***
Как Акааши и предполагал, спортивную стипендию ему никто не предлагал; всё же он полностью пропустил последний свой сезон, до этого отличался только за счёт игры с Бокуто, да и сама травма сильно влияла на веру в его способности. Зато экзамен парень написал отлично, его балл был близок к высшему, а по результатам всех поступающих он был в первой пятёрке (и было даже страшно представить, какие люди могли набрать больше него). И всё же, после того, как вопрос поступления оказался решён, проблемы не закончились, напротив, появились новые. — Акааши, ну когда ты придёшь к нам на тренировку? Мы сейчас занимаемся, во время каникул ты как раз сможешь первым из новичков увидеть команду. Да и, вообще, надо же тебе в коллектив вливаться, ну пойдём. Бокуто лежит на кровати, подкидывая вверх мяч и иногда поглядывая на занимающегося Кейджи. Гравитация и его собственная неаккуратность играли против, поэтому Котаро уже несколько раз принимал пас лицом, но всё равно продолжал подбрасывать, будто надеясь, что так сумеет заинтриговать парня. На самом деле Акааши не поворачивался к нему — игнорировал даже тогда, когда слышал болезненный звук удара и минутные сетования на что-то неопределённое. Он лишь тихо вздыхал на каждую фразу или выходку Бокуто, не отрываясь от размышлений. Несмотря на то, что университет находится в Токио и переезжать в другой город не нужно, перевозить вещи придётся в любом случае. Также Кейджи ещё не решил: будет ли жить в общаге или примет предложение Котаро переехать к нему (то самое предложение, что безумно смущало парня и о котором он никак не мог забыть). Ещё стоило выбрать факультативные занятия и забрать учебники из библиотеки, а ещё желательно почитать их, ну или хотя бы пролистать и узнать первые темы. Вопросов было много — ответы пока не находились. И вместе с тем возможность вернуться в волейбол всё же казалась заманчивой. «Правда», — повторял про себя Акааши, — «только на первый взгляд». Страхи, что навыки за прошлый год безвозвратно растерялись, что придётся постоянно волноваться насчёт ноги и не получится играть во всю силу, сдерживали его, не давали ему сразу, без раздумий согласиться. Поэтому Кейджи и сидел, тщательно игнорируя любые разговоры на эту тему и пытаясь самому себе запретить об этом думать. Бокуто дулся, хотя понимал его, поэтому быстро отходил и начинал ластиться к нему, отвлекая от дел и тяжёлых мыслей. Акааши ещё не знал, как ему относиться к тому, с какой лёгкостью у Котаро это получалось.***
Утро воскресенья, безжалостное, последний выходной день перед началом учебного года. Кейджи решил пока что пожить в общаге, поэтому сегодня проснулся в маленькой одноместной комнате (плюс того, чтобы заселяться первым). Стены серые, блеклые и немного унылые, навевают воспоминания о больнице, но Акааши держит себя в руках и пресекает подобные ассоциации на корню — не хватало ещё сравнивать одно место заточения с другим. Парень выскальзывает из кровати, бросая пока что расфокусированный взгляд на вещи вокруг. Потирая глаза, он приглядывается к сумке с ванными принадлежностями, тянется к ней немного затёкшей рукой и аккуратно и тихо выходит из комнаты. Стоит двери закрыться, как рядом с кроватью начинает надрывно звенеть телефон, повторяя свой рингтон по десятому кругу. И хоть Кейджи уже давно не спал, вернувшись в комнату и неожиданно услышав мелодию, он вздрагивает и, аккуратно раскладывая вещи, будто пытаясь отсрочить свой ответ, медленно подходит к телефону. — Да, Бокуто-са… — Акааши! Срочно собирайся! Срочно-срочно! Ты в общаге, не отмажешься, я знаю, ты хочешь играть. Мы на трене, я зайду за тобой через двадцать минут, хотя ты и так знаешь, где спортзал. Ну ладно, так хоть точно дойдёшь, не сбежишь. Давай, всё, двадцать минут, — проговаривает Котаро с такой скоростью и такой слабой чёткостью, будто прямо сейчас бежит со своей квартиры к кампусу, чтобы действительно успеть