Воларды Виоленты

Волшебство проведённой ночи ещё не совсем оставило нас, и в Виоленте не успела проснуться та бешеная кошка, которая изловила нас в лесу. Она была разнежена и спокойна, размышляла о чём-то — надеюсь, о моих словах. Но я видел, что постепенно неукротимая всадница заступала на вахту. Буйная шевелюра Виоленты вдруг взметнулась и на глазах улеглась в пышную причёску, открывающую шею, алый камешек повис на груди, а босых и голых ножек я больше не видел: под платьем на Виоленте появились обтягивающие, как вторая кожа, брюки и тонкие изящные ботфорты. Подумав, она лениво повернула кисть руки, и платье исчезло вовсе, к моему разочарованию. Всадница стояла теперь в том же облачении, что и при нашем знакомстве. И всё же вокруг присутствовало нечто, что сохраняло в покоях дух нашего единения и взаимопонимания. Музыка. Да, теперь я был уверен. Где-то звучала музыка, вдалеке и едва слышно, но сонный замок ещё не успел превратиться в кипящий муравейник, и мы различали каждую ноту. Видимо, один из лордов-гостей уже проснулся и перебирал струны в соседней башне. — Умкулариум! — воскликнула Виолента. — Скорее! Мы выскочили из покоев и взбежали по винтовой лестнице в библиотеку. Мистера Спока здесь, конечно, уже не было. На столе одиноко стояло блюдо с луквами, и я, пробегая мимо, ухватил два синих шарика и один на ходу протянул Виоленте, а в другой запустил зубы. Изумительная вкуснятина потекла в голодный желудок. — Ты что это? — опешила она и даже остановилась. — Заботишься обо мне?! — Ну конечно, — удивился я. — А кто же позаботится? Ешь скорее, это ужасно вкусно. — Боги, ещё расскажи мне, вкусны ли луквы! — воскликнула всадница. — Да что тебя напрягает? — изумился я. — Просто надо поесть, милая. Ешь! — Я милая?! — после паузы завопила она, и я пожал плечами. — Ну прости, — лучше повиниться. Может, у них не принято есть утром, мне откуда знать? Я взял у неё из руки плод и съел его в три укуса. Обе косточки аккуратно положил в карман, чтобы не мусорить и не взбесить её ещё больше. Кэти терпеть не могла неряшливость и после двух свиданий чётко донесла до меня мысль, что если я планирую третье, четвёртое и так далее… то должен привыкнуть разделять спальню и столовую. Я был на всё согласен, но не сложилось… — Понимаешь, у нас мужчины заботятся о женщинах. А женщины — о мужчинах. Я не знал, что для вас это оскорбительно. — Для нас это… удивительно, — ответила моя фурия. — Меня в жизни как только не называли, но милой… Но милой!!! Виолента топнула ботфортом, обожгла меня гневными очами, развернулась и прошла в галерею между башнями. Здесь я ещё не был. Вид отсюда открывался ошеломляющий, но всадница не дала мне полюбоваться ни городом, ни Следом, а нервно пробежала в южную башню. Она всё ещё пылала негодованием, и я порадовался, что ведьма сгоряча не превратила меня в гадость, как намекала утром. Всадница решительно распахнула обе застеклённые створки двери и влетела в комнату, один в один как библиотека на том конце галереи. Но стены были увешаны причудливыми музыкальными инструментами, а на видном месте стояло нечто массивное и настолько странное, будто его вынули из чьего-то больного воображения. Даже затрудняюсь его описать. Ну, оно смахивало на итог неудачной транспортации клавесина, гигантского моллюска-наутилуса и дамской туфельки чудовищных размеров. Я призадумался, что раковина, вероятно, усиливала звучание, как рупор старинного земного граммофона, у моего дедушки в Ленинграде хранился такой и всё ещё действовал, представляете?! Да честное слово! Дедушка уверял, что грампластинкам ничего не делается, хоть мылом их мой, невероятная техника была, да? Нет, мыть я не пробовал. Вдруг дедушка преувеличивал и я испортил бы раритетную пластинку? Так