NFWMB

День в деревне Скрытого Листа стоял холодный. Если не брать в расчет характерный сезон дождей, приходящий с осенью, погода в столице Огня всегда была благоприятной. Достаточно благоприятной, чтобы туристы и путешественники окрестили Коноху городом бесконечной весны - и не в самом лучшем свете. Ввиду умеренного климата дома здесь строились из древесины, бетона, кирпича или камня, добытого в карьере за пределами города, и, лишь за исключением нескольких госучреждений, не были оборудованы ни теплоизоляцией, ни системой кондиционирования, ни даже толикой сочувствия к жителям в подобных условиях. Арендная плата за сколько-нибудь личное пространство, где можно было бы перевести дух, была близка к стоимости феодального имения впридачу с тремя наложницами приличного вида где-нибудь на окраине Страны Огня, что частично объясняло, почему в конце каждого месяца жильцы многоэтажек, тянущихся со шестьдесят четвертой вплоть до сто шестнадцатой улиц, жгли газетные вырезки и тлеющими выбрасывали их из окон, сетуя на невозможность расплатиться и громко повествуя ночи о своих лишениях. Однако согласно заявлениям Департамента по Связям с Общественностью, данные вспышки негодования были не более, чем простым показушничеством. В общем, весна была капризной, и на каждые несколько теплых деньков нет-нет, да приходился один промозглый, серый от зари до зари и паршивый из-за хлещущего дождя. В дневное время сто шестнадцатая улица представляла собой длинную петлю из ресторанов быстрого питания и экзотических кафе, мест для туристов с заоблачными ценами и припрятанных диковинок, радовавших учеников Академии, которые по утрам или перед занятиями в обед частенько проезжали мимо или прогуливались по петле, пользуясь услугами предприимчивых торговцев фруктами, расположившихся за воротами учебной территории. Зеленые и желтые такси регулярно кружили по петле между барами и ближайшим хостелом, но движение обычно рассасывалось ближе к вечеру, позволяя ученикам свободно возвращаться пешком из Академии в жилой район по сто шестнадцатой. Пересечь улицу на машине на закате не представлялось возможным, так как лицензированные купцы наравне с простыми горожанами стекались туда толкать свой товар: от рукоделия, вроде саше с вышивкой и ожерелий из персиковых косточек, до более экзотических вариантов - жареных красных ящериц из Песка, деревянных масок с акульим оскалом, освещенных и разрисованных специальным образом, чтобы отпугивать древних духов, вырезанных вручную из нефрита и алебастра печатей, проклятых собачьих зубов, вееров с зазубренными стальными краями, декоративных пинеток для потерпевших горе родителей - на Петле все что угодно могло обрести хозяина за одну только ночь. Законным ночной рынок, в общем-то, не являлся, и время от времени Департамент Общественной Безопасности посылал группу АНБУ разогнать всех оттуда к чертям собачьим; они переворачивали столы, отбирали и ликвидировали товары, а иногда даже совершали аресты - и на какое-то время Петля затихала. Пока однажды ночью совершенно внезапно все не начиналось по новой, и с приходом рассвета по дымящимся углям и смешивающемуся с утренней дымкой аромату растительных масел, по остаткам уличной еды в канализационных сливах и переулках, куда зачастую запускало когти немалое количество бродячих кошек, все понимали, что ночной рынок вернулся. Час стоял поздний, и заходящее солнце уже занесло над темными улицами свои длинные золотистые когти, чтобы лишь на короткий миг разрезать дневные тени до наступления ночи. За углом Академии находился киоск, в котором продавались блестящие от масла и томящиеся в больших жаровнях каштаны. Аромат был настолько заманчивым, что Сабуро остановился прикупить парочку, сунув камеру подмышку, и, показав продавщице четыре пальца, полез в карман за мелочью. Ни монеты, ни жест ей, похоже, по душе не пришлись, но она взвесила ровно четыре унции каштанов - ни больше, ни меньше, - и вручила ему замасленный бумажный пакет. Он мог бы и не бросать напоследок презрительный взгляд, но по улице за ним гнаться она не