за полчаса прибежать с другого конца города. На самом деле, Кейджи бы не удивился. Звонок давно сбросился, но Акааши всё равно упорно смотрит на горящий экран, будто надеясь увидеть в фото, поставленном на заставку, какую-то подсказку, намёк. И если бы Кейджи действительно пытался отыскать в ней совет, что ему делать, он бы потерпел полнейшее фиаско. Потому что на экране фотография скрещенных кулаков его прежней команды, потому что по бокам видны маленькие элементы их форменной одежды, разноцветные шнурки Бокуто и белоснежные (ненадолго чистые) кроссовки Конохи. Потому что сам он стоит на площадке, и Акааши не помнит, когда и кто сделал этот снимок, но он уверен — даже этот самый фотограф не мог скрыть улыбки, глядя на воодушевлённых парней. И раньше Кейджи как-то не замечал всего этого, просто открывая меню или нужное приложение, не всматриваясь в дисплей так, чтобы обратить внимание на уже привычную картину. А сейчас заметил. И Бокуто, наверное, прав, хотя Кейджи упрямо это не признаёт. Играть хочется, до безумия хочется, хочется снова стоять на площадке, по одну сторону сетки со своими людьми, надежными и родными. Акааши уже собирается позвонить, извиниться и отказаться, потому что страхи слишком сильны и так просто их не побороть, но не успевает — дверь с глухим треском ударяется о стену, а в комнату вваливается тяжело дышащий Бокуто. — Что-то случилось? — На вполне обоснованный вопрос, заданный Кейджи, Котаро только поднимает голову и смотрит непонимающе. — Да, случилось. Ты чего ещё здесь и не в форме? — Бокуто-сан, — начинает Акааши, пристыженно отводя взгляд в сторону, и потому не замечая, как парень поднимается на ноги и медленно подходит к нему. — Послушай, я же знаю, что ты хочешь играть, — произносит как-то слишком мягко и понимающе Бокуто, и кажется таким добрым, спокойным, слишком непохожим на себя, и бережно перехватывает руки Акааши в свои, зажимая их в том маленьком пространстве, что оставалось между ними — оказавшись на уровне груди Кейджи, они еле достигали нижних рёбер подросшего Котаро. — Тебя никто не будет заставлять что-то доказывать или играть, как на соревнованиях. Просто приди и сыграй со мной в своё удовольствие; я же знаю, что тебе не хватает волейбола, так чего ты переживаешь без повода? Ногу я тебе перенапрягать не дам, а если кто-то что-то вякнет, то не зря я мечу на место капитана после выпуска семпая — пусть только попробуют. Бокуто всё говорит и говорит, но у Акааши не получается его слушать; слова пролетают мимо сознания, оставляя на своём месте только голос, взволнованный, слегка дрожащий, но всё равно, как бы странно это ни звучало, уверенный. Кейджи топчется на месте, чуть переминаясь с ноги на ногу, и чувствует проскользнувший по плечам холодок — Бокуто почти сразу кладёт на них руку, другую всё также оставляя переплетённой, и Акааши вскидывает голову, удивлённо смотря ему в лицо. Потому что такое понимание должно пугать. Но почему-то не пугает — только отдаётся гулким стуком сердца, не вписывающимся в прежний ритм. — Кажется, я ошибся с заселением в общагу. Котаро смеётся, чуть запрокидывая голову, и Кейджи видел это сотни раз, даже заметил как-то, рассказал ему об этой привычке, а он только пожал плечами и ничего не ответил. И это должно было приесться, казаться обыденным и, может, даже глупым, только Акааши всё равно нравится. — Это «да»? — сквозь смех спрашивает Бокуто. Кейджи, не скрывая улыбки, произносит чётко и громко: — Да. И это ответ на все вопросы, которые он только может задать.***
