PLC — Бутылочка (feat. Луна) Здесь нет лиц, нет лиц, мимо лишь тени; Мы вверх-вниз, вверх-вниз, время для приключений — Проснись, проснись. В центре танцпола, как в центре вселенной, Тебе не спастись, здесь не берут пленных; Где твой дом, где твой космос? Я провалился под бас — Капитан, где твой компас? Куда это море несет нас?
Голова у Юры болела с самого утра. Ничего критического — он не умирал от боли, не загибался в судорогах, не сжимал черепушку в попытках облегчить спазмы. Но в районе затылка прилично ныло раздражающей коликой. Выпив несколько таблеток, скрипач надеялся, что его состояние облегчится. Не помогало. Тогда Музыченко решил, что сейчас — несмотря на проливной дождь — самая пора сходить за пивом в любимый продуктовый. Но его планы были беспощадно сорваны. Как и когда всё началось? Да еще ночью, как в театр вернулась Анечка. Немного устала, но с полной сумкой домашней еды — на пару-тройку дней им точно хватит. Микроволновка, слава богу, в наличии имелась. Как только девушка переступила порог гримерки, Юра немедля решил рассказать ей абсолютно всё, что произошло в здании за последние пару часов, в том числе и о находках в будке у сцены. Восприняла это всё Серговна крайне негативно. Почему — оставалось только догадываться. — А чего вы весь театр не позвали на это посмотреть? — ругалась девушка, кинув сумку на стол около зеркала. Аккурат около Пашкиной шляпы. Видимо, со всем этим он совершенно забыл про неё, вот и профукал. Юра отметил себе, что завтра надо будет обязательно ему её отдать, — почему без фанфар, без оваций? — она устало приземлилась на стул, надавив на виски пальцами, — нет, Юр, вы реально проебались. Этот человек в кратчайшие сроки узнает, что мы ведем против него плохую игру. Если якшается с призраками, то и о нас у них обязательно спросит. Техника бесконтактного боя провалилась с треском, — девушка вздохнула. Она понемногу успокаивалась. В театре никого не было, кроме них, поэтому её вступительных криков никто не услышал. Слава богу, — почему вы не оставили там, почему все перекопали, нахозяйничали… Полтора, блять, землекопа! — Да оно само вышло! — пытался оправдываться Музыченко, но получалось у него слабо, — там без вариантов было, это заметили бы в любом случае. А раз уж взяли — надо исследовать. Здесь оставлять не сочли нужным. — Почему меня не дождались? — а вот это уже вопрос за триста. — Паша хотел спать, и… — Паша много чего хочет, — ухмыляется Анечка и забрасывает ногу на ногу, — но это не значит, что разрешать ему можно абсолютно всё, — она замолчала, и Юра почувствовал себя пристыженным. Зачем они вообще полезли в эту будку? — И выгораживаться за его счет не надо. Ладно. Глупость уже сделана, менять что-то поздно, — ведьма повернула голову и осмотрела себя в зеркало. Вроде прилично выглядит. Макияж в порядке, волосы тоже уложены. Ну просто мечта, а не женщина, — то, что меня вы не дождались, — тоже херово. Но допустим. В следующий раз вы моментально меня оповещаете о всех своих находках и гениальных мыслях. — Договорились! — с легкостью согласился Юра. Кажется, отделался он только небольшим выговором. Конечно, Никитина будет дуться первое время, но уже скоро забудет про это, как о страшном сне. Эта ночь так и прошла. Уже наутро — около часа дня — Юра проснулся разбитым и с больной головой. Спать столько много явно вредно для здоровья. Он никогда не спал так раньше, всегда имел привычку вставать в полдесятого, если не раньше, чтобы привести себя в божеский вид, приготовить небанальный завтрак и собраться на работу. А что же есть сейчас? Музыченко так бы и лежал в кровати до самого вечера, кутаясь в одеяло, — всё равно на репетиции не нужен был, прогонялись сегодня те, кто участвовал в выходном концерте, поэтому можно и поваляться. А потом встать и сходить за пивом. Авось и голова пройдет, и время скоротать удастся до приезда Личадеева. Планы были нарушены Анечкой. Ворвалась она в гримерку словно торнадо. Сегодня у неё явно горели все дедлайны, и поэтому носилась девушка ну просто с сумасшедшей скоростью, пытаясь быть везде и сразу. И сюда она пришла, естественно, не просто так. — У меня деловое предложение, — начала она с порога, а потом захлопнула дверь, тут же повернув на ней замок. Разговор, походу, предстоял серьезный. Юра, разочарованно хныкая, вылезает из-под одеяла и смотрит на замершую Аню, — тебе оно может не понравиться, но раз вы дали нашему сопернику повод нас обнаружить, то и нам медлить нельзя. — Поконкретнее, — Музыченко зевнул в кулак так сильно, что у него чуть челюсть не вывихнулась, — время — деньги. — Короче. Наверное, это прозвучит для тебя очень и очень странно, но всё же. Я хочу тебе предложить вызвать дух Игоря. Архипова, — добавила она как-то стыдливо, переступив с ноги на ногу. Юра замер с кулаком около рта, — вызвать и поговорить. Не мог же он упасть замертво просто так, ничего не видя и не слыша. Даже ты что-то разглядел. А он уж наверняка пойдет с нами на контакт и сможет нам что-то рассказать. — Про свою смерть? — сипло спросил скрипач, укладываясь назад на подушку. Настроение от «хорошего» скакнуло вниз до отметки «ниже среднего». И так было каждый раз, когда кто-то упоминал в диалоге его умершего друга. Класс. Просто здорово. — Да, — кивнула ему Серговна, — я пойму, если ты откажешься в этом участвовать или просто не одобришь, — на последнем слове Музыченко тяжело вздохнул, прикрывая глаза. Ну почему нельзя натянуть одеяло до самого лба и этим самым укрыться от