Под светом звёзд

      Холодный ветерок бродил по верхушкам диких гор, чьи головы устремлялись высоко в серые облака. Их крутые хребты смотрели далеко в сторону горизонта, где им не суждено было побывать. У самого подножия своих защитников росли бескрайние леса, которые тянулись по многочисленным холмам и низменностям, большую часть времени красуясь в нарядах из белоснежного снега, в чьей власти находились здешние земли чуть ли не весь год, а редкие месяцы, освещавшиеся животворящими лучами светила, множество столетий не могли побороть холодный натиск. Широкие ветки, покрытые тяжелой шапкой из хвойных игл, могли подолгу выдерживать груз бушующей погоды, а когда настаёт пора сбросить с себя ледяные шубки и вбирать энергию света, на них вырастают побеги, имеющие большую значимость для местных жителей.       Вдалеке от гор, возле большого и глубокого озера, виднелся высокий забор из прочного камня, охранявший за своими стенами целое поселение. Когда кто бы то ни было проходил через тяжёлые железные ворота, взору открывалось несколько десятков домов, и по мере продвижения вглубь поселения они становились всё выше и больше. Проживало здесь около ста пятидесяти человек, что было не так уж и мало с учётом сурового климата. Взрослые, а тем более старики, грели хрупкие косточки возле печек в своих деревянных или же полукаменных убежищах, большинство которых было лишено изысканности в угоду удобству и теплу. Те семьи, которые могли бы позволить себе дома из более прочного материала, тоже не брезговали древесиной и тёплым камином. Хотя бы потому, что искусство пусть и является важной частью жизни, но в этом холодном куске земли поддержка близких и уютные посиделки тёмным вечером являлись самым главным достатком.       Одно из таких зданий, самое богатое, взгромоздилось в конце долгих линий из построек и своей высотой могло поравняться с самыми высокими деревьями в округе. К главному входу вела широкая, в некоторых местах покрывшаяся трещинами, лестница с перилами, украшенными завитушками и сферами. Над дверьми висел навес, сделанный из металлических пластин, которые выдерживали на себе любой груз снега и терпели удары сильнейших ливней. Над ним бледным светом горели окна, которых в доме было достаточное количество. Рамы, выкрашенные белой краской, сильно контрастировали с угольным цветом дома, что могло бы пугать, не будь на стенах ярких светильников с тёплыми огоньками, которые ни на секунду не затухали. Остановившись в прихожей, гостю в глаза бросались чистота и аккуратность, которые были верными спутниками этого дома. Комнаты заставлены мебелью чуть лучше, чем у обычных селян, на стенах не было картин, зато почти все комнаты утопали в зелени: начиная от целебных мхов до редких цветов.       Где же хозяева столь необычного здания? Ответ на этот вопрос стоило поискать на заднем дворе в большой теплице, в которой через листву трав пробивался свет от волшебного светлячка, помогающего своему создателю наблюдать за ростом побегов. Над молодыми ростками, низко склонив голову с вьющимися русыми волосами, стояла женщина, на вид которой нельзя было дать больше двадцати пяти лет. У неё были большие, миндалевидные глаза, их радужка сверкала серыми облаками как перед самой грозной бурей. Волнистый нос под самым кончиком имел чёрную родинку, ещё одну на впалой щеке. Полные губы, накрашенные тёмной помадой, медленно шептали одной ей известные слова, а тонкие ладони гладили лепестки, возвращая их к жизни. Её приталенное платье с короткими рукавами красиво выглядело и в саду, и в доме, а украшало его лишь брошь в виде ромбического щита. Скромно, но каждая деталь наряда только подчёркивала черты её лица и вызывала немое уважение.       Обычно она целыми днями и ночами сидела среди растений и наблюдала за ними, лишь изредка уходя в дом для мелких дел, но затем вновь возвращалась к своему одинокому занятию. Так могло бы продолжаться и сегодня, если бы её острый слух не уловил настойчивый стук во входную дверь и сбивчивое дыхание незваного гостя. Не без сожаления оставив своих подопечных, женщина покинула теплицу и, пройдя достаточно короткий коридор, хозяйка остановилась возле двери и открыла её.       