вот. По всей раковине тянулись два ряда отверстий, уменьшаясь по мере того, как истончалась спираль. Вся начинка инструмента была упрятана в раковину, а снаружи красовались только костяные желтоватые клавиши. И «костяные» тут надо понимать буквально: на конце каждой клавиши красовалось утолщение сустава. Клавиши смастерили из драконьих фаланг, и меня чуть не стошнило луквами. Сзади монстр опирался на здоровенную деревянную «шпильку». Я поскорее положил мысль о клавишах в свой особый воображаемый чёрный ящичек, так же, мысленно, сел на крышку ящичка и постарался представить, как звучит это монструозное сооружение. Наверное, уродливая форма оправдывалась потрясающим звучанием. Но мистер Спок, конечно, отверг чудовищный клавесин. В его руках был струнный инструмент, похожий на смесь арфы и гитары, странный, как всё в этой комнате, но по-своему изящный. Первый офицер сидел у окна на прочном приземистом стуле и прислушивался, как сочетаются аккорды гитары с переливами, издаваемыми той частью, что напоминала арфу. Когда мы влетели, он обернулся, прекратил играть, встал, взял инструмент подмышку, придерживая его снизу за обечайку, и вежливо склонил голову. — И, разумеется, ты выбрал умкулару! — произнесла Виолента с непонятным торжеством. — Я выбрал инструмент, больше всего напоминающий Ka'athyra моей родины. Есть существенные различия в строе и звучании, не говоря о дополнительном грифе и втором голоснике, но при некоторой практике к этому можно приспособиться. — Если бы и оставались сомнения в том, элво ли пришёл в мой дом, они развеялись бы в ту минуту, когда ты предпочёл умкулару, на которой давно забыли, как играть! Кто бы ни пытался, эти струны издают только безобразный шум! — заявила Виолента. — Моя кираро проще! — гордо показала она в сторону монструозного моллюска. — Я сама её придумала. Голос у неё громкий и грубый, но играть на ней получается у любого, потому что двух рук достаточно. После трапезы мои уважаемые гости поднимаются в умкулариум и играют и поют так, что волары принимаются выть! — Всадница захохотала в тишине, и, кажется, ей самой не понравилось, как безумно это прозвучало. Во всяком случае, она разозлилась. — Играй, анаграсаар! Играй на чём угодно, мне всё равно! Изгони музыкой эту мерзкую тишину, или я всё отменю, и ты никогда не получишь смуглую девчонку! Играй, элво, чтобы моё сердце умиротворилось! Мистер Спок снова сел, но теперь к нам лицом, и левой рукой взял инструмент за гитарный гриф. Головка арфы легла ему на левое плечо, а сильные пальцы правой кисти вдруг перебрали эти струны, сразу задав тональность и создав долгое эхо от каждой ноты. Арфа ещё тихо пела гармоничным аккордом, а рука уже переместилась на струны гитары, и мелодия, простая и щемящая, вдруг наполнила умкулариум. Виолента опустилась на ближайший стул, а я машинально присел рядом, прямо на пол, и её пальцы тут же пробрались в мои кудряшки. Если закрыть глаза, казалось, что играют двое. Я не смотрел, как мистер Спок перемещает руки, а следил за двумя темами, как они переплетались и оттеняли друг друга. То нежное звучание арфы тревожило и волновало душу, и тогда гитара утешала и рассказывала, как всё постепенно наладится; то бег пальцев по струнам становился нервным и отрывистым, и тогда арфа вступала богатейшим перебором, полным спокойствия и уверенности, и страстная гитара соглашалась с ней и успокаивала бег своих нот. Так один инструмент рассказывал нам на два голоса историю опасности и спасения, и Виолента прекрасно понимала, для кого сейчас играет мистер Спок. — Как ты смеешь! — крикнула она, вскакивая и стиснув в кулаке мои несчастные кудряшки. Я вскрикнул и чуточку даже пробежал на четвереньках, но она и внимания не обратила. — Не смей! Не смей! Тут мистер