всех своих проблем? От всех болей и переживаний. Так, чтобы ничего не чувствовать. — При чем тут моё одобрение, — он грустно усмехнулся, — если это нам поможет, то единственный мой вопрос: «почему мы не сделали это раньше?». — Не знаю, — девушка победно подняла руки, — я думала, что у нас будет время тихонько прощупать почву, не прибегая к иным силам… — Аня не договорила. И так понятно, что она хотела сказать «а всё, как обычно, пошло не по плану», — если ты в деле, тогда надо написать Паше. Может, он будет против, — ведьма хихикнула. Вот кому-кому, а медиуму палец в рот не клади — дай пообщаться с кем-нибудь из этих, — в чем я, конечно, сомневаюсь. Но написать всё равно надо. — Сейчас напишу, — кивает ей Музыченко. Номер, благо, теперь есть, можно хоть уписаться сообщениями в третьем часу ночи, когда станет особо пусто и грустно. На его ответ Серговна лишь приподнимает брови, но по делу ничего не говорит, — а еще за пивом схожу потом и вернусь. Тебе взять что-то? — парень усаживается на кровати. Сначала надо бы умыться сходить и зубы почистить, а потом за пивком бежать. Ливень за окном усилился. Непонятно. Температура вроде чуть ниже нуля. Почему не снег? Хотя и его обещали. — Нет, — резко отвечает ему Аня, повернувшись всем корпусом. Ответ был настолько резким, что скрипач понял, что относится он совсем не к последнему вопросу, — если мы сегодня будем кого-то вызывать, то до завтра ты без алкоголя, — Юра сомнительно на неё посмотрел, — нельзя употреблять спиртное, если ты собираешься вступать с чем-то в контакт. Ты, конечно, вряд ли будешь, но лучше подстраховаться. Только что у Музыченко забрали последнюю надежду на то, что этот день не мог быть настолько ужасным, каким он казался изначально. Парень утыкается лицом в руки и почти равнодушно кивает. — Огонь, — отвечает он кисло и вздыхает. Еще и без пива. Что за разочарование? — Нам нужна его фотография, — его комментарий Никитина оставляет без внимания, — у меня в шкафу должна была где-то быть, — фото Игоря очень долго висело на почётной доске «Лицедеев» на первом этаже у гардероба. Убрали её оттуда не сразу после его смерти, а только спустя несколько месяцев. Хранила её бережная Анечка у себя в кабинете среди прочих документов. Юра был уверен, что её запасливость когда-нибудь спасет ему жизнь. — Хорошо, — только и остается ответить артисту, наблюдая, как Никитина уже упорхнула прочь на свои завхозские и прочие дела. Девушка она занятая, работа есть всегда. В отличие от самого Музыченко. Последующие полчаса парень тратит на утренний туалет и, куда же без этого, на сигаретку под крышей около входа. Там он пересекается с еще несколькими людьми из его труппы. Тоже курят, общаются, смеются. Юре даже смотреть на них было страшно. Это все — потенциальные убийцы, и выглядеть они могут как угодно. Именно поэтому, чтобы не навлечь на себя странные вопросы, скрипач курит в одиночестве, отсалютовав им. Голова все еще продолжала болеть, но уже чуть поменьше. На улице было настолько сыро, что ощущение холода и влажности не пропадает, когда Музыченко возвращается в пустую, тёплую гримерку. Юра плюхается на диван, оставляя куртку на вешалке, и со вздохом берет в руки телефон. Чем заниматься — непонятно. Скучно. За пивом — нельзя. За стеклом — дождь. На душе — тоска. Одни расстройства от сегодняшнего дня, ей-богу… На разблокированном экране гаджета оказывается сообщение, что внезапно, от Паши. Как раз, как раз. Как чувствовал. Медиум-хуедиум, 13:47 Ну как там у вас дела? Очень непривычное начало диалога. Но Музыченко нравится. Всё равно делать нечего. Юра, 13:49 И тебе привет! Да нормалёк. Серговна бесится. Медиум-хуедиум, 13:50 хаххахах для неё это норма, она же женщина, они все такие ты ей рассказал всё? Юра, 13:50 Конечно. А ты думаешь, чего она лютует… Медиум-хуедиум, 13:53 Злится, что мы ничего ей не сказали? Юра, 13:53 Ага… Медиум-хуедиум, 13:55 Вот такие мы с тобой скрытные редиски. пусть привыкает Юра, 13:55 ахахахах действительно, сущность овощей так и проявляется сквозь кожу ты кстати шляпу свою забыл у меня на столе Ты занят чем-то? Медиум-хуедиум, 13:58 Ну у меня пара, но в целом пох спасибо, что сказал. я заберу сегодня) Юра, 13:58 Учись, студент блин. Тебе еще диплом получать Медиум-хуедиум, 13:59 Мам, ну я учусь не ругайся на меня Юра, 14:00 По тебе заметно! Прогульщик ебаный Анька бесится скорее с того, что мы ей посмотреть не дали. И с того, что ты себе всё забрал. Не доверяет. Медиум-хуедиум, 14:03 скорее беспокоится. небезопасная эта вся хуета Юра, 14:03 А КТО МНЕ ВЧЕРА ПОЛЧАСА ЗАЛИВАЛ ЧТО ЭТО ВСЁ БЕЗОПАСНО Я ЗАБЕРУ ЭТО К СЕБЕ ДОМОЙ В КОМНАТУ И ЧТО ВООБЩЕ РАБОТАЮТ СПЕЦИАЛИСТЫ??? Медиум-хуедиум, 14:05 Так специалисты и работают, всё пучком. Я о том, что любая паранормальная хрень небезопасна)))) Юра, 14:06 Пошёл нахер. Я тебе буду всё выдавать теперь под расписку Анечки, клянусь Кстати тут у нас идейка возникла Медиум-хуедиум, 14:07 я сделаю вид, что твои слова меня не обидели что за идея? Юра, 14:08 Я хз, как ты к этому отнесешься, но у нас есть предложение вызвать дух Игоря. Ну Архипова который полгода назад умер. Поговорить. Может, дельное чё скажет Медиум-хуедиум, 14:08 да я в курсе кто это. хорошо, я за. Я тогда после пар к вам сразу, проведу сеансик) хорошо, что предупредил. Я после учёбы планировал дябнуть пивка (( Юра, 14:09 Ты согласился так быстро, что мне даже не по себе… я тоже планировал, кстати. Надо дябнуть вместе после. Ты во сколько приедешь? Медиум-хуедиум, 14:11 