Gracious

      Гэвин то и дело возвращался к дурному сну.       Это не был классический кошмар по определению, но всё равно оставлял после себя чувство разочарования; он напоминал стремительную атаку ощущений разной силы без какого-либо сюжета. Это отдалённо походило на осознанный сон, но каждый раз, когда он пытался понять смысл происходящего, нужная мысль ускользала. А хуже всего было ощущение дежавю, которым всё окутано.       Он уже был здесь, он знает это, вот только до сих пор не выяснил: «здесь» — это где?       Это продолжалось неопределённое количество времени, с редкими вкраплениями ясности, пока у него опять не вырывали опору из-под ног, и он не погружался в неясную дрёму. Сколько раз это уже происходило? Не пригрезилось ли ему это всё?       Иногда Гэвину казалось, что он замечает пульсирующую головную боль. В другое время боль спускалась к животу. По ощущениям прошло не менее нескольких лет, прежде чем в его мирке появился новый источник раздражения.       Слабый повторяющийся звук исходил откуда-то справа. Гэвин ухватился за эту предложенную соломинку, вцепившись в неё, как в спасательный трос. Вскоре звук превратился в пронзительный писк, который щекотал Риду нервы и бередил память, побудив его сосредоточиться на мыслях. В ответ на это множество ощущений хлынуло ему в лицо, а вскоре он почувствовал себя уже не настолько дезориентированным и попытался приподнять тяжёлые веки.       Часть его отчаянно хотела вновь уснуть, буквально умоляла об этом, но сама мысль о том подвешенном состоянии ужасала его. Ему предстояло выяснить что-то: он не помнил, что случилось, но существовало какое-то старое неотложное дело, которое изводило его просьбами проснуться, проснуться, проснуться…       Так он и сделал.       По глазам резанул яркий свет, поэтому Гэвин поспешил их закрыть.       Головная боль вспыхнула с новой силой, слёзы потекли из глаз, и Рид был сбит с толку очередной волной смятения. Он подумал, что вновь потеряет сознание, что едва не заставило его страдальчески проскулить. Из-за растущей паники усилился писк, однако после нескольких медленных вдохов Гэвин успокоился, осознав, что совсем не умирает и просто чувствует слабость.       Этот факт воодушевил его на повторение мужественной попытки открыть глаза.       На сей раз он подступил к решению задачи медленно, щурясь и прилагая усилия, чтобы привыкнуть к свету. Со временем у него получилось сфокусироваться, и в процессе выяснилось, что ранее то, что он по ошибке принял за свечение, оказалось ярким белым потолком.       Происходящее начинало обретать смысл: и писк, и мятно-зелёные шторы, и несколько источников боли, разбросанных по всему телу. Да, он точно находится в больнице.       Он с облегчением глубоко вздохнул.       Слабое ощущение опасности где-то на уровне подсознания снизилось, и он ощутил, как расслабляются мышцы.       В комнате было тихо, за исключением уже знакомого писка монитора сердечного ритма. Гэвин не потрудился осмотреться в поисках медсестры или доктора, которые могли бы объяснить, что с ним произошло — всё равно кто-нибудь зайдёт проверить его, как только наступит утро.       Слишком хлопотно вспоминать самостоятельно. Во всяком случае, именно в этом он отчаянно старался себя убедить. У разума, однако, было другое мнение.       Несмотря на его лучшие старания, через завесу обезболивающих безжалостно прорвалось отвратительное воспоминание о сыром коридоре хранилища в какой-то глуши. И с этого момента невозможно было остановить обрушившийся поток остального.       Он вспомнил в ужасных подробностях жалкую попытку загнать подозреваемого в угол, кратковременную рассеянность, которая заставила его опустить пистолет. И затем боль от лезвия, входящего в плоть, оставляющую его беспомощным на покрытом плесенью цементном полу, где он мог только наблюдать, как нападавший уходит, ни разу не обернувшись.       Всё это свалилось на него, сжав горло в тиски и напоминая о себе при каждом сглатывании.       Господи, он же знатно облажался, да?       Было так много вещей, которые он мог сделать иначе, а вместо этого Рид сам себя вывел из строя, заодно позволив преступнику безнаказанно уйти. Пацан наверняка прямо в этот момент распространяет ещё больше красного льда. Очередная болезнь охватывала город, потому что Гэвин всё испортил.       «Сержант», черт подери. Да он настоящий неудачник. Всего-то месяц назад разве он не проснулся в таком же состоянии, прикованный к другой больничной койке?       Гэвин сделал глубокий вздох через нос и почувствовал, как предательски защипало в глазах. Он разваливался на кусочки под влиянием всех этих эмоций.       Ну почему он проснулся посреди ночи, когда вокруг так тихо? Он отчаянно нуждался в присутствии здесь Тины. Или Криса. Кого угодно, кто мог бы предотвратить надвигающийся нервный срыв.       Он медленно повернул голову вправо, чтобы подушка могла впитать все слёзы, которые по итогу появятся.       Может, Самюэль всё-таки был прав. Может быть, он и впрямь ничего не сто…       — Ёбаный пиздец!       