На пороге стояла женщина, чьё бледное лицо было покрыто морщинами и на лбу, и под тёмно-зелёными глазами, и даже возле тонких губ. Её голову покрывал шерстяной платок так, что ни одна прядка не свисала с макушки, утаив вместе с тем и цвет волос гостьи. Впрочем, хозяйке и так было известно, что волосы у гостьи тёмно-рыжие, в тёплую пару на остром носу женщины расцветали непослушные веснушки, а жила она в четырёх домах от особняка. Звали её Маарэн, и в местном поселении она считалась самой большой болтушкой, которая только и ждёт минуты разговора, чтобы поведать миру о всех правдах и неправдах, случившихся за пределами высоких стен. Несмотря на это, она была наидобрейшей женщиной. Сложно сыскать человека, которому в голодную пору она бы не дала кусок хлеба или в студёную ночь не пустила бы под свой кров. Муж, правда, из-за этого частенько браниться, но то лишь для приличия. Сам души в ней не чает. — Велерион у ворот! — восторженно воскликнула она, не дав подруге задать и вопроса. — Ты не говорила, что он собирался нас навестить! — Я и не знала… — молодая женщина округлила глаза. — Он ничего не писал. — Значит, тем больше ты должна радоваться! Ну же, Раиро, поспеши!       Хозяйку особняка звали Раирорэн, для друзей, коими были почти все жители поселения, Раиро. Её уважали все без исключения, а некоторые, особо мнительные личности, даже побаивались. Раирорэн никогда не желала людям зла и так же, как и её подруга, всячески им помогала. Во многом благодаря ей край, в отличие от большинства подобных, процветал, а люди в нём редко знавали беды и невзгоды, которые давно могли бы погубить их. А ведь подумать только, что когда-то за её спиной раздавались завистливые шептания, а соседи просто-напросто отказывались разговаривать с ней. Тяжелые были времена для юной женщины, которая давно как отвыкла от сельской жизни, а воспоминания о ней вызывали самые болезненные ощущения. Но сезоны постепенно сменяли друг друга, холод сменялся теплотой, так и отношения к новоиспечённой жительнице стало другим. Теперь многие стыдятся того времени и благодарят Прародителей за то, что их спасительница не держит на них зла.       Взяв подругу за руку, Маа быстро повела её к главным воротам, однако скоро Раиро остановилась. Она увидела вдалеке белоснежный силуэт, выделяющийся даже на фоне неданно выпавшего снега. Фигура быстро приближалась к ним, и тогда взору Маа и Раиро открылось юношеское лицо. Волосы цвета высохшей соломы были аккуратно зачёсаны назад так, что в разные стороны торчали только кончики. Болотного цвета глаза с ярким жёлтым кругом вокруг зрачка сияли детской радостью, а рот был так широко растянут в улыбке, что ещё чуть-чуть и губы точно порвутся. Одежда на нём источала такой блеск, что даже белая земля под его сапогами казался серой массой. Поверх укороченного кафтана с высоким воротником сидело длинное пальто без рукавов, украшенное причудливыми узорами из золотых ниток, руки покрывала пара ослепительно белых перчатках, а нижнюю часть фигуры скрывали мешковатые штаны. — Рад видеть Вас, матушка, и Вас, риа Маарэн, в полном здравии. — начал он, поравнявшись с ними и положа руку на сердце. — И мы рады вновь повидаться с тобой, Велерион. — ответила Раирорэн. — Маа, ты не могла бы ненадолго нас оставить? —Разумеется! — сказала она с превеликим удивлением, будто по-другому и быть не могло. — Но потом загляни ко мне обязательно! — проронила Маарэн, уже уходя. — Почему не сообщил? — спросила Раирорэн, следуя к дому. — Что-то случилось? — Разве я похож на человека, принёсшего дурную весть? — Вовсе нет. Но я совсем не ожидала тебя увидеть. — Вы заняты? — Нет. — Раирорэн покачала головой. — Слегка шокирована. Но об этом поговорим в доме. — Как будет угодно. — ответил он, и дальше они шли молча.       