Ну если проебу акробатику и элективы, то приеду через час Юра, 14:11 А если нет? Медиум-хуедиум, 14:13 А если нет, то буду в районе семи-восьми. Юра, 14:14 Акробатируй на здоровье))) Медиум-хуедиум, 14:14 Эх… Юра отложил телефон в сторону. Разговор был закончен. Осталось как-то провести свободные часы до приезда Паши. Кажется, просиживать жопу придется еще часов пять. Отстой невероятнейшего масштаба. Надо бы заглянуть к Кикирону. Скрипач был уверен, что слышал его и Мустаева с третьего этажа, когда спускался покурить. Сидит, наверное, где-нибудь в тихом месте, афиши свои клепает или в технике копается. В последнее время друзья стали общаться так редко, — как раз после воскресенья — что Юре было совестно. Хотелось провести с ним побольше времени, так как он знал, что Анисимов тоже дуется. Уж слишком часто они зависали вместе до предыдущих выходных. Изменилось всё в один час. Случившегося не воротить, но Музыченко стал задумываться о том, что лучше всего этого бы не было. Ни ночи, ни Паши, ни Серговны-ведьмы. Всё шло своим чередом. Ну умер и умер — чего бубнить-то. Вот только на нём это всё вряд ли остановится. Череду смертей Юре хотелось остановить сильнее, чем вернуть всё назад. Через несколько часов, как раз в половину восьмого, происходит почти что встреча века. В длинном коридоре, сами того не ожидая, сталкиваются сразу трое. Паша, не снявший промокшее пальто с тела и не менее мокрые очки — с глаз, у лестницы с первого этажа. Анечка с небольшой женской сумкой на плече и пуховиком через руку, явно из своего кабинета. Юра в куртке, идущий курить с переставшей болеть головой, до этого просто шляющийся по полупустым помещениям, минут пять назад оставивший работающего Кикира. Сашку он сегодня наверняка задолбал своим присутствием под боком — отвлекал и отвлекал без конца. — Как удачно, — ухмыльнулась Никитина, замирая около двери, ведущей на сцену, — и все готовенькие. Ну что, поехали? — Куда? — тупо спрашивает Юра. Он пока что не думал детально о предстоящем сеансе. Признаваться себе в том, что он ссал, не хотелось, — а где… — Туда и едем, — девушка улыбнулась и подошла поближе к ребятам. Медиум встряхнул мокрыми волосами, сбрасывая лишние капли на пол. В Питере сегодня шел снег с дождем. Как типично, аж тошно, — ко мне. Не думаю, что вызывать здесь будет разумно, — она осмотрела Музыченко, замершего на одном месте, — ты потом ночевать тут не сможешь. — Очень точно подмечено, — хохотнул скрипач. Вот где собака зарыта. Об этом он точно не подумал, — я готов! — Сейчас, я шляпу заберу — и поедем, — кивает им Паша и делает шаг в сторону гримерных. Девушка возвращает медиума, хватая за мокрый ворот пальто, — эй… — Никуда она не денется, потом заберешь! — Никитина упирает руку в бок, — Юрка закрывает гримерку, никто туда не попадет. — Но… Шляпа моя… — расстроенно бормочет Личадеев, моментально становясь еще более несчастным, чем обычно. — Боже, идите греть машину! — вновь смеется Юра. До чего же дурак, ей-богу, без шляпы своей никуда не поедет, — я сейчас схожу и принесу её тебе. — Спасибо, — медиум засиял, как начищенный чайник, и довольно улыбнулся. Скрипач закатил глаза. Как будто тому не девятнадцать, а лет на шесть поменьше. Убедившись, что они ушли прогревать машину, Юра развернулся и направился к гримерке. С собой, наверное, стоит взять еще зарядку для телефона. Он обещал разрядиться в ближайшее время. Так что поход за шляпой можно не считать бесполезным. На улице оказалось холодно и мокро. Музыченко тут же натягивает на голову капюшон. Выглядит он комично — с чёрной шляпой в руке, из-под которой торчит белый свернутый провод. То, что недоснег будет лететь с неба, парень предполагал еще на лестнице, поэтому поспешил спрятать зарядку под фетр. Машина ведьмы приветственно моргнула фарами, когда Юра огляделся, выйдя из театра. Да уж, далековато девушка устроилась. Теперь бежать и мокнуть. Дождь лил приличный, хотя днём шел снег. Вон, даже сугробы на других тачках имеются, не успели растаять. Погоду ужасно колбасило. Скрипач не завидовал беднягам, зависимым от погоды. А вот в машине было тепло. Садится Юра на переднее сиденье, увидев, что его оставили пустым специально для него. Паша, насупившись, как воробей, сидел сзади. Все еще не высох. Решил, судя по всему, добраться до театра общественным транспортом. Вот только не учел, что от остановки пилить и пилить по дворам, за такое время можно успеть прилично промокнуть. Что он и сделал. Как только медиум получает свою шляпу, то довольно улыбается, надевая её на голову, и еще раз благодарит Юру. Тот добродушно ухмыляется. Расстроенный Пашка ему не нравился. И так глаза побитой собаки по жизни, а если озаботился чем-то — так вообще капец. — У тебя нет доски дома? — спрашивает он у Ани, когда машина неторопливо трогается с места. Никитина сначала молчит, видимо, вспоминая, а потом мотает головой, — ладно. Значит, будем так. — Значит, будем так, — улыбаясь, повторяет за ним Серговна, когда поворачивает на соседнюю улицу на светофоре. Паша мнется еще несколько секунд, а потом откидывается на стекло, закрывая глаза. Юра, бросив взгляд в зеркало заднего вида, едва удержался от смешка. Личадеев был как сурикат — отрубило его ну просто моментально. Прошла минута от начала поездки, а он уже сопел в стекло, так и не сняв с себя тяжелое промокшее пальто. — Пусть спит, не буди, — хихикает Анечка и плавно тормозит. Красный. За стеклом стучал дождь. Шумел и шипел, растворяясь в лужах асфальта, — силы ему сегодня понадобятся, — Юра кивает. Паша с чуть вздернутым носом и приоткрытым ртом выглядит презабавно и умильно. — Ехать долго? — спрашивает Музыченко и совсем чуть-чуть прибавляет громкости на радио, чтобы не разбудить аккордеониста. Марс — Бог Войны, не слышащий молитвы, Вали с Олимпа — пушки на пол, к чёрту битвы; — Часа полтора, — Никитина жмет плечами, — пробки дурацкие. И дождь. — Все, как обычно, разучились водить при любой непогоде, — недовольно цокает Юра и переводит взгляд на стекло, двигая ступней в такт Нойзу. Стекло мокрое. Из-за капель огни за ним расплывались, создавая причудливые картины. Девушка молча кивнула, приподняв уголки губ.***