стала, так что жалеть Сабуро было не о чем. Пока он не вспомнил о своем проклятом задании для газеты, злобном редакторе и о том, как целый штат сегодня раскритиковал каждую его идею, одну за другой. Он думал, что протесты из-за арендной платы, случавшиеся в конце каждого месяца, заслуживали места в школьной газете - хотя бы редакционной статьи - но нет, Харухи-сан была непреклонна; эти протесты не более, чем показуха, сказала она. Что ж, раз эта идея ее не впечатлила, то, может, колонка про ночной рынок в секции искусства и развлечений придется кстати - но нет, нет блин, Сабуро, это уже было. Его последней попыткой стал несмелый замах на создание спец-выпуска, посвященного одному дню из жизни конохских бродячих котов, и это, в общем-то, вызвало у ребят интерес. Единственной причиной для неудачи послужило предположение Харухи-сан, решившей, что у Изуми написать об этом получится лучше. И когда все его идеи либо забраковали, либо похитили, Сабуро единственный на всем собрании остался в дураках без темы для статьи. В обед он решил прогулять урок физической подготовки и побродить вместо этого по Петле, о чем до сих пор не пожалел - хотя в карманах теперь было пусто и на единственных снимках, которые ему удалось сделать, были изображены безрукий мужчина, выводящий письмена пальцами ног за копейки, и жирный рыжий кот, поедающий с палки козлятину. Он подумал, что их, возможно, получится как-нибудь увязать. Сабуро все еще прочесывал готовящуюся к закрытию Петлю, как вдруг его внимание привлекли две смутно-знакомые фигуры на высоком тротуаре у табачной лавки. Он вдруг поперхнулся скорлупкой от каштана и что есть мочи замолотил по груди, но она ни в какую не хотела лезть дальше, и Сабуро неистово закашлялся и перегнулся пополам, стиснув у груди бумажный пакет - выглядело это, наверное, очень жалко. Он вспомнил, что мать никогда не брала его с собой на прогулки, и подумал, что, скорее всего, она его просто стеснялась. Сабуро вскоре оклемался и сквозь застрявшие в глазах слезы уставился на старшеклассников вдалеке. Нет, уже не старшеклассников, поправил он себя, ведь и Хатаке, и мальчишка Учиха еще несколько лет назад выпустились из Академии и стали генинами. Более того, Хатаке вступил в АНБУ и был назначен капитаном - что по меркам Конохи делало тебя элитой. Все, кто не желал быть с ним, желали быть на него похожим; маска Хатаке едва ли не была знаменитей спрятанного под ней лица. Именно по этим причинам Какаши был чуть ли не идолом для тринадцатилетнего мальчишки. Об Учихе Обито Сабуро было известно примерно столько же, сколько и всем остальным в Академии. Для диванного шиноби нет ничего более волнительного, чем байки о супер-секретных миссиях и сочные рассказы о боевых ранениях - а так как несчастный случай, выведший Обито из строя, включал в себя и то, и другое, слухи в рядах шиноби расползлись быстрее лесного пожара. За короткое время каждый класс на его параллели успел обзавестись своим представлением о случившемся. Общая картинка, собранная Сабуро, выглядела примерно следующим образом: команда Намиказе Минато отправилась на миссию к Мосту Каннаби, где напоролась на сопротивление ниндзя из Камня. Обито попал под вызванный вражеской атакой обвал в пещере. По некоторым слухам, с помощью новоприобретенного шарингана Какаши раскрошил своим чидори камни на мелкие кусочки, высвободив товарища из-под завала и спася его от неминуемой смерти, и в процессе еще успел кого-то обрюхатить. Ну, и таких версий еще огромное множество. Вот только Обито впал в кому, и провел в ней следующие три года. Многое может произойти за три года. Осиротевший Учиха очнулся на шестнадцатый день осени, и каждая статья в каждой газете, решившей написать об удивительном одноглазом герое деревни, была опубликована без единой цитаты и уж точно без его личного разрешения. На пятый же день после этого он своевольно выписался из больницы, согласно словам приставленной к нему медсестры, и Сабуро не знал, когда именно на него обрушились новости о Кьюби, учителе и Рин, но зато он знал, что спустя еще пять дней юный