Спок поднялся снова, прислонил инструмент к спинке стула и вдруг плавно и стремительно переместился к Виоленте. Это получилось у него как-то хищно и неотвратимо, и он навис над маленькой гневной женщиной, как вопросительный знак над строчной буквой. Виолента выпустила мою бедную шевелюру и вскинула обе руки, готовая проклясть Спока в любую секунду, если он решил причинить ей вред. Они впились друг в друга глазами, и между ними пошёл другой разговор, к сожалению, безмолвный. Зато руки у них зажили собственной жизнью: мистер Спок будто не заметил угрожающего жеста Виоленты и сгрёб её одной рукой за талию так собственнически, что она только пискнула и изогнулась, нелепо растопырив руки и широко раскрыв глаза. А весь её гнев, похоже, ухнул вниз, в то место, где она была прижата к вулканцу, и вернулся вожделением, от которого её глаза вспыхнули, как угли. Мне померещилось, что они даже стали красноватыми. — О да, — выдохнула она. — Не смей мне угрожать, — пророкотал мистер Спок, и Виолента быстро закивала. — Как это ново! Как хорошо! Я могу убить тебя прямо сейчас, но не ты боишься меня, а я трепещу перед тобой! Боги, скорее бы вечер сетры! Первый офицер переместил руку с её поясницы, крепко взялся за пряжку ведьмина ремня и отодвинул Виоленту. Всадница не возражала и вся сияла. — Я знаю толк в наслаждении, — обещающим тоном сообщила она. — Возможно, я кажусь тебе нетерпеливой, но правда в том, что я нахожу особое, тонкое наслаждение в ожидании и предвкушении. О, я потерплю… Ведьма отошла от него к моллюску-кираро и задумчиво провела по клавишам рукой. — Наполним же этот день событиями, чтобы он быстрее превратился в вечер. И снова, и снова. Сегодня после утренней трапезы начнётся Церемония Определения Порядка. Ты должен прийти на Волариум, если всё ещё намерен участвовать. — Намерен. Я приду, — ответил Спок. — Также ты получишь своего волара и дашь ему имя. Спок поднял бровь. — Это значит, что я получу никем не наречённого волара? Взрослого? — О да. — И никому не нужного? — Не бывает ненужных воларов, — отрезала Виолента. — В хорошем хозяйстве нужны все волары. Этого мы наметили пустить на полезные части, потому что он никому не подчиняется. Бесполезный зверь. Пусть послужит напоследок. Как видишь, я честна с тобой. Ты не дождёшься от меня ни единого шанса. Но я сдержу слово, если боги пошлют тебе победу. Не представляю, каким образом это возможно. Но у тебя будут волар и право лететь. — Я приложу все силы, чтобы этот волар не был пущен на полезные части, — сообщил Спок. — Уходи, — крикнула Виолента. — Не искушай меня, безумный элво! Исчезни, чтобы я не видела тебя до самой Церемонии! Я сдержу моё слово! Я сдержу моё слово! — кричала она ему в чёрную невозмутимую спину, когда он удалялся по галерее. Я с тоской посмотрел ему вслед и вздохнул. Как же мне хотелось уйти вместе с ним. — Ещё ты тут сопишь, как больной волар! — воскликнула она. — Что?! Что ты хочешь? — Я соскучился по моим друзьям, — честно ответил я. — Можно мне спуститься и поискать их? Кирка и Боунса, и Хэнка… Виолента покачала головой, будто ушам не веря. — Откуда же вы свалились на мою голову? — посетовала она. — Дерзкие, наглые, непонятные! Вы для меня непонятные! Иди до Церемонии, кудрявый эрд. Госпожа отпускает тебя. — Меня зовут Павел, — напомнил я, сам не веря своему счастью и пятясь к выходу из салона. — Я знаю, мальчишка, — снисходительно сказала моя всадница. — Ещё только одно. Да не будет у тебя другого господина, кроме могучей Виоленты! Да не будет другого дома, кроме равнины Шестивратного Следа Фианура. Да не будет тебе иного счастья, как только услужить Виоленте. И мне стало так жарко, будто я стоял перед печью, и вдруг кто-то снял заслонку с меня ростом. И тут же всё