бруабба

Аббакио переворачивается на бок и его рвет. Он едва успевает свеситься с кровати и его выворачивает на незнакомый потёртый льняной ковер. Он давиться собственной блевотиной и заходится в приступе кашля, что отдается взрывом боли в голове. Рот наполняется слюной. Когда он наконец оглядывает комнату, он уже знает, что памяти будет не за что зацепиться. Вместо вчерашней ночи в голове абсолютный провал. Комната не говорит ничего особенного о ее владельце - разве что о его вкусах в парфюме, которым пахнет его подушка. Легкие полупросвечивающие шторы, смятое постельное белье, никакого мусора, свидетельствовавшего бы о разгульной вечеринке. Леоне запоздало осознает себя раздетым, левая скула болезненно пульсирует. «Где же ты опять шлялся, Аббакио», - мысленно спрашивает он у себя. - «Надеюсь, ты хотя бы предохранялся». Следующей мыслью Леоне осознает, что на самом-то деле ему и это без разницы. А потом в дверях появляется Бруно со стаканом воды. Его глаза смотрят на Леоне со спокойным сожалением, однако это не жалость и не брезгливость. Выражение не поддается расшифровке, но под этим взглядом он почему-то чувствует себя виноватым, как нашкодивший щенок, который очень хочет, чтобы хозяин сказал ему, что он хороший мальчик. Бруно, имени которого он не помнит, протягивает ему стакан и скрещивает руки на груди, словно оценивая состояние Аббакио. Что-то случилось вчера вечером, что-то очень важное. Леоне перестает быть все равно. -Извини, но секса у нас не было, - словно отвечая на его не заданный вопрос, на губах Бруно играет насмешливая полуулыбка, а глаза загораются опасным блеском. -Извини за ковёр. - он не знает, что сказать. -Моющие средства на кухне. - Бруно легко машет рукой и разворачивается к двери из спальни, - Впрочем, сначала завтрак. Надеюсь, ты любишь брускетту. На спинке стула у кровати висит кимоно. Наверное, если поискать повнимательнее, можно будет найти и свою одежду, но для Леоне это сейчас не вариант - он осторожно встает и надевает кокетливый халатик. Свет режет глаза - на секунду Леоне останавливается и жмурится от мысли, что все-таки допился и угодил в какое-то чистилище.