Велерион с любопытством осматривал разнообразные дома, которые попадались им на пути. Он пытался понять, какие изменения коснулись деревни с тех самых пор, когда он был здесь в последний раз, ведь было это очень давно. Особенно ярких изменений гость не замечал. Там покрасили, здесь подлатали, тут достроили — деревня по-прежнему жила в своём медленном, скучном ритме, от которого он порядком отвык. Ему думалась, что деревня возросла в несколько раз, появилось с несколько десятков новых семей, а местное самоуправление ушло дальше примитивного собрания с парочкой старейшин. Но ожидания совсем затуманили голову, не позволяя трезво оценивать настоящее положение дел и уклад жизни на этой планете. Человеку, выросшему здесь и повидавшему множество других миров, горько смотреть на отстающую во всех смыслах родину.       Войдя в дом, где Велерион провёл всё своё детство и отрочество, он почувствовал знакомый запах целебных трав, который не могла бы заглушить никакая сила на свете, и ощутил нежное тепло, исходившее от трещащего камина. Он всегда был рад вернуться в обитель предков, где буквально каждая вещь вызывала в нём счастливые воспоминания, которые проносились перед его глазами радужным калейдоскопом. В тот же миг он остановил взгляд на лице своей матери, которая выжидающе смотрела на него. Он подошёл чуть ближе и крепко обнял её, компенсируя радушными объятия все те рассветы и закаты, что он был вдали от неё. — Ты во многом изменился. — проронила она, когда выпустила сына из своих рук. — Совсем похож на ливеронца. У тебя даже появился их акцент. — Прожили бы Вы там столько, сколько прожил я. — ответил он прямо. — Мне просто некуда деваться. — Твоя правда. — Раиро впервые одарила его улыбкой за сегодня. — Как дела в лазарете? — В лазарете дела идут превосходно. Больных нет, а если появляются, то уходят так же быстро, как скоро они одеваются. — И никаких интересных случаев? — Никаких. — подтвердил он, а для верности ещё и кивнул головой. — Нет ни войны, ни эпидемии, чтобы лечить постоянно прибывающих солдат или мутирующие болезни. Иналька, правда, вечно ворчит на это, но я нахожу ей какую-нибудь работу, чтобы занять. — добавил Велерион, говоря про свою ассистентку. — Она ещё молода, и не мудрено, что ей не хочется сидеть без дела. — Дело даже не в этом. — подёрнул плечами блондин. — Кто-то наговорил ей сказок, что знахари и лекари в благодарность за оказанную помощь получают горы денег, благодарностей, да ещё и вечно обязанных поклонников, готовых пойти ради тебя на всё. Быть может, в неспокойное время это действительно так, но сейчас у горожан не найдёшь ничего серьёзней, чем ссадины на ногах у детей и аллергию у новорождённых. — Стало быть, и в Митении всё складно да ладно? — спросила в свою очередь Раирорэн. — Не совсем. На Онере опять беспорядки из-за их сумасшедшей правительницы. Думаю, ещё немного, и дойдёт до кровопролития. — с тяжёлым сердцем проговорил миролюбивый Велерион. — У них что не день — всё война. — с такой же грустью объявила женщина. — Сплошная головная боль для остальных планет. — Пожалуй, что так. — заключил он, и, какое-то время выдержав паузу. — А как дела у вас? Маги, с которыми я общаюсь, не особо интересуются нашим краем. — Потому что у нас ничего и не случается… — в голосе прозвучала застоявшаяся тоска. — Ты сам об этом прекрасно знаешь. — К сожалению. — вздохнул он. — Как отец? Он спит? — Если бы. Сидит в подвале и что-то делает с прибором, который мог бы отпугивать бледнозубов. — она махнула рукой и закатила глаз. — Как так? Ведь отряды совсем недавно извели всех до одного! — Видимо, они пропустили одну стаю. — скептически ответила Раирорэн. — Я сама видела нескольких. Это лишь вопрос времени, когда они вновь станут бросаться на людей. — Ничего не понимаю… — пробубнил себе под нос Велерион. — Как так?! — Понятия не имею… Факт есть, и его не изменить. — Надо будет поговорить об этом с лордом Эпкарном. Быть может, стоит снова… — Не думаю, что это имеет смысл. — перебила Раирорэн. — Насколько нам известно, эти существа способны возрождаться, и принимают более сильную форму, чем прежде. Я заметила, что эти особи, в отличие от предыдущих, имеют более мощные лапы, длинные клыки и размером они чуть больше. — Похоже на сильное колдовство… Но никто из магов из того похода не обнаружил никаких признаков магического следа. Как-то это не вяжется. — Я всего лишь высказала подозрения. — повторила мать с небольшим недовольством в голосе. — Я не хотел Вас