Битва за солнце

— Я не понимаю, чего Вы добиваетесь, фрау Квинзель. Пожалуйста, не дурите мою голову — Вам и так известны мои данные — документы изложат ситуацию понятнее моего языка. — Нервная усмешка слетела с растянутых в лукавой улыбке губ, что по привычному кривились, придавая даже уставшему лицу Зиглинды своеобразный шарм. Вздох. Достаточно протяжный, с лёгким намёком на явное непонимание и смирение. Женщина перетёрла горбик на переносице, крепко сжав тонкую кожу. — Одиннадцатое октября, время 11:48, приёмный пункт, или же кабинет 309. Я, — женщина, родившаяся семнадцатого ноября 1984 года и добровольно прибегнувшая к помощи экспертов, — Зиглинда Камдайл, возраста тридцати двух лет, работаю врачом в общехирургическом отделении Мальтийской больницы Кёльна, проживаю в том же городе, в квартале Клоут. Я собираюсь начать беседовать с доктором Вивьен Квинзель о проблемах, которые меня тревожат. — Вы, Зиглинда, как врач, должны быть осведомлены об общих вопросах на приёме психиатра. — Не обращая внимания ни на улыбку, которую женщина не стирала с бледного лица, ни на ободранные ногти и кутикулу, — лишь одни из многочисленных признаков нервозности, — Вивьен легко, но при этом достаточно самодовольно улыбнулась, наконец щёлкнув авто-ручкой. Долгое время психиатр не желала записывать слова будущей пациентки. Она твёрдо выжидала, когда хирург подаст голос, не прекращая сверлить хладными изумрудами горячий янтарь. — Не думаю, что мы с Вами встретимся вновь, но, на будущее, — я не люблю тратить время зря, фрау Камдайл, поэтому настоятельно прошу Вас начать.       Наиболее трудным было осознание и приятие — это казалось невозможным. Мысли и без того кружили в тесном пространстве, попутно цепляя немалый улов, — череда вопросов о причине и следствии так и норовила ухватиться за крючок, а твёрдость Вивьен попросту добивала, принесла собеседнице столь желанное flawless victory. — Я не совсем помню, как это произошло. — Тяжёлый взгляд Вивьен принудил смирить свой пыл, и хирург вновь склонила голову, наконец прерывая долгие "гляделки" — она явно не смогла бы выстоять в этой борьбе. Недолго помедлив, женщина наконец начала говорить, предварительно глотнув воздуха. — У Вас бывало когда-нибудь такое, доктор, что Вас не слушались Ваши руки? Я сейчас говорю не о моментах оцепенения, когда всё тело застывает. Я имею ввиду разницу между мыслями и действиями, будто два человека отвечают за эти грани, поскольку Вы одна уже не можете контролировать это.       Грязные волосы закручивались в крупные спирали даже несмотря на тяжесть, и из-под этих жёстких смоляных локонов проглядывал медный блеск чужих, полных неясного осознания глаз, периодично скользящих от облика терапевта к собственным ладоням. — Мне кажется, что в первый раз это случилось ещё в пятом или шестом классе гимназии, когда какие-то невоспитанные дети нашли моих одомашненных крыс. Родители не разрешали заводить грызунов, потому что у нас жила кошка, и её игривость позволяла растерзать несчастных в два счёта. Как любой ребёнок, я схитрила и пошла ловить желанных любимцев около канализаций и у чужих домов. Из-за того, что те крысы были дикими, они были приспособлены лишь к тусклому свету и большому пространству. Мне же пришлось поселить их в банку, и для них это были не самые комфортные условия, а потому у грызунов на мордочках начал появляться порфирин — вещество, которое выделяют железы, расположенные во внутренних уголках глаз крыс. Самое забавное, что порфирин очень сильно напоминает засохшую кровь. — Зиглинда позволила себе прерваться на краткий смешок, качнув головой, — Я не заметила, когда дети полезли в моё, как оказалось, не такое уж и тайное место, где я прятала своих любимцев. Они не поняли, что это обычный порфирин, и подумали, что у грызунов идёт кровь из глаз и рта… Наверняка это была устрашающая картина для неокрепших умов. Они начали кричать, стараясь затмить друг друга изысками обидных прозвищ: в тот день меня окрестили заразной, живодёркой, больной на голову и, конечно же, идиоткой или дурой, точно, к сожалению, не припомню. Для них это было чем-то вроде игры, и я не скажу, что меня это злит до сей поры — все дети были слишком эмоциональны и экспрессивны, и я не являлась исключением. До слов не снизошла, поскольку в ход сразу пустила руки. Понимаете, Вивьен, я не хотела драться. Конечно, злость и обида буквально захватили мой разум и, как оказалось, тело, но я не так воспитана, чтобы без всяких раздумий начинать расталкивать сверстников и лезть на них с кулаками. Отчётливо помню этот момент даже сейчас: я знала, что не следует прибегать к насилию, я хотела остановиться, но попросту не могла. Мне удалось прекратить всё это лишь после писклявого крика мальчишки, которому я подарила отпечатки пальцев и мелкие царапины от ногтей на щеках. Быть может, это всё-таки излишки детской неосознанности, но начиная задумываться о волнующем сейчас, мне начинает всё больше казаться, что всё это происходило в мелочах, а я попросту не обращала внимания.       