Все началось с сигарет Winston

Сигареты доставать было сложно. Файза манимулировала, врала и тянула нитки кукольных тел, но всегда добывала пачку всратого Винстона вовремя — правда, не всегда удавалось достать красный. Периодически ей давали синий, а в редких случаях белый — херня для малолеток. Белые пачки у нее копились на черный день, поэтому, встряхнув перину ее кровати, можно было бы услышать стук — это на пол упали связанные канцелярской резинкой четыре белых пачки сигарет марки Винстон. Было пять. — Рядовой Кирштайн! Где мои сигареты? — она рявкает так, что новобранец подскакивает на месте и оборачивается, почти смахнув тарелку с харчами. Бояться нечего — Файза улыбается и дочерна загорелая кожа идет складками под уголками глаз. Звание сержанта ее не изменило. Жан улыбается и подмигивает — через пол часа за казармами. Но пол часа проходят и он курит один. Пол скрипит. Леви быстро убирает документы по ящикам. Файза снимает с себя рубашку и сраные пуговицы летят в стороны. Они рассыпаются, словно осколки битого стекла, стучат по деревянным вставкам пола и ей почти до абсурдного смешно. Файза кусает. Файза терпит синяки на заднице. Файза лежит животом на столе и чувствует, как холодные ремни униформы ритмично прикасаются к ее взмокшим от пота бедрам. Это просто. Куда сложнее, когда им не умирать. Файза — гарнизонская сука, но шарма ей не отбавлять и капитан это знает. Никто не выясняет отношения, когда ты можешь сдохнуть через пару минут. Всем насрать, будешь ли ты хорошим или плохим — просто похер, потому что даже если ты сдохнешь, тебя не вспомнят. Леви научился у нее одной простой истине, которую она сказала, отмывая горловину своей рубашки от белого цвета разводов. — Зачем это нужно? Есть сейчас. И живи им. Завтра сдохнешь если, я тебе может быть цветы принесу. У них не было отношений, которыми грезили новобранцы. Наверное, тут и возраст сказался — Файзе было больше двадцати уже давно. У них не было романтики, но было кое-что другое: взгляды, касания и улыбка, когда они расходились по заданиям и не виделись по несколько месяцев. У них было кое-что другое: осознание того, что они живут днем под названием сегодня. Файза была цыганкой. Он это знал. У нее были густые черные волосы по задницу, которые она собирала на затылке и прятала под сеткой. Файза была сукой. Он это тоже знал. Но ему было не пять лет, чтобы искать не-суку. Файза была дочерью владельца конного завода. Ее отец был цыган и его лошадки пользовались у разведотряда особой репутацией: лошади были крупные, длинноногие, с бараньим профилем и жгучим норовом. Прям как Файза. Леви усмехается. Он и понятия не имел еще лет десять назад, что внутри стен смешалось так много этнических групп — европейцы составляли большую часть, какой-то процент пришелся на черных и мулатов, очень мало было азиатов. Но среди прочих выделялись и цыгане. Они торговали задорно, размахивая цветными юбками и золотыми серьгами. Они кучковались вместе с евреями и говорили на своем языке, отличном от общего. Это было странно и Леви до сих пор не понимал, как им удалось сохранить язык в первоначальном виде. Файза встает с колен, вытирая рот и трогает карманы куртки. Капитан застегивает ремень брюк. — Капитан Аккерман! — она тогда была в отпуске, — Капитан, если вы горбите вашу спину, то теряете баланс. Если лошадь выстрелит, вы не удержитесь. Она была права. Цыганская сучка. Он сразу ее узнал. Она была точь в точь, как ее отец. — Имя. — Файза Астрауз. Так это дерьмо и началось. Цыганская девица взмахнула черными волосами, стоя рядом с ним — капрал был верхом и смотрел на нее сверху вниз, но эта сука, даже будучи ниже, умудрялась смотреть сверху. Она поставила ладонь козырьком над глазами, пряча темную кожу от солнца и ткань полупрозрачной черной рубашки в красных цветах натянулась на острых сосках. Файза отвернулась