оскорбить. Просто меня приводит в замешательство вся эта ситуация. — Тем не менее, сейчас мы не в силах что-либо сделать. Двум лекарям тут не справиться. — Как не прискорбно…       Между ними снова возникла минута тишина, которая всегда появляется в тот момент, когда все интересующие вопросы, казалось бы, исчерпаны, и в голове маленькие человечки роются в малюсеньких архивах, чтобы найти новую ниточку для беседы и скрутить её в полноценный клубок разговора. За это время Валерион успел осмотреть кухню, в которой мог бы назвать точное расположение каждого предмета, не сменившего своего места с его последнего ухода. Широкие окна были занавешены шторами, окрашенными цветом только что появившейся листвы, тумбы, сделанные из красного дерева, имели искусную резьбу, и на них лежала кухонная утварь. Почти всю противоположную стену занимал огромный камин, в котором на сухих брёвнах горел никогда не угасающий огонь. — Что слышно про Пиптил? — Раирорэн сама продолжила разговор, переведя взгляд со своих бледных ладоней на сына. — Ничего. Звездочёты даже сомневаются, что после аномалии кто-то смог выжить. — Печальное известие… А исследовать поверхность? — Не представляется возможности. День и ночь бушуют метели, и это сбивает все телепортационные настройки. Предполагают, что буря имеет магическое происхождение, но обуздать её не под силу никому. — Надеюсь, когда-нибудь эта тайна приоткроет свои дверцы…       И снова воздух поедала напряжённая тишина, которая в этот раз, всё же, продлилась недолго, ибо Велерион, ведомый мыслью о шипящем камине, вспомнил про второго родителя, который за время разговора так и не высунулся из своего убежища. — Можно наведаться к отцу? — Идём.       Жестом руки Раирорэн поманила сына к дверце под деревянной лестницей, за которой прятался спуск в подвал. Велерион помнил, что отец ещё при нём обустроился в нижних комнатах, понатаскав туда всякой аппаратуры, столов для всех его нужд, и целую библиотеку, которая наверняка стократно увеличилась с тех пор. Отец всю жизнь прожил в этих землях, если не считать того времени, когда он служил в рядах королевских охотников. Примерно в то же время он и познакомился с Раирорэн, которая часто перевязывала полуживого храбреца после очередного набега на бледнозубов. Теперь же они оба живут в этой глуши, куда вести о событиях в мире приходили задолго после их свершения. Семья Велериона помогает жителям, которые обращаются именно к этим супругам со всевозможными проблемами , с деревенским простодушием считая их самыми опытными во всех вещах.       Велерион первый спустился по лестнице в подвал, где почти на каждой твёрдой поверхности горели магические свечи, чей огонёк хоть и светил ярко, но не сжигал тонкие фитили и не плавил мягкий воск. Взгляд упёрся в каменную стенку, которую с двух сторон пересекали высокие перегородки, но уже обклеенные тёмно-зелёными обоями, какие можно было видеть и во всех других комнатах. Среди яркой зелени выделялось два тёмных пятна, которые и служили проходом в разные комнаты. Повернувшись к своей матери, Велерион увидел жест, означающий, что идти нужно в левую сторону.       С осторожностью хищника открыв лёгкую дверь, Велерион шагнул внутрь и окинул голову внимательным взглядом. Весь пол был усыпан смятой бумагой, на которой то и дело проглядывали чумазые чертежи, как видно, пришедшие в негодность из-за определенных недостатков. По периметру комнаты стояло несколько столов, до отказа забитых сверхпрочными металлами, склянками со странными жидкостями и частями самых разнообразных существ, которые, пожалуй, не стоит рассматривать. На стенах висели светильники, бросающие яркие пучки света и не позволяющие ни одной точке сумрака протиснуться в сияющие владения. Под одним из таких источников огня на стуле сгорбился низкий человек, чья проплешина краснела под постоянным теплом огней, одетый в красный, простенький плащ и что-то судорожно пишущий на столе. Рядом со столом пристроилась обыкновенная трость из цельного дерева и простой вытянутой ручкой. Пишущий совсем не замечал вошедших, так как был не только полностью поглощён своим занятием, но и глух на одно ухо.       