Под тяжёлым натиском чужого взора Зиглинда чувствовала себя крайне неуютно. На короткий миг дрогнули украшенные переплетением капилляров веки, — из-за нервозности или же смущения, не совсем понятно. Женщина прекрасно понимала, в чьи лапы она попала с такой надменной простотой и ясностью, но что же может быть хуже "неосознанности", охватившей разум в один из самых ответственных моментов? Зиглинда вновь ненадолго притихла, позволив себе прерваться на несколько глубоких вдохов и выдохов. Хрупкие пальцы ласково обнимали окутанную в бинты руку, поглаживая обнажённую кожу костяшек, — лишь одно воспоминание отозвалось жгучей болью на коже, принудило измениться в лице. Вивьен не могла этого не заметить. Одним взглядом психиатр ясно дала понять Зиглинде, что она хотела бы перейти к следующей ступеньке их маленького знакомства. — Самый обыденный вечер имел кошмарные последствия. — Коротко бросила, не желая пояснять за увечья, оставленные в точно одурманенном состоянии. Отточенным движением Зиглинда избавила истерзанную ладонь от "брони" и показала химический ожог недельной давности: под прямым освещением лампы отчётливо виднелись ранее раскрытые бутоны язв и планомерно слезающая кожа, омертвевшие клетки которой напоминали чешую. Не самое приятное зрелище принудило Вивьен пожуриться, а Зиглинда лишь отпустила с сухих губ горькую усмешку, предварительно дёрнув округлыми плечами. — А ведь Вы не видели, как эта кожа "сгорела". Благо пальцы не пострадали, — видимо, хоть немного умна.       Если говорить откровенно, то беседа вовсе не интересовала психиатра. Её работа — помогать заблудшим в потёмках собственного разума душам, а не выслушивать бредни очередного "гения", страдающего от недостатка чужого внимания. Но момент, когда свежие бинты наконец спали, принудил Вивьен проявить толику искренней заинтересованности — далеко не каждый ради минутного триумфа отважился бы насладиться болью, которую столь любезно подарила азотная кислота. — Этот ожог можно считать трофеем моих исследований, которое я вовсе не желала проводить. То, что случилось несколько дней назад, является одной из последних ступенек до той самой точки невозврата, что привела меня сюда, в эту обитель извечного самокопания и психоза, настолько сильно давящего на голову, что ты сам невольно становишься безумцем. — Лёгкое смятение прервало рассказ, и Вивьен заметила растерянный, прикованный к ладоням взгляд собеседницы, лицо которой наконец покинула эта якобы лукавая улыбка. Женщина встряхнула головой так, будто бы пыталась прийти в себя. — Я смогла остановиться лишь после того, как почувствовала боль. Как думаете, подобный метод "отрезветь" является достаточно подходящим?       Зиглинда не желала делиться сокровенным на данном этапе знакомства с неподступной железной девой. Вся суть происходящего изложена ещё в самом начале, когда слова всё ещё вальяжно слетали со свободного языка, и наверняка чистосердечных признаний вполне хватило для примерного эскиза случившегося. Поспешив сменить тему, женщина вновь свела разговор к давящей на собеседницу шутке, легко поддёрнув уголок истерзанных, от покусываний, губ. — Но для меня, как для врача, всё-таки важнее жизнь других людей. Это был всего-лишь короткий, ничего не значащий миг, точно пробежала лишь одна секунда, но она могла обернуться для незнакомца не самым лучшим исходом. — Учёная вовсе не обращала внимания на психиатра, изучающего оболочку сложного механизма, и принялась вновь окутывать в бинты ладонь, всё ещё украшенную созвездиями воспалений. — Признаюсь честно, фрау Квинзель, — я захотела стать врачом лишь из-за невероятно сильного интереса к изучению организмов. И в сегодняшнюю ночную смену, с десятого на одиннадцатое, это увлечение сыграло злую шутку.       