шиноби подал прошение на восстановление в службе, вопиюще отощавший и едва видящий своим единственным глазом. Сабуро знал, что ни один самоучитель не говорил тебе, как заново собрать свой мир по кусочкам. Он мог только представить, насколько тяжело ему, наверное, было восстанавливать цельную картину из обезображенных фрагментов. Будь он на его месте, подумал Сабуро, то начал бы с привычных вещей. Тренировок. Миссий. Твердой почвы под ногами посреди хаоса. Если бы ему только удалось взять интервью у этих двоих, он бы смог написать статью. Черт, да ему бы дали вести гребаную колонку, и тогда бы уже все остальные на собрании выглядели дураками со своей писаниной про кошек. Неуловимый беловолосый гений из АНБУ уже звучал многообещающе, но душещипательная история о реабилитации на пару с ним? Эти двое, охваченные эфирным свечением неоновых вывесок, три года и парочка фактов о нынешней жизни, ставшей концом беззаботных деньков? Бля. Сабуро зашевелил булками, вдруг забеспокоившись, что его незаурядные герои испарятся - понаслышке они очень любили это делать - и снимок во всем своем медийном великолепии ускользнет у него из-под носа. Прикрывшись эффектным ураганом из листьев, или чем-нибудь еще в этом духе. Он перепрыгнул через просевший булыжник, увернулся от брызг женщины, прямо посреди улицы намывавшей котелок объемом в десять галлонов, и уже нетерпеливо огибал вешалку на колесиках с последними новинками прошлого сезона, как вдруг заметил кое-что еще, споткнулся, увязнув ногой в груде сигарет, и притормозил, дожидаясь, пока его сердце снова начнет биться. Хатаке был без маски. Если верить слухам, никто никогда не видел Какаши без маски. И уж наверняка никто этого не запечатлевал, подумал Сабуро, на священную фотопленку. — Ребят... — он запнулся, тяжело дыша после своей короткой, но весьма бодрящей прогулки. Он взобрался на высокий тротуар, но под навес к ним не пошел. — Можно вас по-быстрому сфоткать? Это для "Вестника Скрытого Листа". Какаши не обратил на него внимания. Сабуро выровнял дыхание и вцепился в камеру для моральной поддержки. Вдруг темноволосый шиноби разразился хохотом - широко улыбнувшись и обнажив зубы, - только совсем безрадостным; за оранжевыми линзами его единственный глаз выглядел чересчур уж мрачно. — М-м, слышь, придурок... Сабуро огляделся по сторонам, потому что обращение было не из привычных. Хатаке поднял на него незаинтересованный взгляд. — Я косяк скручиваю. Эта ледяная апатия затянула легкое волнение Сабуро в беспокойный клубок отчаяния, и он тяжело сглотнул. На правой щеке шиноби выделялась родинка, чуть южнее левого уголка рта находилась еще одна, а в руках он изящно держал трубочку из рисовой бумаги, такую же белую, как его пальцы, все еще не запечатанную. Обычно шаринган Копирующего Ниндзя закрывал протектор, но сегодня обе городские легенды, очевидно, были не при исполнении. Сабуро напряг зрение и подумал, что заметил красное пятнышко в тени его волос, однако это всего навсего мог быть отблеск таблички "Открыто", висевшей на витрине позади них. — Ну, э-э, — Сабуро снова сглотнул и решил рискнуть. — А после этого? — А после этого мы будем курить, — недвусмысленно ответил Обито. — Я просто... очень хотел вас сфотографировать... когда ты... ну, без маски, Хатаке-сенпай. — Хатаке-сенпай, — проскулил Учиха. Взгляд Какаши снова скользнул вверх и зажал Сабуро в тиски ужаса. Тени рассеялись, и он попытался не разглядывать пересеченный шрамом глаз слишком уж откровенно. — Кажется, я видел тебя в Академии. Как зовут? Сабуро ответил. — Хм, — хмыкнул Хатаке. — Какой ты шиноби, Сабуро? — Э-э... — он запаниковал. — А, ну, порядочный? Обито хихикнул и требовательно разжевал: — Нет. Генин или чунин - кто? — Ох, я еще не выпустился, — Сабуро притянул камеру к груди. — Я из газеты. — Ага. Мы догадались. Какаши испустил тихий смешок, одобрительно покосившись на старого товарища с мимолетной полу-улыбкой. Обито расценил это как намек продолжать. — Не нравитесь вы мне, журналюги, — сказал он. — И вопросы ваши глупые тоже. — Я не буду задавать глупых