Вновь повернувшись к матери с немым вопросом, Велерион получил лёгкий кивок головой, и, чуть осмелев, приблизился к отцу, минуя разбросанные под своими ногами инструмены, и положил ладонь на плечо старика. Тот вздрогнул и тут же обратил взор на нарушившего его покой. Поначалу он будто бы забылся и не узнавал в молодом человеке собственное чадо, но после короткой заминки на его морщинистом лице появилась самая радушная и глупая улыбка, какую может выдать человек в его возрасте. Болотные глаза бегали по юноше, стараясь запомнить все детали его внешности, ведь он, как это всегда бывает в семьях, вновь покинет родное гнездо и ещё долго будет странствовать в неизведанных краях, прежде чем захочет вернуться. На большом носу с горбинкой, который унаследовал и сын, уселась железная оправа с двумя увеличительными стёклами, что помогали старику лучше видеть мелкие детали, а дрожащие губы всё время пытались что-то сказать, но то ли внезапное оцепенение мешало ему говорить, то ли сама трудность произносить слова. Тем не менее, у него хватило сил подняться с места и протянуть руки к сыну, которому пришлось слегка наклониться, дабы отец смог полностью обвить его шею руками. — Мой герой вернулся! — торжественно произнёс старик так, будто бы вокруг стояли все его друзья, перед которыми он хотел похвалиться. — Раиро, что ж ты не сказала мне!? — Наш сын решил сделать сюрприз, Дем. — улыбнулась она. — И он поистине приятен! — подхватил отец, а после взял в руки трость и поспешно, насколько позволяли его больные ноги, пошёл к лестнице. — Ну же, идём! Я хочу знать всё, что творится в мире!       Всё семейство проследовало наверх, на кухню, где расположилось за шестиместным столом. Демион расспрашивал сына о том же, о чём спрашивала мать ранее, поэтому Раиро особо не вслушивалась в разговор и была погружена в свои собственные мысли даже в тот момент, когда разговор перешёл от Велериона к отцу. Последний рассказывал о том, чему именно посвящал своё свободное время под землей. Его, как бывшего охотника, сильно волновала ситуация с вернувшимися бледнозубами, и он жаждал избавить население от этой болезненной мозоли, каждый раз выскакивающей на зелёном теле природы. Понимая, что извести этих тварей невозможно, он решил создать прибор, который мог бы внушать им страх перед поселениями и заставлять их обращаться в бегство. К сожалению, его изобретения не пользовались большим успехом, так как новые особи уже были невосприимчивы к тем сигналам, который издавал прибор, а каждый раз вычислять новую чистоту и менять «отпугиватели» было бы очень затратным и долгим процессом.       Объяснив все вышеперечисленные пункты сыну, Демион открыто высказался о подступающем к нему отчаянии, и в тот же миг смолк. Подбадривания сына на призрачный успех нисколько не утешили неугомонного изобретателя, и он, совсем расчувствовавшись, пожелал остаться в одиночестве и немного подремать. Раиро ненадолго оставила сына, сказав, что отцу ещё нужно помочь расстелиться. Оставшись наедине с самим собой, Велерион не без грусти заметил, как состарился его родитель, несмотря на то, что он прожил гораздо больше времени, чем было дано природой первоначально. Каждому ребёнку, всем сердцем и душой любящего свою семью, тяжело видеть, а иногда и осознавать, как скоро прекрасное, молодое лицо покрывается малопривлекательными морщинами, спина медленно превращается в горб, а глаза совершенно слепнут. К сожалению, а может быть и к великому счастью, простые люди лишены бессмертия, свойственного магам, точно как и маги лишены человеческой простоты и спокойной жизни.       