и ушла. Вообще-то все произошло быстро и без чувств. Файза в наказание чистила лошадей (хотя к тому времени он уже знал, что для нее это не наказание, а поощрение, ведь сука выросла на кумысе и научилась ездить раньше, чем ходить), и из носа у нее текли сопли — прежде чем обернуться к нему и впиться горячими губами в его рот, она утерла их. Это было спустя четыре недели после того, как она смотрела на него в рубашке с красными цветами. Они целовались как школьники и это было ненормально. У Леви к тому моменту секса не было уже почти пол года. И красивая статная цыганка (она была выше него на пол головы, но он к этому уже привык) быстро это исправила. Лишь потом уже, когда секс у них вошел в привычку, Файза рассказала слишком равнодушно истину: она была жертвой насилия за двадцать шесть лет слишком много раз. Леви молчал и, когда за ней закрылась дверь, думал. Слишком много — это сколько? Но больше Файза ничего не говорила. Они занимались сексом, иногда разговаривали — беседы их были поверхностными, ни о чем. Она говорила о Гарнизоне, он о Разведке. Она рассказывала про то, как маленькой огребла от лошади (на ее округлой заднице есть шрам в виде лошадиных зубов); а он о том, как научился обращаться с ножом. Цыганка курила и убиралась у него в комнате — блять. Специально вставала на пол на колени и отклячивала задницу в одних хлопковых трусах. На самом деле специально, чтобы когда он вернулся, смотрел не на качество уборки (оно было не лучшим), а на загорелую задницу, готовую ко всему, что он захочет после долгого собрания по поводу пацана-титана. И никакого публичного проявления чувств. Ни в коем случае. Леви молча проходил мимо нее, она так же равнодушно шагала с девками из Гарнизона мимо него. Рынок гудел, а цыганка вгрызалась зубами к красное сочное яблоко. Сок тек по подбородку. Никаких публичных эмоций. Все целомудленно. Пусть все думают, что сраный Аккерман носит целибат, а Файза — гарнизонная подстилка. Так легче. Зое не редко спрашивала, спит ли с кем капитан. Это было в те моменты, когда они могли позволить себе выпить по стакану виски (и когда майор не включала шарманку о титанах). Она спрашивала и говорила найти кого-нибудь. Не легкое время. Хотя бы просто потрахаться. Никаких публичных знаков внимания. Никаких... — ...у цыганки во-о-от такой шрам от лошадиных зубов на заднице! А какая у нее задница — лапать одно удовольствие. Леви дергается, резко оборачивается, остервенело ищет глазами говорившего. Королевская Гвардия. Трое парней. Смех режет уши. Леви вдруг захлестывает огнем из эмоций, но он быстро понимает, что не будет вмешиваться. Он — не супер герой. И это — ее проблемы. Но спать у него не выходит уже три дня и он думает, что нужно было хотя бы... хотя бы что? Что-то сделать? Файза кусает его за шею. — Давай еще? Она приятно стонет. Через месяц Леви говорит Зое, что нашел кое-кого. Майор смеется и говорит сохранить половину бутылки капитану на свою подружку. У него три дня выходных. Файза редко пьет, но часто курит. У нее губы со вкусом табака и ему это не нравится. Леви злится. Они спят уже почти пол года. — Бросай. — Че? — Файза сидит голая на подоконнике, стряхивая пепел за окно. Не дай бог он посыпется в помещение, капитан оставит от нее место такое же мокрое, как и ее нижнее белье на тумбочке. — Бросай курить. — Леви, отвали. — Я не шучу. Бросай. — Леви, блять... — Файза выдыхает дым в окно и оборачивается к нему, чтобы что-то сказать, но не успевает. Он брызгает ей водой из стакана под матерный вскрик, и она прыгает на пол, злая, быстрая, словно попрыгунчик, скачет, и намокшая сигарета летит в окно. Влажные волосы липнут к голой груди и вставшим от холода соскам. — Ты больной?! — она вскрикивает и хлопает слипшимися от воды ресницами. Леви молчит какое-то время, ставя пустой стакан на стол. Отвечает. — Да. Четыре