Гэвин подпрыгнул, конечности запутались в простынях. Монитор сердечного ритма рядом сходил с ума.       — Что за нахуй? — воскликнул он, впившись взглядом в человека, занявшего стул у его постели.       Он не был один. У него едва не случился нервный срыв, пока в комнате кто-то находился. Забудьте, это не был просто «кто-то».       Гэвин смотрел, выпучив глаза, как Камски снял чёрные очки для чтения, нечитаемая полуулыбка украсила его губы.       — Доброе утро, детектив Рид. Как ты себя чувствуешь?       Невозмутимая жизнерадостность в его голосе заставила Гэвина вздрогнуть. Это почти прозвучало так, словно у Гэвина не было причин терять самообладание. Или, может быть, это привычная для Камски манера общения.       Гэвин продолжал смотреть частично с недоверием, частично с подозрением, пытаясь разобраться в причинах присутствия здесь этого человека. В конечном счёте победило любопытство, и он начал говорить до того, как получил шанс себя же остановить.       — Ты ненормальный? Что ты здесь делаешь? Ты не можешь просто светить своим известным лицом где попало! Как ты вообще сюда попал после часов посещения?       Взгляд, которым одарил его Камски, был настолько безмятежным, что Гэвину захотелось ударить.       — Знаешь, — неторопливо, растягивая слова, произнёс Элайджа, — система безопасности этой больницы работает на очень устаревшей операционной системе.       Он закончил с озорной искрой в тоне, улыбнувшись Риду и тем самым породив блеск в его глазах.       Гэвин не мог справиться с этим.       Он просто не мог — не перед лицом этого маньяка, хоть убейте.       Он хрюкнул со смеху.       Это началось где-то в низу груди и поднялось выше, рассеивая насторожённость, закупорившую дыхательные пути.       — Невероятно, блять, — он покачал головой и отвёл взгляд на прикрытые одеялом колени.       Это же просто смешно. Он в больнице с Камски, сидящим у кровати в чудаковатой футболке, джинсах и мышиного цвета толстовке — причём высока вероятность того, что тот владеет сразу компаниями-производителями, чем этими отдельными вещицами. Невинно раскрытая книга лежала на одной ноге, которой Камски качал поверх другой.       Это абсурдно, сделал вывод Гэвин. Нелепо.       Ему хотелось запрокинуть голову и опять расхохотаться от всей этой ситуации.       Только это не представлялось возможным, потому что он почувствовал тупую боль в заштопанных ранах, подкрадывающуюся к его торсу; истерзанное тело с раздражением реагировало на его чрезмерную активность. Понадобилась вся сила воли, чтобы привыкнуть к этим ощущениям. Рид ненадолго прикрыл глаза, прежде чем подтянуться в постели и опереться о спинку койки. Свежие до хруста простыни заскрипели из-за движения, а потом наступила полная тишина.       В голове крутился один навязчивый вопрос, Гэвин даже нервно закусил нижнюю губу. Он знал, что этого вопроса избежать никак нельзя.       Только это понимание никак не помогло избавиться от боязни ответа. Поэтому он сделал то, что у него получалось лучше всего, и спросил совершенно другое:       — Как ты… Как ты узнал, что я здесь? — тихо проговорил он. Серые глаза всё ещё оставались приклеенными к простыням.       Если задуматься, то это и впрямь странно, — то, что Камски знал его местоположение после инцидента. Номер палаты можно было узнать с помощью его небольшого хакерского трюка, но сама осведомлённость о ранении не имела никакого смысла. Предположительно, кого-то из участка отправили проверить после того, как он не смог доложить о подозреваемом, поэтому только они и могли знать. Уже даже не говоря о том, что Гэвин никого не отметил в качестве контакта для экстренной связи (он позаботился об этом после широкомасштабной операции по стиранию всевозможных напоминаний о Самюэле из его жизни).       Так как же? Камски сталкерил за ним? Взломал телефон тем же способом, что и систему безопасности в больнице?       Увы, как и в большинстве случаев в жизни Гэвина, правда оказалась значительно хуже.       — Ты позвонил мне, — последовал незамедлительный ответ.       Гэвин похолодел.       — Что?       Камски подвинулся, поднимая книгу, чтобы скрестить ноги по-другому.       — Ты позвонил мне после того, как был ранен. Видимо, ты был под влиянием кровопотери, поэтому поначалу я не мог понять, что не так, но когда разобрался, то незамедлительно связался со спасательной службой…       Камски продолжал говорить или, быть может, остановился, но Гэвин полностью перестал обращать на него внимание, потому что почувствовал, как кровь отлила от лица.       Он позвонил Камски. Первое, что он решил сделать после того, как начал стремительно терять кровь и подумал, что умирает, — позвонил Камски.       О Господи, это начинало всплывать в памяти: его телефон, его возня с контактами, экран, покрывающийся коркой крови, и звуки гудков, которые становились всё слабее и слабее в противовес усиливающемуся рокоту крови в ушах.       