Женщина не отважилась поднять полного раскаяния и жалости взгляда на Вивьен, которая, в отличии от Зиглинды, не стеснялась прибегать к пристальному зрительному контакту. Перед тем как добровольно податься в психиатрическую больницу, хирург давала себе отчёт, что столь пристальное внимание со стороны доктора к её персоне лишь мелкая часть огромного пазла, который придётся собирать по кусочкам напару с лечащим врачом. — Мне, как человеку, которому чаще всего приходится работать на скорость, не очень нравится слышать оправдания в стиле: "поисковик подсказал, что это не представляет что-то очень серьёзное, вот мы и подумали…" — Не знаю, понимаете ли Вы меня, но наверняка представляете картину. К нам доставили мужчину с острым желудочным кровотечением, возникшем из-за раковой опухоли. Со слов сопровождающей, не помогали ни таблетки, которых, к слову, пациент наглотался сполна, ни способы по типу охлаждения поражённой области. Обратиться в поликлинику они решили спустя двадцать минут, когда на смену адекватному человеку явился полуживой червяк. Без хирургического вмешательства мужчину было уже не спасти, а потому его практически сразу отправили на операционный стол, прямиком в мои, как оказалось, кровожадные лапы. — Шумно вздохнув, женщина наконец подняла тяжёлую голову и пронзительно взглянула на психиатра. Выражение лица Зиглинды было покрыто пеленой усталости, но сквозь неё продолжал гореть янтарь. — Основной акт происходил в белоснежной операционной, стерильный запах которой так и норовил выдавить пару слезинок. Процедура проходила плавно, моментов для беспокойства не было совсем. Мы уже должны были закончить, но в один момент медсестра, которая не знала, что такое аккуратность, без всяких просьб решила поправить бестеневую лампу. Лучи поля ослепили меня и ассистента. Тёмные круги начали плясать перед глазами, а в голове будто появился туман, не позволяющий как можно скорее вернуть ясность в мысли.       Ближе подвинувшись к Вивьен, женщина чуть пожурила открытый для чужого прочтения взгляд, и, ласково оглаживая холодный стол, крепче вцепилась в его края истерзанными подушечками пальцев. — Именно в ту секунду, пока Френсис туго соображала, пытаясь вернуть лампу на место, моё тело вновь будто захватил кто-то иной. Этого кого-то интересовал абсолютно нагой, в прямом смысле раскрывший свой внутренний мир мужчина, которому была нужна помощь. Как Вы, Вивьен, изучая человеческий мозг, виртуозно орудуете словом и предписанием, так и я, подобно ювелиру, распоряжаюсь скальпелем и иглой. Но на сей раз остроконечные инструменты попали не в те ладошки. Вряд-ли этот безумец жаждал чужих страданий, скорее, роль играл всё тот же детский интерес. Если бы руки нервозной Френ вновь не дрогнули, то лезвие точно бы вскрыло достаточно крупный раковый нарост. — Ровно удерживая ладони перед психиатром, женщина укоризненно проскользнула взглядом по длинным тонким перстам, запоминая абсолютно каждую трещинку и морщинку. — Свет вернул мне сознательность. Именно тогда я вновь встретилась один на один с этим безумцем, нетронутой опухолью и отрезвляющим зовом наркозного аппарата… А теперь и с Вами, Вивьен.       Зиглинда склонилась к стальной деве совсем близко, наконец являя пропахшей стерильностью комнате свой неживой образ. Жёсткий свет лампы, озаряющей помещение для "гостей", беспощадно играл с женским ликом: скуловые кости оставляли рассеянную тень на впалых щеках, на которых изредка танцевал неподдельный живой румянец, но гораздо чаще сквозь тонкую кожу проглядывали отчётливые зигзаги алых капилляров, что становились ещё более заметными благодаря извечно растянутой улыбке тонких губ, — она подчёркивала украшенные змеями ямочки. От природы острое лицо казалось точно нарисованным, нарочно выведенным аккурат-заточенным остриём твёрдого карандаша, особенно в этом дурном контрасте разномастных белых тонов. — Мерцающий свет яркой лампы являлся единственным верным компаньоном за мимолётно пробежавшее время, которое унеслось, даже не оставив намёка на следы. Именно тот самый свет, который ранее буквально выжигал непривыкшие глаза, отныне не настолько беспощаден к моей потрёпанной персоне, искренне недоумевающей, что же именно она забыла в этом признанном коллегами месте… Я нарочно загнала саму себя в этот капкан, предназначенный исключительно для крупной добычи. — Всматриваясь в ярко-зелёные зеркала души Вивьен, она старалась передать все те ощущения, что бушевали внутри: тошнотворное осознание и неприятную горечь. Вместе с внимательным доктором она словно вновь пережила эти тяжёлые для принятия дни, — женщина будто бы пропустила через себя электрический ток, принудивший встрепенуться. После короткого затишья она продолжила, — Для меня, как для хирурга, ясная голова и отточенные действия всегда стояли на первом месте. Но после всего произошедшего я не могу довериться этим кровожадным лапам. Я не в силах помочь самой себе. Быть может, хотя бы Вы скуёте мои руки и не позволите им бесчинствовать.