Спортзал не кажется непривычным. Он почти такого же размера, как их прежний, может, чуть-чуть больше, но в целом, похож. Те же мячи, сетка на той же высоте, игроки, бегающие в стандартно белой футболке и чёрных шортах (один Бокуто, как всегда, жёлто-красный с головы до ног). Всё кажется привычным — только люди всё равно незнакомые. Все заняты разминкой: кто-то бегает по кругу, кто-то занимается растяжкой, а кто-то уже стоит в паре перед сеткой, и никто не косится, не смотрит в сторону новичка, что не может не радовать Акааши и не огорчать Бокуто. Кейджи складывает вещи на скамью, незаметно даже для себя прислушиваясь к скрипу кроссовок, к отскоку мяча, к глухому удару о руки во время приёма, принюхиваясь к лёгкому, почти незаметному запаху дерева (от пола) и краски (почти всегда и везде пахнет ею, это необъяснимый факт), и чувствует, как всё-таки на его лице расползается совсем глупая, но такая искренняя улыбка. Он ждал этого. Весь прошлый год ждал. Отложив вещи, Акааши пристраивается в конец бегущей колонны и пытается привыкнуть, понять - больно, неудобно, опасно; но ничего не ощущает — ноги чувствуются, как до травмы. Он бегает, легко, всё ещё опасаясь напрягать больные связки, но уже чувствуя себя гораздо лучше, чем за все последние месяцы. Разминка подходит к концу, а Кейджи всё ещё не приступил к растяжке. Он резко останавливается и сходит с круга, подходя к Бокуто, который, кажется, только его и искал взглядом. — Всё будет хорошо, — тихо шепчет Котаро, когда Акааши пересаживается, вытягивая ноги. — Конечно, Бокуто-сан, — так же тихо отвечает Кейджи, чувствуя, как руки на его спине заметно расслабляются. Ему хочется повернуться, как-то успокоить всё равно нервничающего парня, но оба понимают — растянуть мышцы важнее, и всё это отдаётся каким-то сильным дежавю. — Построение! — кричит вошедший в зал мужчина, Акааши оборачивается и понимает, что никогда его раньше не видел. Впрочем, висящий на шее свисток и бумаги, лежащие в его руках, не оставляют волю воображению — это их тренер. Приняв руку от Бокуто, Кейджи поднимается на ноги, чуть пружиня, проверяя себя, всё ли в порядке, потом кивает смотрящему на него в упор парню и одновременно с ним шагает в сторону уже собравшихся игроков. Тренер не говорит ничего лишнего, лишь объявляет, какими командами будут тренироваться и что стоит отрабатывать во время настоящих игр. Он не спрашивает, кто Акааши такой и что он здесь делает, называет его по фамилии и посылает в команду к Котаро. Кейджи хватает пары секунд, чтобы вычислить, кто в этом замешан. — Вы подговорили тренера? — спрашивает он, когда сталкивается с Бокуто у сетки во время подачи, и это случается слишком скоро, надо сказать. Котаро еле сдерживается, чтобы не подстрекнуть, не защекотать или не толкнуть его, и смеётся с собственных мыслей. «Действительно, с Акааши куда интереснее играть». Звучит свисток, подающий подбрасывает мяч, заходя на разбег, а Бокуто спешно отходит к линии и лишь слегка улыбается, подмигивая своему сеттеру.***
Акааши смотрит на свои руки, немного покрасневшие, ладони жжёт, но он ничего не делает, только смотрит с неверием, с ностальгией, с счастьем. Вера в то, что он мог бросить волейбол после старшей школы, распадается на глазах, и единственное, чего ему сейчас хочется — встать, добраться на ватных ногах до Бокуто и благодарить. Просто произносить это короткое «спасибо», не способное выразить и капли его эмоций и чувств; и всё равно произносить. Потому что помог. Потому что заставил. Потому что вытащил тогда, из палаты в больнице скомканную, спрятанную волейбольную форму и повесил в его шкафу на самое видное место. Потому что был рядом. Кейджи поднимает голову, смотря по сторонам и замечая уже подходящего к нему Котаро. Будто даже думают они совсем одинаково. Парень присаживается рядом, прямо на ноги, прислоняясь к скамье спиной, и просит: — Вытяни руки. Акааши так и поступает и уже в следующую секунду слышит, как встряхивают баллончик, чувствует, как по ладоням проскальзывает почти обжигающий холод и как дрожь из-за спрея проходит по всему телу. — Спасибо, — тихо, совсем тихо произносит Кейджи, думая лишь о том, что это слишком лично и слишком интимно, чтобы это слышали другие. Бокуто запрокидывает голову и улыбается ему, и начинает что-то