прошло. — Иди, су-лорд Павел, — усмехнулась она. — Но не вздумай пропустить Церемонию Определения. — Как можно, госпожа Виолента? — изумился я. — Я буду там, под рукой у моей госпожи, только сначала найду друзей. Они-то хорошо ли служат?! — Вот-вот, — кивнула она и небрежно махнула рукой в сторону галереи. — Иди и убедись. Я побежал по галерее, стараясь догнать мистера Спока. В переходе его уже не было, но я надеялся, что он услышит меня и подождёт в библиотеке или на лестнице. — Мистер Спок, подождите! — крикнул я. — Подождите меня, пожалуйста! Он ждал на винтовой лестнице, высокий, чёрный и задумчивый, и я скатился к нему, кое-как попадая по неудобным ступенькам, оступился, ударился боком о стену, отрикошетил и упал бы, но его руки поймали меня под локти, приподняли и прочно поставили на ступень. Я и сам не мог разобраться, отчего так спешил: оттого ли, что с ним рядом мне было спокойно, или оттого, что я обязан был приглядывать за ним в интересах моей восхитительной госпожи. Теперь-то я понимаю, что первый офицер был одним из моих собственных пунктов силы, как для Хэнка это было воспоминание о маме, у Боунса — забота о драконах, а у Сэм, например, свежее чувство к Боунсу. — Спа… ах-сибо, что подождали, — задыхаясь от бега, сказал я. — Пойдём вместе, найдём наших! Надо убедиться, что они не филонят, а стараются! Не дай бог, кто-нибудь недостаточно постарается, представляете ужас? — Действительно, ужас, — медленно произнёс он, и я сообразил, что такой перфекционист, как наш старпом, конечно, переживает за успех дела, и поспешил его утешить: — Вы не волнуйтесь так, мистер Спок! Мы сейчас пойдём и всё проконтролируем, подготовимся лучше всех, и госпожа нас похвалит! — Вы планируете осуществить надлежащий контроль, мистер Чехов? — официально уточнил он, складывая за спиной руки. — Вот! — обрадовался я. — Вот оно, правильное слово! Надлежащий контроль! — Чтобы госпожа наша Виолента была довольна. — Именно! — Я подпрыгивал от нетерпения. — Вы так замечательно формулируете, вот не зря вы первый офицер! — Ну что ж, — сказал он. — Слишком велика цена. — И не говорите, мистер Спок, — согласился я. — И интересы многих стóят дороже нечистой совести одного. Вы простите меня, Павел, — непонятно сказал вулканец. — Мне очень жаль. Тут он положил прохладную ладонь мне на лоб и сказал тихо: — Посмотри на меня. Я доверчиво уставился в карие глаза. Большущие, они вдруг весь мир заполонили и как-то втянули меня, что ли. Затем голова у меня закружилась так сильно, что я вообще перестал видеть и, наверное, брякнулся в обморок, потому что внезапно обнаружил себя сидящим на ступеньке, прислонясь к стене. Мистер Спок нагнулся надо мной, опершись локтем о собственное колено — левая нога в ботфорте стояла на три ступени выше правой, — и внимательно вглядывался в моё лицо. — Всё в порядке, мистер Спок, — сказал я. — Это от голода, наверное, я только две луквы съел. — То есть ничто не помешает вам спуститься вниз? — Нет, мне кажется, — я пошевелился и осторожно встал. Он тоже выпрямился, придерживая меня под локоть. — Не беспокойтесь, мистер Спок, я в порядке. — Тогда идёмте. Вы помните, зачем собирались спуститься? Я засмеялся. — Ну конечно, мистер Спок! Надо поскорее найти наших и придумать, как увеличить ваши шансы в Гонке. Я слышал, что Привадо жуть как хорош. И к тому же, — я понизил голос, — они могут сподличать, мистер Спок. Госпожа совсем с ума спрыгнула, боюсь, она ни перед чем не остановится! — Ещё только одну минуту, Павел, — он продолжал держать меня за локоть и выглядел при этом так чопорно и одновременно смущённо, будто собирался объявить, что я снова понижен до энсина, и это произошло по его вине. Он выглядел безупречно, а глаза плавились от вины, и я остановился, конечно, и