И всё же, хоть убей, он не мог вспомнить, что сказал. С другой стороны, это наоборот могло быть благословением. Он, наверное, не хочет знать, какие жалкие вещи промямлил.       Блять, он был настоящим обречённым кретином, не так ли? Отчасти он наслаждался вниманием Камски всё это время, может даже верил, что мужчина заботился о нём. Смущённый и подавленный он опять лёг на кровать, не произнося ни слова, пока Элайджа не прервал что бы там не говорил ради вопроса, хорошо ли он себя чувствует. Гэвин ответил кивком.       Повисло молчание, определённо более комфортное для Камски, нежели для Гэвина. Рид предположил, что Элайджа вернулся к чтению, однако не повернулся, чтобы проверить.       Время продолжало неуловимо лететь, перескакивая через секунды сразу в минуты, едва затрагивая что-либо в комнате.       Мёртвая тишина подкармливала страхи Гэвина, пока разум вновь не сосредоточился на том вопросе в попытке избежать тревоги. Его нежелание спрашивать ощущалось почти физически, вот только любой придуманный им ответ был лишён смысла.       Потому это терзало его. Как и всё остальное, что не складывалось, всегда продолжало скрестись в голове, заставляя искать ответы на загадки и восполнять пробелы.       Он несколько раз поколебался, поёрзал, беззвучно открывая и закрывая рот. Когда же он наконец-то набрался смелости, нашёл нужные слова, то был торопливо прерван Камски.       — Последний раз, когда ты был здесь, я был в ответе за то, что никого не оказалось рядом, — сказал он, заставив Гэвина насторожиться и внимательно прислушиваться.       — Конечно, в свете последних событий, можно поспорить, что это не имеет значения. Но факт остаётся фактом: в то время это огорчило тебя.       Голубые глаза вновь встретились с серыми: взгляд был твёрдым, безошибочно напряжённым, но всё же мягким, пусть Гэвин и не мог это объяснить. Дышать стало трудно.       — Я бы хотел это исправить.       Это было сказано с такой завершённостью, что сердцебиение Гэвина немного ускорилось. Он обнаружил, что потерял дар речи, сидел с открытым ртом и мог только пялиться на мужчину, который так спокойно сидел напротив. На мужчину, который спас ему жизнь.       Камски не избегал зрительного контакта, и одно мгновение Гэвин думал, что его догадка о чтении мыслей оказалась правдивой.       — Поэтому я здесь, — Камски тихо прервал его мысли, а следом грациозно выпрямил длинные ноги и встал, прижав книгу рукой к боку и засунув ладони в карманы джинсов.       — Я желаю тебе скорейшего выздоровления, детектив. Надеюсь, в будущем мы встретимся не при таких обстоятельствах, — он кивнул, прежде чем развернуться и направиться к двери.       Гэвин проследил за ним с тяжестью в груди.       Может, он и правда ошибся насчёт этого человека. Может, он несправедливо с ним обращался всё это время, и Камски не заслужил озлобленности и язвительности со стороны Гэвина. Даже если… Даже если он не был таким хорошим, каким себя изображал, он всё ещё был рядом, когда Гэвин открыл глаза. Он всё ещё приложил усилия для того, чтобы прийти.       Благодаря ему, Рид не провёл время после пробуждения в одиночестве и боли, мучимый мыслями о Самюэле.       Гэвин услышал свой громкий вздох и вцепился пальцами в простыни. Новые чувства боролись друг с другом под кожей, и он чувствовал, что пока его мозг доводит себя до безумия, время нещадно тает.       Камски нащупал вмятину в дереве и распахнул дверь, уже поставил одну ногу на порог. Он вот-вот собирался выйти наружу и закрыть за собой дверь, чтобы дать Гэвину отдохнуть.       Как раз в этот момент его остановил голос, раздавшийся с кровати.       — Эй, послушай…       Элайджа повернул голову, с любопытством зафиксировав взгляд на лице Рида.       Последний же пялился на свои переплетённые пальцы, мучительно заставляя себя не смотреть на собеседника. Голос Гэвина звучал приглушённо, когда он заговорил.       — Насчёт… Насчёт того свидания…       В комнате неожиданно стало тихо, Рид стиснул челюсти от напряжения. Он не смел что-либо сказать. Он не смел дышать.       Он не мог забрать назад сказанное, поэтому ему оставалось только лежать и ждать вердикта. Да какого чёрта он вообще…       — Конечно.       Взгляд устремился к двери.       Камски ему ухмылялся — как кот сожравший канарейку — и это заставило сердце Гэвина пропустить пару ударов, оставляя его абсолютно беспомощным при такой улыбке.       — Ты знаешь мой номер. Я буду ждать звонка, как только ты сможешь стоять на ногах, детектив.       После этого Камски прикрыл усмешку больничной маской, до этого болтавшейся на шее, и закрыл дверь, оставив Гэвина одного справляться с яростным румянцем и табуном бабочек, которые решили устроить рейв в его животе.       Спустя несколько минут волнительной суеты, у Гэвина самого расцвела улыбка на лице. С губ сорвался смех, заставивший потрясти головой от удовольствия, и он прикусил губу от смущения и облегчения.       Господи, его жизнь просто безумна. Это реально только что случилось?       Эй, но…       В конечном счёте, всё не так уж и плохо.