дня назад Леви поговорил с тем, кто мог ему помочь. Старший лейтенант Королевской Гвардии не был таким снобом и мразотой, как большинство из них, и кое-что узнал. Астрауз действительно была изнасилована несколько раз. Подавала заявление, снимала побои и мазки спермы (он представил, как она сидит в кабинете, на стуле, вся в слезах и сжимает ноги, между которых все пропитано отчаянием ее сопротивления) три раза официально, но все три раза ей было отказано. Все три раза дела снимали. Все три раза ее насиловали разные люди. Но Леви был хитрым. Более того, он был умным. Чем мельче особь, тем больше надо учиться и думать, чтобы выживать. Так Леви и сделал. Файза посмотрела на него и не закурила новую сигарету. Вообще-то она спрятала пачку на высокую полку (куда она могла дотянуться, а он нет), чтобы он ее не отобрал и затащила Леви под одеяло. Лишь спустя семь месяцев с того дня как они начали спать он понял, что она не нимфоманка. Просто секс заставляет ее забыться. Он натягивает волосы на ее затылке и Файза шипит, шире расставляя ноги. Через месяц одного из тех парней загребла полиция по подозрению подделывания документов и отмывания денег королевства — Леви пришлось идти выше и выше, едва ли не до генералов, чтобы вдолбить в головы Гарнизона и Разведки, что Королевская стража позволяет себе слишком много. После того, как еще через полтора месяца загребли еще одного парня по подозрению в изнасилованиях (опять же Леви пришлось очень долго и муторно искать способы подобраться к тем, кто мог бы помочь), количество заявлений по делу о изнасилований увеличилось — другие девушки, которым отказывали ранее или которые не писали, боясь наказания и позора, все таки подали иски. Леви впервые в жизни подумал, что для женщин в стенах угроза не только титаны, но и обычные мужчины. Мужчины, которые могли поймать их в переулке и просто оттрахать так, как им хочется. Вдвоем, втроем, по очереди или одновременно. Леви было мерзко от этого. Но он не действовал открыто. Леви был мелкой особью. Они всегда брали хитростью. И им всегда доставалось то, чего им так хочется. И Леви хотелось, чтобы цыганка досталась ему. Ведь она никогда никому не принадлежала. Даже если они уже спали почти год и перина его кровати впитала в себя ее вкус, запах и пот, она никогда не была его. Файза принадлежала дикости кочевничества ее корней и он это видел — она ловила сбежавших лошадей, просто посвистывая; и молодые дикие жеребцы, которых только объезжали, не могли ее сбросить. Они подчинялись ей легко. Трахать ее было так же приятно, как и смотреть на нее верхом. Файза была прирожденной всадницей. И Леви она седлала так же мастерски, как и лошадей. Зое снова приносит виски. — Как там у тебя? — Ты переживаешь за качество секса или за его последствия? Не бойся, пока я ничего не подхватил. — Вообще-то я хотела спросить, нравится ли тебе с ней делать что-то еще помимо секса, но твой ответ меня тоже устраивает. Леви усмехается. Ставит стакан на стол. Нравится. Он редко думал об этом. Живи моментом. Он смертелен. Файза сидит на нем, обнимая ногами. Тепло. У нее мокрые от пота волосы, липнут к вспотевшим телам. Она ничего внятного не говорила все то время, пока они были вместе. Пыталась что-то из себя выдавить. — Ты такой низкий, это не сексуально, ты в курсе? Леви никак не реагирует. По ее мнению это смешно? Файза понимает, что пошутить не удалось и берет его ладонь. Нервничает? Пытается снова его склонить к сексу, кладет его ладонь себе на грудь и просит сжать. Он ей подчиняется. В таких удовольствиях он ей вообще никогда не отказывал. Она молчит, отвернувшись. Молчит, когда он наклоняется и проводит языком по ее шее. Тишина давит на уши, прерываемая чавкающим звуком его рта. — Леви. Он останавливается. Она продолжает. — Леви, спасибо. Ты знаешь за что. Он усмехается. После секса она снова курит.