испугался: — Что-то случилось, мистер Спок?! — Случилось. Госпожа Виолента заколдовала вас, вы помните? — Да, конечно, — я не понимал, отчего у него такое трагическое выражение глаз. — Надеюсь, я не успел натворить ничего непоправимого? — Нет, Павел. Но я совершил ментальный контакт без вашего разрешения, что абсолютно недопустимо в обычных обстоятельствах. — Ну так обстоятельства-то необычные, — сказал я ему. Понимаете, он считал, что виноват передо мной из-за того, что покопался у меня в настройках и извлёк оттуда виолентина «червя». — Мистер Спок, неужели вы думаете, что я ставлю жизнь мисс Ухуры ниже собственных личных границ? Да если хотите знать, я благодарен, что меня не разрывает больше надвое и я снова могу быть полезен! Он молчал, думал и не выглядел убеждённым, и я немножко разозлился. — Знаете, мистер Спок, сейчас вот совсем не время мучиться угрызениями совести! Ведь вы не колебались, когда сделали это? Сами сказали — слишком велика цена. — Я не могу рисковать жизнью Нийоты и пренебречь возможностью вернуть себе друга, чья помощь может быть неоценима, — ответил он. — Незыблемость этических принципов — прекрасная вещь, но если Нийота погибнет, этическая целостность не утешит, а полностью разрушит меня. Одним словом, я сделал бы это снова, — просто заключил старпом. — Тогда пойдёмте, мистер Спок, нам до Церемонии надо успеть всех найти и что-нибудь придумать. Мы начали спускаться по лестнице вниз. — Это несложно, мистер Чехов, главный целитель Гонки и любимец Редегаара Маккой будет на Волариуме, и мисс Пуласки вы найдёте там же. Капитан, который позавчера вступил в поединок со старшим наездником Эбогеном, вывел его из строя и выполняет его обязанности, будет занят распоряжениями. Вы найдёте его либо в доме, либо в Южной башне, либо там же, где и доктора, на Волариуме. Сванту вы отыщете без труда и, следовательно, мистера Хэндорфа тоже. А придумывать вам ничего не нужно. Я справлюсь сам. Не привлекайте к себе внимания Виоленты. По возможности, не собирайтесь вместе с нашими товарищами, не подводите их и не дайте ей повода усомниться в вашей преданности. Я должен посвятить некоторое время медитации. И выйти в город, в мастерские. Вернусь к началу Церемонии. — Медитации? Мистер Спок, вы всё-таки не верите мне? Я на вас не обижен! — Я верю вам абсолютно, лейтенант Чехов, — ответил он, — но медитация нужна мне по другой причине. В умкулариуме я непозволительно вспылил. Мне необходимо восстановить полный контроль над эмоциями. Я не имею права на ошибки. Я не должен поддаваться на провокации. Честно говоря, я не сразу понял, что он имеет в виду и когда это он поддался на провокацию. Но затем вспомнил то стремительное хищное движение, которым мистер Спок переместился и навис над Виолентой, и ощущение, что сейчас он заглотит её хорошенькую злобную головку и выплюнет вниз, на драконий двор. — Понимаю, — кивнул я. Раз он считает, что справится сам, значит, я не должен путаться у него под ногами. Мы ведь тоже верили ему абсолютно. А тут ещё дело было такое щекотливое… так что я просто сказал: — Тогда до встречи, мистер Спок. И спасибо вам за… ну, за то, что вы сделали. Я постараюсь ничем не выдать, что я освободился. — Я был бы признателен, если бы вы приложили все силы, — серьёзно ответствовал он. Мы уже спустились к подножию лестницы. Сразу два проёма приглашали меня на Волариумы. А мистер Спок намеревался пройти внутрь замка, к той лестнице, по которой на кухню и в кладовые поднимали провизию из города. — От того, насколько вы будете успешны, может зависеть судьба Нийоты. — Удачи, мистер Спок, — сказал я тихонечко, вовсе не ему, а так, в воздух, провожая его взглядом. Но он услышал и остановился, чтобы ответить мне: — Честь имею, лейтенант.