Юре в квартире Никитиной бывать уже приходилось по самым разным причинам. Жила девушка на Дыбенко, в типичном спальном районе. Квартира у неё тоже была достаточно типичной для такого района. От входной двери по правую руку была кухня, уходящая чуть далее, в глубину квартиры, а перед ней — две одинаковые двери — явно в туалет и ванную. Коридор уходил налево, оканчиваясь спальней. Вторая комната, гостиная, была в самом коридоре, ровно по центру, почти прямо напротив входной двери. В целом, очень даже уютно, хоть и пустовато по интерьеру. Но жить здесь надо было не скрипачу, поэтому ничего сказать он не мог. Половину времени девушка всё равно проводила у мамы, которая жила в нескольких домах далее на соседней улице, и сюда приходила только поужинать и поспать. Время было около одиннадцати, когда вся компания добралась до квартиры. По пути, раз уж сегодня с Анечкой были мужчины, она заехала в магазин, решив, что десять вечера идеально подходят для закупки самого основного в дом. Самое основное вышло на несколько тысяч рублей и четыре полных пакета. Часть еды, естественно, улетит маме, из другой части ведьма наделает еды на работу, чтобы Юра не умер с голоду, а остальные вещи были просто бытовыми. По крайней мере, именно так Серговна оправдывалась, когда ребята тащили её пакеты до машины. «Не продукты, а кирпичи продают в этом вашем Магните», — недовольно думал Музыченко, сгружая пакеты в багажник. На данный момент он от ноши избавился, но уже начинал предвкушать подъем на четвертый этаж. Лифта в пятиэтажных домах не предусматривали, и естественно, идти придется пешком. До квартиры ребята поднимались с отдыхом через каждый пролет. Особенно Паша, которого разбудили в машине не самым приятным образом. Ему просто открыли дверь, и несчастный медиум почти что вывалился на асфальт, но был вовремя пойман Юрой. И уже через мгновение они тащились за ведьмой в крупный магазин, пока Личадеев пытался продрать глаза. Пакеты были сложены на кухонный стол. Юра плюхнулся на табуретку, положив рядом и свою пачку сигарет. Серговна, продолжая благодарить ребят, летала по кухне, расфасовывая покупки по ящикам и холодильнику, а скрипач удивлялся, сколько в ней вообще энергии, что она такая заводная. Паша появился на кухне через пару минут, держась за поясницу. Юре его было даже немного жаль — он догадывался, что из-за аккордеона спина болит зверски. — Где общаться будем? — спрашивает он у Ани, почти закончившей с раскладыванием купленного. Она, хлопнув холодильником, повернулась к нему. — В гостиной, — Серговна сняла резинку с руки и, приподняв волосы, стала наспех собирать их в хвост, — это дверь не доходя до конца коридора. Там места много, удобнее будет, — Личадеев на это только кивнул, перестав выгибаться, и убрал руки с поясницы, — пойдемте. В полночь начнем. — А когда можно? — осторожно спрашивает Юра, поднимаясь из-за стола. Где-то он читал, что паранормальная активность наиболее доступна для общения или выхода из мира иного с полуночи до трех часов ночи. — С двенадцати до трех, — ответила ему Никитина из коридора. Именно так. Источник не соврал. В гостиной было прохладно — фрамуга чуть-чуть приоткрыта. Здесь ничего не поменялось с последнего визита Музыченко. По левую руку от входа — диван, прямо по курсу — стол и окно. У стен стояли пыльные шкафы, забитые непонятно чем. Обои в комнате были тёмные — с какими-то рисунками и вертикальными полосками на мрачно-зелёном фоне. Но гостиную это не портило. Она немного выбивалась из самой квартиры — та была сама по себе достаточно светлой, и эта комната была в ней как тёмное пятно на белом листе бумаги. — Я сейчас, — кивает им Анечка, заглядывая в гостиную, а потом скрывается в коридоре. Видимо, в спальню за чем-то для проведения спиритического сеанса. Доски для диалога с призраками у неё не было, поэтому выкручиваться придется как-то по-другому. Личадеев отходит к столу и опускает на пол около него свой нож с широкой рукояткой. Не был он похож на типичный предмет кухонной утвари. Сразу видно, что какой-то коллекционный, редкий. На рукоятке был высечен рисунок серебром или его имитацией. Красиво. Само лезвие было остро наточено. — Что мы хотим узнать? — наконец спрашивает Юра, нарушая этим тишину, когда они с Пашей остаются наедине, — ну, от духа. — Не знаю, — насмешливо улыбается Личадеев, оперевшись на стол руками, — это была ваша идея кого-то вызывать. Вопросы в студию должны быть от вас, — это… Это же Игорь. Боже. Юра так много хочет узнать. Так много хочет спросить. Но делают они это не из-за скукоты. У них есть определенная цель — её и надо придерживаться. — Как он умер. Что он видел, — наконец произносит скрипач, вздохнув, — там же было светло. Наверняка что-то да видел. То, что стало причиной его смерти, — артист почти проглатывает последнее слово. — Если