всего мира, для всей Европы, люди должны радоваться этому со слезами на глазах. Но вокруг тишина, красноармейцы молчат. Они не верят что их командир, что великое воплощение их страны — потерял зрение, это резонанс, это абсурд! Ну не укладывается в людских мыслях этот феномен, ведь воплощения городов и стран — не люди, они физически сильнее их, они более гибкие и если человек от пулевого ранения может умереть, то чтобы уничтожить целое воплощение надо очень сильно постараться. Глаза Союза конечно восстановились, не сразу, но восстановились. Глаза да, но зрение — нет. Болотный цвет глаз остался таким же, но хрусталик и нервные окончания — нет, они не смогли принять прежнее обличие, теперь у Союза «мёртвый» неморгающий взгляд. Слепота страшная вещь, не так ли? Самый интересный момент наступил в ночь с 8 на 9 мая, когда страны союзники подписывали документацию о разоружении немецких сил, в зал тогда было запрещено пускать кого-то из посторонних и Союз остался один на один со своим шатким положением и отсутствия помощника в лице Ленинграда. Прекрасно, сейчас самое время поверить в бога, и помолиться за то, чтобы все прошло гладко. В это время униженный, но все ещё гордый Третий Рейх слегка дрожащими руками, и нервными смешками в сторону победителей, подписывал безоговорочную капитуляцию немецких сил и его самого перед ними, хотя по большей степени перед СССР. Нет, он не чувствовал стыд или резко восставшую из мёртвых совесть, о нет. Но он в тайне восхищается тому факту, что этот коммунист, коего он считал низшим, смог устоять перед мощью Нацисткой Германии. «Это достойно похвалы, Союз, ты действительно достойный противник, хотя вначале ты мне проигрывал. Лучше бы и дальше проигрывал, какая жалость.» — помелькают мысли в голове у Рейха, что уже сидит, как думает, в расслабленной позе. Ничего нет, он тут не капитуляцию подписывает, а так, чай пьет. Как отвратительно и мерзко признавать свои ошибки, да? Это неприятное чувство где-то в мозгу, что заставляет вновь и вновь прокручивать иные исходы событий. В тот момент решалась и судьба нациста, ведь решено что станет с Германией, точнее нет, это ещё не окончательное решение. Хотя все близки к тому, чтобы принять его. Разделение на четыре оккупационные зоны влияния — звучит страшно, очень страшно, настолько что заставляет ещё больше напрягаться, но уже не Рейху решать что будет с Германией. Ему бы жизнь свою спасти, ведь застрелиться ранее он банально не смог. Выстрелить себе в голову, в теории — прекрасно, а практике — до чёртиков страшно от осознания того. Документы пришлось подписывать всем, очередь дошла до русского, Великобритания и США на заднем плане активно обсуждают что делать дальше. А Рейх замечает — Союз слепой, ну теперь это объясняет его не живой взгляд куда-то прямо перед собой. Воплощению советского государства было крайне сложно без зрения ориентироваться в пространстве и ранее, а сейчас, когда рядом нет Ленинграда или кого-нибудь другого и вовсе становиться паршиво, безвыходное положение, придется попросить помощи у союзников, чтобы те помогли хотя бы ручку найти на столе. Все же просто? Просто. Просто и унизительно. В голову к Нацистской Германии приходит безумная мысль, она спасёт его жизнь и возможно будущее страны, или же все будет проваленно, и Рейха в тот же миг пристрелят на месте как последнюю псину, а после сожгут на костре под прекрасный советский гимн. И конечно на фоне этого гимна будут ещё два — Американский, и как же противно это говорить — Английский. Нет, к черту этих ублюдков, лучше уж советский гимн. Ну чем чёрт не шутит. Немец сидел близко к русскому, что позволило взять чужую руку в свою, подвинуть бумаги к Союзу (ох, Рейх, на что ты только не пойдешь ради собственной шкуры) и помочь ему. Указать на местно, куда ставить подпись. Да ради собственной жизни Рейх готов даже зачитать это документ, даже на русском языке, даже при всех присутствующих в зале. —Здесь ставь — коротко отвечает он, а далее наглеет. Наглость — второе счастья, в случае Рейха — спасение, — Могу я в последний раз попросить об услуге? Скажем так, по старой дружбе. — Ариец шумно сглатывает, или сейчас или никогда чёрт! Если бы Советы мог видел лицо Рейха, то точно бы его не узнал. Бегающий и волнующейся взгляд, на лбу, видно от страха за собственную задницу, выступили капли пота, а сам ариец старался держать над собой контроль. —Услугу говоришь? — Воплощение поднимает голову и вслушивается в чужую речь — И что же ты можешь мне предложить, мне даже интересно стало.***
Руки неожиданно касаются холодные пальцы, заставляют вновь прийти в жестокую реальность из мира воспоминаний. Холодные кончики с острыми когтями, они слегка давят на кожу. Болезненно, но терпимо. Союз узнает их из тысячи — неудивительтельно, как можно не знать руку, что целые сутки направляет тебя и является поводырем в этом мире? — die Sowjetunion, Hast du das Bewusstsein wiedererlangt? — голос, ледяной и тонкий голос произноситься над ухом настолько близко, что Союз может чувствовать чужое дыхание, мерзко, Рейх, отойди. —Говори на русском, — несмотря на молодость воплощение Советского Союза, он уже может спокойно «настраивать» командный тембр голоса, — это приказ. —Как скажешь, ты вновь ушёл в себя? — немец присаживается рядом, справа, это понятно по звуку, однако не понятно насколько рядом. Настораживает, — Можешь не отвечать. Я видел что, ушёл, но как понимаешь, времени у нас нет. Нацисткая Германия встаёт с насиженного места, он бережно помогает Союзу подняться и подносит ему трость в свободную руку, последний же в свою очередь принимает вещь и уверенно встаёт, он уже почти привык к темноте в глазах. —Быть твоей колонией ужасно, Союз — Рейх вновь ведёт из этого зала своего хозяина. На шее у немца ошейник с флагом СССР, что демонстрирует чья он колония. Колония. Просто вдумайтесь насколько опустился Рейх, — Я всегда буду рядом с тобой? Ты же не дашь мне волю? —Ты прекрасно помнишь условия договора. —Помню, осторожно, ступенька, не споткнись смотри. —Очень смешно, Рейх, очень смешно.И теперь вместе покидают зал собраний.