От горьких дум мага отвлек звук каблуков, стучащих по полу, и он тут же обратил взгляд к круглой арке, через которую вошла Раирорэн. — Много ему осталось? — прямо спросил Велерион, и глаза матери тут же опустились в пол. Было видно, что она не хотела затрагивать тему, которая уже давно терзала её измученное сердце. — Не имею ни малейшего понятия… — всё-таки ответила она, усаживаясь напротив сына и укладывая руки на колени. — Быть может, завтра, быть может, через год, быть может, позже… Ты прекрасно знаешь, что теперь, когда организм привык к отвару и воспринимает его как обычное питье, ничто не способно удержать клетки от разрушений. Невозможно предугадать его кончину. — Давно Вы перестали давать ему побеги? — Как только он начал жаловаться на боль в коленях, а это начало сезона льдов. — перед ответом она издала протяжный вздох. — Тогда я поняла, что белуки перестали на него действовать. — Быть может я могу чем-нибудь помочь. — тихо проронил Велерион. — Велерион, — начала она со снисходительно-грустной улыбкой, — меня трогает твоя забота и стремление помочь. Но давай не будем забывать, что и я когда-то помогала людям, и о таких вещах знаю не меньше твоего, если не больше. Я перепробовала всё, что было в моих силах. Но он продолжал стареть. — сделав небольшую паузу, чтобы сказать последние слова истины, она продолжила. — Природа берёт своё. — Вы смирились? — Как я могу… — призналась Раирорэн после долгого молчания. — Хотя я до сих пор волнуюсь, когда он ложиться спать. Чудиться, что я перестаю слышать биение его сердца.       Женская жалость возобладала над разумом, которым руководствовалась женщина с тех самых пор, как переехала в деревню. Смерть собственного мужа ознаменовала бы для неё конец пребыванию в этом доме, а возможно, и в этой стране. Только любовь удерживала её на этом месте, только чувства не позволяли ей оставить дом, к которому никогда не лежала душа. Тягостная тоска по городским говору и приличиям, не намного отличавшиеся от деревенских, давно манили, но всяких раз их отрекали ради куда более сильного, светлого чувства, стоящего всяких жертв и потерь. Умрёт любовь, зачахнут и корни, крепко вросшиеся в землю и удерживающие её здесь, и тогда жизнь, незаконно опередившая её земное счастье, станет небывалом грузом даже для такой стойкой женщины, как Раирорэн Нертво. — Когда ты возвращаешься в Полимар? — справившись с одолевшей её слабостью, мать подняла пустой взгляд на тихо сидевшего Велериона и поспешила поменять тему разговора, чтобы снова не впасть во всепожирающую тоску. — Утром. — без утаек ответил он. — Сегодняшней ночью пройдусь по домам, поспрашиваю, что да как, потом ещё немного побуду с вами, а после… — Ясно. — бестактно перебила его Раирорэн, уяснив суть высказывания. — В таком случае я бы приступила немедленно. Если ты не забыл, немаги по ночам спят. — Да, разумеется. — Если тебе вдруг что-то понадобиться, я буду в оранжерее. — Это единственная Ваша отрада? — удивился он. — Разве Вы не хотите заняться чем-нибудь другим? — Ты снова забываешься, сын. — строго ответила она, сложив руки на животе. — Здесь не Полимар, где можно найти всякие развлечения, и ни один из тех городов, которые повсеместно встречаются среди других государств альянса. Здесь снежная, безжизненная пустыня, где люди с трудом выживают без должной магической поддержки. Сидарум так и будет бесполезным грузом, который тащит за собой Милитерий, пока никто не заинтересуется в нём. Но я не думаю, что это когда-нибудь произойдёт.       Велерион с жаром хотел возразить, но один холодящий душу взгляд разубедил его хоть как-то доказать матери, что она ошибается. Покорно свыкнувшись с её словами, маг не стал больше задерживать Раирорэн пустыми разговорами, за которыми часто проводят время члены семьи, уже успевшие выпросить всё и не в силах придумать новый, не повторяющийся вопрос. Расставшись с матерью, Велерион покинул особняк и, как и обещал самому себе, принялся навещать старых и новых знакомых, у которых, если не происходило что-нибудь серьёзное, оставался недолго. Проживание в одном из самых культурных городов магической вселенной он научился отказывать так, что люди, готовившиеся чуть ли не силой удержать его у себя, просто таяли от его красноречия и возвращались к реальности лишь после ухода своего гостья. Таким образом лекарь закончил свой обход лишь тогда, когда звёзды на небесной парче уже собрались в остроконечные узоры, рассеивая ту злосчастную тьму, что прерывала бодрствование дня и диктовала свету свои собственные условия. Убедившись, что он не упустил ни одного домишка во всей деревне, Велерион вернулся в затихший особняк, где из всех комнат только в одной горела маленькая свеча.