ты хочешь спросить что-то еще, что-то более личное, что-то передать, то… — мягко начинает медиум, но Юра отвечает категорическим отказом. Это слишком личное. Для всех. Может, потом. Но не сейчас. Музыченко не может пока устаканить у себя в голове то, что вызывать они будут именно его близкого друга. — Нет, — тот мотает головой, — сначала выясним самое главное. Развлекаться будем после. — Второй раз не предлагаю, — Паша пожимает плечами. По нему видно, что формулировка «развлекаться» ему не очень понравилась, но сказанных слов назад не вернуть. Медиум открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но не успевает. В комнате почти что бесшумно появляется Серговна, неся в руках несколько крайне интересных вещей. Юра пропускает её вперед и ближе подходит к дивану у стены. Аня улыбается и наклоняется, укладывая принесенные вещи на пол почти по центру комнаты. Паша с благодарностью кивает ей, переведя взгляд на настенные часы. Чуть больше, чем половина двенадцатого. Уже скоро. — Так, — Личадеев усаживается на паркет, когда ведьма отходит в сторону, и заправляет волосы за уши, складывая ноги по-турецки. Юра забирается на диван, закинув ногу на ногу. Перед медиумом лежало несколько вещей. Дальше всего стояла бело-желтая свечка с зажигалкой. Ближе лежала фотография Игоря. Смотреть на нее не хотелось. Он помнил это фото. Архипов был на ней такой довольный и счастливый… Это разбивало Музыченко сердце. Около фотографии покоился нож. Слева от фото, на другой стороне, лежала иголка с красной ниткой. Анечка обо всем позаботилась, вставив нитку в ушко самостоятельно. Игла была цыганской, приличного такого размера. Наверное, ей даже можно убивать, — рассказываю самое основное. У нас есть еще время, — Юра кивает. Эти вводные предназначены явно для него, — самое главное — прямо сейчас мы снимаем с себя абсолютно всё металлическое — часы, кольца, перстни, цепочки, пирсинги. Всё. Только если это не является элементом защиты, — Паша осматривает скрипача, улыбнувшись, — думаю, вряд ли. Так что раздевайся, — артист закатывает глаза шутливо, но оголять себя начинает. С руки он снимает часы, а с безымянного пальца — перстень, подаренный отцом, — телефоны переводим в беззвучный режим, отключаем мобильную связь и вай-фай, — Музыченко тоскливо кивает и открывает настройки, бесстыдно игнорируя какие-то ссылки от Кикира. Сейчас не до этого, — далее… — Паша обернулся, — фрамуга уже открыта. Замечательно, — медиум вздыхает, — еще далее. Мы молчим. Точнее, вы. Либо общаетесь только шёпотом. Разговор в полный голос не допускается, — Юра кивает. Пока всё понятно. Его постепенно начинает охватывает незнакомое раньше волнение. Такими вещами он точно занимается впервые, — общение с духом осуществляю только я. Никто из вас не должен влиять каким-либо образом на мою работу. Не мешать. Не отвлекать. Не вырывать из сеанса, — Музыченко вновь кивает. Стало еще страшнее, но уже, скорее, за Пашу. Вдруг что-то случится? Конечно, для него это не первое общение с чем-то иным, но всё же, — еще одно важное — это страх, — Личадеев перевел взгляд прямо на скрипача, а тот моргнул, будто пойманный с поличным, — страх ухудшает энергетику и омрачает её. Мы пришли вести диалог в мирном тоне, почему тогда от тебя исходит страх? — Паша мотает головой, — дух тебе ничего не сделает, он просто не сможет. По крайней мере, пока здесь я, — он вздыхает, — вроде бы ничего не забыл. Анечка, стоящая у двери, кивнула и сложила руки на груди. Личадеев берет в руки массивную свечу с зажигалкой и осторожно щелкает колесиком. Фитиль зажегся почти сразу. Он устанавливает свечу напротив себя за фотографией и склоняет голову. Ведьма гасит свет, и комната тут же погружается в темноту. Единственный источник света — пламя свечи. Оно отбрасывает на тёмные стены кривые искаженные тени, и Юра пытается успокоить растущее волнение внутри, бросая взгляд на часы. Часы на стене показывали пару минут до полуночи. Время инструктажа пролетело как-то слишком стремительно. Паша, вздыхая, вкладывает руку в руку, с силой сжав пальцы. — Фотография одна? — медиум всматривается в лицо Игоря, запечатленное и лежащее перед ним. Аня отвечает ему негромкое «да», — очень жаль, — его пальцы хрустнули, и Паша, зажмурившись, начинает разминать каждый из них отдельно. Юра тоскливо вздыхает и устраивается поудобнее. Комната выглядела жутковато в этом мраке, который нарушался только горящей посредине комнаты свечой. Музыченко наблюдает, как аккордеонист трет ладони друг об друга, не поднимая век, но молчит. Тишина в квартире стояла практически гробовая. — Нам ничего точно не надо делать? — неуверенно спрашивает скрипач и получает отрицательный моток головой. Артисту было как-то неудобно, что они будут просто сидеть, пока медиум будет вести разговор с духом. Произносить то, что это Игорь, Музыченко отказывался пока даже мысленно. Слишком болезненна для него эта потеря. — Полночь, — Паша, хрустнув пальцами в последний раз и открыв глаза, бросает взгляд на настенные часы. Стрелки синхронно застыли на цифре «двенадцать», — нам пора начинать. Юру охватило жуткое волнение. По ощущениям, практически захлестнуло с головой, отозвавшись тянущей болью в районе живота. Он забрался на кровать с ногами и шумно сглотнул, тут же ловя на себе взгляд Серговны. Девушка помотала головой, напомнив о том, что бояться нельзя. Легко сказать, а сделать невероятно сложно. Горло пересохло от волнения, и скрипач сжал пальцы левой руки пальцами правой, пытаясь