говорить, но замечает проходящих мимо игроков и осекается. Идти им было некуда, потому что раздевалка в другой стороне, а дальше — только скамьи болельщиков и стена; и Котаро сразу напрягается, щурится, смотря прямо на них; а те и не отводят взгляд, просто проговаривают детально, громко и чётко, так, чтобы их точно было слышно: — С больной ногой в команде делать нечего, — произносит парень, и от холода в его голосе могло бы стать страшно, если бы хоть кого-то из них это волновало. — Думаю, скоро уже в правилах пропишут, чтобы все травмированные сидели дома, не мешая другим играть. — Ни одного второкурсника не сместят из основы ради этого — ему не пробраться в шестёрку игроков. Они разворачиваются и собираются уже уходить тем же путём, что и пришли сюда, и всё это было сделано, очевидно, только для того, чтобы разозлить, может, расстроить или напугать, если бы говорили такое людям помладше и поглупее. Акааши сидел спокойно и строго, ни на секунду не изменившись в лице, и думал лишь о том, что на такие глупые провокации может повестись только такой же глупец. — Эй, вы! — Бокуто встаёт резко и неуклюже, отчего странно, но выглядит только более грозным. Он сжимает руки слишком сильно, и Кейджи кажется, что даже те парни с расстояния видят, как отчётливо на его руках выступают вены. — Срать на правила! Он будет седьмым на поле, если ни один второкурсник не сдвинется. И даже так, он всё равно будет важнее остальных пятнадцати в составе. Котаро явно собирается сказать что-то ещё, набирает в горло воздух, чтобы прокричать что-то наверняка такое же пафосное, как предыдущее, и Акааши никогда не признается, что слышать это было приятно. Он прикасается к запястью легко, почти ненавязчиво, и весь прежний запал Бокуто куда-то исчезает; он будто давится приготовленным вдохом и поникает; плечи его опускаются и расслабляются, а руки наконец расслабляются и неожиданно перехватывают чужие ладони. Котаро тянет за собой Кейджи на выход, а тот только послушно плетётся позади, посмеиваясь с такого по-детски возмущённого вида парня. Они идут по дороге, со временем перестроившись, и теперь при каждом шаге соприкасаясь плечами и предплечьями; и ни один не знает, куда, зачем — просто идут, смотря то под ноги, то вперёд, то вообще наверх, на такое странно чистое голубое небо. Бокуто держит руку в кармане брюк, от нечего делать или от сложных размышлений потягивая кнопку вверх-вниз, а второй периодически сжимает руку Кейджи, сразу же чувствуя ответное прикосновение. И не было внезапных остановок посреди дороги, не было вызывающего покашливания или долгого зрительного контакта, просто Котаро произносит бегло и неуверенно, смотря в сторону, и замолкает слишком быстро: — Если бы ты сказал, я бы им врезал или ушёл бы из команды. Акааши не вздрагивает от неожиданности, он будто бы только и ждал этой фразы, поэтому тоже, не поворачиваясь в его сторону, отвечает: — За драку в клубе вас бы и так не допустили к следующим матчам. А если бы вы ушли, я бы нашёл способ заставить вас вернуться. Вы любите волейбол, Бокуто-сан, ни к чему такие жертвы. Рука, крепко сжимающая Кейджи, подрагивает, и Акааши не сдерживается, искоса посматривает на отчего-то нервничающего парня и случайно сталкивается с ним взглядом. Котаро кажется миной, на которую только что наступили; весь беспокойный, взрывоопасный, одна секунда — и произойдёт что-то плохое, он взорвётся всеми неожиданными и страшными тайнами, так упрямо скрываемыми в самой глубине сознания. А потом он выпаливает не так уж внезапно и не так уж быстро; просто чувство, будто время остановилось, в тот момент не покидало ни одного из них. — Но тебя я люблю сильнее. Кейджи машинально, будто не про себя, замечает, что улыбка у него сейчас слишком широкая, непривычная и наверняка глупая, но ничего с собой поделать не может. Он только поворачивается и одними губами произносит: — Не так сильно, как я вас.