успокоиться. Надо вспоминать слова Паши. Он же сказал, почти что обещал, что дух им ничего не сделает. Он просто не сможет оказать на присутствующих в комнате влияние, особенно если медиум его припрет к стеночке. Паша, вздохнув, приподнял фотографию Игоря с пола. Он несколько секунд молча смотрел на неё, а потом уложил прямо перед горящей свечкой. Пламя едва заметно двигалось, отбрасывая на стены кривые тени, ужасающие своими обличьями. Лицо Личадеева в этой полутьме казалось угрожающе спокойным и в некой степени страшным — тени ложились на щеки. Парень берет в руку нож, вздохнув и расположив пальцы над фотографией, тыкает в кончик указательного у ногтя острием. На спокойно лежащее фото капнуло несколько капель крови, и Юра прерывисто вздохнул. — Вы либо молчите, — предупреждает Паша и, убрав всё ненужное, приподнимает свечку на фотографией. Поверх крови, мешаясь с красным, закапал бело-жёлтый воск, — либо разговариваете шёпотом и по делу. Но меня вы не прерываете в любом случае, — Юра ответил на это кивком, а Аня, стоящая у двери, просто промолчала. Личадеев опускает пальцы руки на фотографию, прочищая горло кашлем, а второй рукой поднимает нитку с пола. На красной нитке повисла длинная игла, острием смотрящая прямо на фото на полу. Юра замирает, прижав колени к груди. Свое сердце, которое шумом отдавалось в уши еще минуту назад, скрипач больше совсем не слышал и не чувствовал — будто его вообще не было. — Игорь, — шепчет Паша, не отрывая взгляд от фотографии, — Архипов. Ты слышишь меня? — никаких изменений или звуков не последовало, — если да, то иди на мой голос, — рука медиума дрогнула, заставляя дернуться и иголку, повернув её к пламени, — я не хочу причинить тебе зла. Нам надо с тобой поговорить. Наши намерения абсолютно благие, — пламя свечи едва заметно дернулось, будто от потока тёплого воздуха. Юра замер, — пожалуйста. Я здесь не один. С кем ты имеешь желание вести разговор? Шёпот медиума становится почти неразличим. Нитка в очередной раз дергается, но в этот раз Музыченко уверен, что рука у Личадеева не дрожала. Иголка, словно ведомая легким сквозняком или задетая краешком пальца, качнулась назад. Указала она определенно на Пашу. Тот кивнул и прикрыл глаза, вздохнув, — хорошо, — всё еще шепотом, — поговори со мной. Мне нужно узнать о твоей смерти, — пламя заметно дрогнуло, заставив уродливые тени на стенах искривиться еще сильнее, — расскажи мне, как ты умер. Что ты видел перед смертью? — Паша переводит взгляд на свечку. В его больших глазах Юра замечает проскользнувшее недоверие. Он будто не мог понять что-то. Брови медиума свелись к переносице, — что?.. — Личадеев жмурится на секунду, дергая головой, точно ему было больно, — что ты чувствовал в тот момент? — рука Паши продвигается вперед, замирая прямо над свечой, и парень в очередной раз морщится. Пламя, видимо, кусает его запястье. Юра сглатывает слюну, надеясь, что этот звук ему не помешает. Но медиум, кажется, этого даже не слышал. Он безотрывно смотрел на свечу, и взгляд его становился всё растеряннее с каждой секундой. В это же мгновение Музыченко, дернувшись, услышал стук. Стучали из этой же квартиры, но с кухни, прямо по совместной стенке. Страх парализовал скрипача, и в полумраке он, пытаясь не отдать остатки рассудка, вылавливает внимательный взгляд Никитиной. Успокаивающий и ободряющий, мол, смотри, раз мне не страшно, то почему боишься ты? — почему? — шепчет Паша, разрывая звенящую тишину, и сжимает нитку в руках крепче. Иголка, внезапно ожившая, настойчиво предлагала опуститься пониже к огоньку, и, естественно, обжечь этим самым тонкую кожу руки. Личадеев терпит огонь, более, чем неприятный, и выдыхает через нос, — пожалуйста, я не… — Паша… — шепотом зовет его Аня, напрягаясь, и Юра нутром чувствует, что что-то идет не так. Если в сеанс вмешивается даже ведьма, знающая, что делать этого нельзя, что-то определенно пошло по говну. Медиум не реагирует. Он продолжает сверлить взглядом свечу, хмурясь. Юра видит, что рука его мелко дрожит. Алая нить до сих пор не воспламенилась. Личадеев кусает губу и наклоняется ближе к огню, не убирая пальцев с испорченной фотографии Архипова. В его глазах проскакивает раздражение. Слишком очевидное, чтобы его не заметить, — Паша! — зовет Серговна уже громче, пытаясь достучаться до него, — контролируй себя! Личадеев молчит, ничего не отвечает, а потом почти подскакивает на месте. Рука с ниткой приземляется на пол, сжатая в кулак, и Паша склоняется над фотографией и свечкой невероятно низко. Прядка, выбившаяся из-за уха, застыла в десятке сантиметров от огня, рискуя загореться в ту же секунду. Стук в стену повторился. — Умоляю! — просит медиум, сжимая зубы, — хватит этих увиливаний! Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь… В коридоре хлопнула дверь, заставив Юру дернуться и едва удержаться от крика. Слишком неожиданно и громко. Эта дверь была дверью в кухню, откуда и раздалось несколько стуков. Музыченко клянется себе, что он слышал — этого нельзя не услышать. Он слышал шаги. Шелестящие и осторожные, будто кто-то крался и хотел, чтобы его не заметили. Скрипач вслушался — за неуверенными шагами раздавался скрип половицы. Ему не кажется. Кто-то идет. Анечка протягивает руку к двери и поворачивает замок до щелчка. Юра сомневается, что это поможет от того, что к ним пришло, но, видимо, фору им даст. Медиум приподнимает голову, возвращая взгляд на свечу. Стук повторяется, но вот только не в стенку. Он был уже в саму дверь в комнату. — Никого не смей впускать! — шепотом просит Личадеев, не отрываясь от пламени, а Аня кивает, вместо язвительного заявления, что она не настолько глупа. Стук повторяется, а Юра чувствует, как у него внутри всё падает. Нечто стоит прямо за их дверью и стучится. Издевательски и игриво. Как будто оно не может попасть сюда и без этого несчастного замка. Что-то постучалось вновь. Паша дергается и тихо шипит, едва не заваливаясь на бок, но пальцев с фотографии не убирает. Взгляд от пламени улетает прочь. Рука, в которой он продолжал сжимать нитку, в кулаке мелко-мелко дрожала от напряжения. Медиум, вернувшийся в сидячее положение, осматривает комнату невидящим взглядом, полным ледяного страха, почти что ужаса. По стенам бегали тени — пламя свечи неустанно дрожало, грозясь вот-вот потухнуть. Тёмно-зеленые обои с узорами искажались. От стен отталкивалось ощутимое напряжение. Юра чувствовал это, как слышал те шаги в коридоре. Как этот стук. Чувствовал, как оно стоит прямо за их дверью. Не дышит. И сердце у него не бьется. Окно с треском захлопнулось, срывая задвижку, и Музыченко в очередной раз дернулся. Сердце вновь колотилось как бешеное. Не бояться. Не бояться. Ему нельзя бояться. Страхом оно только подпитывается. Сжимай зубы и терпи. Сжимай зубы и терпи. Скрипач ощущал, как дрожат его собственные руки, и он прячет их в карман толстовки на животе. В комнате стало холодно — промерзли даже пятки в теплых носках. По плечам Паши, по краю татуировок, не скрытых громадной чёрной футболкой, пробежались мурашки. Юра очень надеялся, что они от холода, а не от страха. Личадеев расправил плечи и выдохнул, вернув взгляд на свечу. Былого ужаса в нем уже не было. — Наше общение подошло к концу, — резко обращается Паша едва слышно к фотографии, нарушая повисшую тишину. Хрипло и устало. Будто не своим голосом, — спасибо тебе за всё, Игорь. Покойся с миром. Vale!* — медиум склоняет голову, заставляя прядь волос дернуться, переворачивает фото Архипова белой рубашкой кверху и задувает свечу, выпуская воздух из сложенных губ. Комната моментально погружается во тьму. Юре хотелось вскрикнуть. Он был уверен, что в самую последнюю секунду на стене рядом с отброшенной длинной тенью Личадеева он увидел еще одну, очертаниями напоминающую человека. Буквально через секунду в комнате щелкнул выключатель, заставляя зажечься лампочку под абажуром на потолке. Скрипач рефлекторно жмурится, закрываясь рукой, но еще через пару мгновений он привыкает и осматривается. В настоящий момент по центру комнаты, как раз около свечки с фотографией, Анечка поддерживала Пашу за талию. Медиум вроде как на ногах стоял, но как-то неуверенно. Иголка с ниткой валялись на полу около них. — Всё! — она мягко подтолкнула слабого парня к двери. Тот кивнул и смахнул волосы с лица, заправляя лезшие прядки за ухо. Юра подался вперед, но ведьма отмахнулась. Помочь дойти аккордеонисту до кухни она могла и сама, — ты закончил, теперь пойдем силы твои восстанавливать, — судя по всему, Личадееву это действительно надо было. Выглядел он не прям очень плохо, но был явно усталым, — ты и так почти ничего не жрешь, пошли! — Никитина еще раз подталкивает медиума к двери, но идет тот сам, поддерживаемый под талию. Щелкнул замок. Как только они скрылись за дверным косяком, направляясь на кухню, Музыченко стало поспокойнее. Видимо, в коридоре никого не было. Что было — то ушло вместе с потушенной свечой. Сердце потихоньку начинало успокаиваться, а дыхание — выравниваться. Страх постепенно улетучивался, оставляя после себя пустоту. Адекватного ответа на вопрос «что же это, блять, сейчас нахуй случилось?» у Юры не было. Как и других каких-то слов на эту тему. Музыченко со вздохом осмотрел место спиритического сеанса. Кровь на полу около перевернутой вниз фотографии, красная нитка, чуть подпаленная от огня, нож чуть правее, ближе к столу, у которого Паша и сидел. Скрипач только сейчас мог признаться себе, что вызывали они действительно Игоря Архипова. Его давнего и любимого друга. Не какое-то безымянное существо, а дух близкого ему человека. Наверное, если это был и правда он, он знал, что Юра тоже здесь, в этой комнате. Музыченко бы, блять, отдал всё, чтобы сказать ему хоть что-то. Попрощаться по-нормальному, так, как они не успели этого сделать, напомнить, что любит, поблагодарить за всё, чему он его обучил. Если бы скрипач был более наглым, то он бы попросил Пашу вызвать его еще раз, но уже ради более мирного и печального разговора. То, что сегодня произошло в квартире Анечки на Дыбенко, мало похоже на спокойное выяснение всех вопросов. В какой-то момент определенно что-то пошло не так. Так, как и бывает. Юра читал в свое время про закон Мёрфи, и сейчас исполнялся он абсолютно во всём. Всё, что может пойти не так — пойдет не так. Аналог русских законов «бутерброда» или подлости. Вот и сейчас, видимо, что-то пошло не совсем так, как завещал нам Летов. Скрипач сморгнул непрошеные слёзы, собравшиеся от воспоминаний об Игоре в уголках глаз. Прошло почти ровно полгода — счет шел на дни, — а Музыченко никак не мог отпустить это от себя. И вызов этот только распустил швы на почти зажившей ране. Если бы на разговор вызывали не Архипова, может, парень и не загонялся бы так сильно. На кухне было прохладно. Фрамуга была открыта на максимум, впуская в помещение зиму. Паша курил, стряхивая пепел в блюдце, сигареты, оставленные на столе, — Юрины, конечно же, и смотрел на потолочный светильник в стекле немигающим взглядом. Когда скрипач зашел на кухню, то Никитина поставила перед медиумом тарелку с едой. От котлет с гречкой поднимался пар, как и от кружки с торчащим ярлычком, стоящей чуть поближе к Личадееву. Затянувшись, тот впустил в себя дым, а потом переложил недокуренную сигарету на то самое блюдце. Юра присел напротив и затянулся ею же. — Ты как? — спрашивает Музыченко, когда дым сквозняком понесло к открытой фрамуге, — как себя чувствуешь? — Нормально, — откашливается Паша и берется за вилку, — спать хочу. Устал. А остальное в норме. — Хорошо, — просто отвечает артист, кивает, а потом снова закуривает. Да и выглядел медиум уже получше. Пободрее, чем в комнате пару минут назад. Анечка присела между ними на свободную табуретку и сложила руки на столе перед собой. — Что он тебе сказал? — произносит она через несколько мгновений, когда Личадеев хоть немного поел. Ел он явно просто ради того, чтобы поесть, — глотал, почти не жуя и не ощущая вкуса. — Что-то пошло не так? — спрашивает Юра и тушит скуренную сигарету о блюдце-пепельницу. Ведьма не курила, поэтому пепельницы в её доме не было, хоть Юра и просил её приобрести на всякий. Мало ли как сведет их жизнь в будущем. — Не совсем, — Паша пожал плечами после недолгого молчания, как разделался с куриной котлетой, — он отказывался выходить со мной на контакт. Точнее, нет, вышел, отказывался говорить что-либо по поводу своей смерти. Совсем ничего, — он устало вздохнул и закинул в себя еще одну вилку теплой гречки, — он будто был запуган. Не мог говорить или просто не хотел — не знаю. В какой-то момент я вспылил и разозлился. Чего делать, естественно, никогда нельзя, — Серговна кивнула и сделала глоток чая из кружки, сделанного Паше. Через мгновение оттуда пил и Юра. Сладкий, просто супер-сладкий, — и немного потерял контроль над ситуацией. Он разозлился и совсем отказался вести диалог на эту тему. Когда я привел всё в относительный покой, услышал только одно, это было словно прощание от него, — Личадеев сделал паузу, проглотив остатки еды, — «Pollice verso»**. — И что это? — Юра вздохнул. Разочарование — вот, что он почувствовал в этот момент. У них опять ничего не вышло. — Это… Ну, короче, это что-то типа предвестника смерти, — Паша неуютно поежился и принялся за чай. Как только он допил половину, увидев, что все на него смотрят, убрал кружку ото рта. У артиста внутри всё похолодело от непонятно откуда возникшего волнения. Это не самые приятные новости на ночь глядя, — это всё. Больше он мне ничего не сказал, — медиум ухмыльнулся, — я знаю, что я бесполезный. Можете даже не произносить это вслух. — Тебе призраки башку отбили? — скептически спрашивает Музыченко. Ну уж нет. Кто-кто, а медиум здесь точно не бесполезный. Они хотя бы попытались что-то сделать. И получили предупреждение о надвигающейся опасности. — А что, это как-то у нас по-другому? — хмыкнул Личадеев и залпом допил свой чай, отбрасывая волосы назад. Его было не переубедить, видимо, Юра это прекрасно понимал. Раз вбил себе в голову, то с этим и будет ходить до победного. Это поняла и Аня, решившая промолчать. — Тебе постелить в гостиной? — спрашивает вместо возмущений Никитина, забирая тарелку со стола. Гостиная — это там, где проводился сеанс. Не самое лучшее место для крепкого сна. Юра бы точно не смог там уснуть. — Просто оставь где-нибудь одеяло с подушкой, мне этого хватит. Или скажи, где взять, — Паша поежился от холода, обнимая себя руками, и приложился виском к кафелю настенной плитки, — спасибо большое, — Серговна кивнула. Юра знал её достаточно хорошо, и ему не надо было видеть лица, чтобы понять, что та улыбнулась. Поставив мокрую тарелку в сушилку, ведьма стряхнула влагу с рук и скрылась в коридоре, оставляя ребят наедине с собой. — Предвестник смерти, говоришь… — Музыченко вздохнул, складывая руки на груди, — звучит наихуёвейше, — медиум молча кивнул. Скрипач не знал, что об этом думать. Вряд ли призрак Игоря мог им врать. Какой в этом смысл? Он, по словам Паши, чем-то напуган и просто решил предупредить об опасности, — конкретно тебе? Или кому? — Да если бы я знал, — Личадеев обнимает себя сильнее и смотрит прямо на Юру. Они оба на этой холодной кухне выглядят слишком усталыми. В таком случае поможет только сон, — надо быть осторожнее. Всем нам. Предпринять всё, чтобы его предупреждение стало ложной тревогой. Я пока не знаю как, но мы что-нибудь придумаем. И что делать дальше — тоже. Но только утром. Музыченко кивнул. Паша как с языка у него это снял. Скрипач вообще был уверен почему-то, что запасной план у них есть. Но медиум молчит. Значит, не сейчас. Еще рано. Разговор себя изжил. Аккордеонист был вымотан сеансом, а Юра — демонами, которые царапались изнутри, заставляя диафрагму сокращаться. Надо расходиться по койкам. Электронные часы на плите показывали, что сейчас было почти ровно полпервого. Вставать и ехать в театр им надо рано. Когда скрипач ворочался, понимая, что время уже близится к трем утра, то слушал тишину квартиры. Всё вокруг в непроглядной темноте казалось слишком пугающим и замершим, словно в ожидании чего-то ужасающего. Дров в огонь подкидывали «последние» слова Игоря. Аня рядом лежала слишком тихо и даже не сопела — кажется, она тоже не могла уснуть, чем-то явно встревоженная. Тоже иногда ворочалась, натягивая одеяло до подбородка, но молчала и глаз не открывала. Говорить ей не хотелось, судя по всему. Музыченко ни на чем и не настаивал. В этой квартире по своим причинам не спали до утра почти все.