вопросов, — пообещал Сабуро. Склонив голову, Учиха смерил его взглядом. — Не преуспеешь ты в своей газетенке, Сакико. — Сабуро, — поправил он. — Я в курсе. Но мне правда очень нужно это фото. — Конеечно, — он отклонился назад, понимающе кивнув, но затем в его голос просочились нотки жестокости. — Фото дебильного лица Дуракаши. Для всех его поклонников. — Э-э... — Знаешь, что еще тебе надо сфотографировать? — сказал он, выпрямившись. — Мои шрамы. — Обито, — монотонно произнес Какаши. — Что? Разве они не этого хотят? Ну же, пацан, разрешаю прям вблизи сфоткать. Можешь запечатлеть его милые родинки и мои гадкие шрамы в одном кадре. У Сабуро затряслись руки. — Прекрати. Обито, ты наводишь на него ужас. — Отстань, — огрызнулся он, но к счастью отвел свой мутный взгляд от Сабуро, уставившись на бывшего соперника. — Это на меня здесь наводят ужас, с того самого дня, как я очнулся. Эти ублюдки таскаются за мной попятам даже на рынок, выпрыгивают из сраных кустов. Я банально на имя Рин сходить поглядеть не могу, даже на минутку, потому что по пять человек за раз цепляются ко... — Нет, — вмешался Сабуро, замотав головой и уставившись на влажный тротуар. Он почувствовал на себе взгляд трех глаз и поднял голову. — Извини, ты прав. СМИ не так должны работать. Не гоняться за слухами и писать только то, что хотят слышать люди; СМИ должны быть призмой. Хорошая газета - всего лишь призма, понимаете? Я не хочу распускать слухи о твоих шрамах - но, с твоего позволения, хотел бы повысить осведомленность людей. Начав с этой фотографии. Сабуро снова смущенно поднял камеру. Какаши нарушил мгновение тишины, шумно втянув воздух. Он покачал головой и растянул губы в улыбке; было в ней что-то акулье. — Прости, друг, но никаких фотографий, не сегодня. Хотя попытка неплохая. — Можешь сфоткать мои перчатки, — выпрыгнул вперед Обито. — Сфоткай, клевые же перчатки! К лицу Сабуро метнулся кулак, и он так быстро отшатнулся, что у него свело спину и он едва не упал на холодную землю, как увядший цветок. Вместо этого он отскочил на шаг назад и, прикусив нижнюю губу, сморгнул слезинку. — Он помешался на своих перчатках, — протянул Какаши, осторожно продолжив докручивать бумагу. Пружиня на носочках, Обито запустил шквал ударов в воздух. — Зацени. Свежак ведь, скажи? Сабуро попытался разглядеть модель и дизайн перчаток, пока шиноби махал кулаками. Метки на костяшках слабо светились оранжевым. — Они блокируют чакру? — осмелился он спросить. — Где ты их достал? Волосы со лба сдуло волной воздуха - Обито продолжал играть в бой с тенью прямо у него перед носом. Он не ответил ни на один из его вежливых вопросов, и Сабуро стал чувствовать себя неловко. Он беспомощно посмотрел на Какаши. — Он не знает, где я их взял, — вздохнул Копирующий Ниндзя. — Вообще-то, такие не просто найти. Я, м-м... — тут Хатаке, кажется, замялся; он замаскировал паузу тем, что поднес скрученную бумагу к губам и прошелся вдоль нее языком. — Я подумал, что ему нужно поработать над тайдзюцу. Все его действия казались такими медленными и безмятежными, что Сабуро засомневался, не почудилась ли ему та заминка. — Блокаторы чакры утяжеляют их, — сказал Обито. — Вот сниму их через месяц, и буду палить огнем прямо из рук, буду самым сильным. И тогда им просто придется сделать меня Хокаге. Свежак ведь, скажи? — Аг-ага, — снова запнулся Сабуро и выругался про себя, взметнув ладони в качестве шаткой защиты - Обито продолжал молотить кулаками воздух в паре дюймов от его лица. — Они клевые. Джонин, стоящий у стены, снова вздохнул. — Скажи, что это свежак. — Э... — Сабуро снова взглянул на промелькнувшие кулаки Учихи. — Да, свежак. — Я ж говорю, — подтвердил Обито, наконец успокоившись и опять привалившись к стене. Он положил локоть на плечо второго шиноби и указал на него свободной рукой. — Хочешь стать порядочным ниндзя, пацан - вот на кого надо ровняться. Какаши Хатаке. Если долг зовет, чувак, он тут как тут, при параде, со своим клинком-молнией. Долг зовет, и Какаши появляется в одном из своих извращенских кожаных костюмов. Долгу надо отлить, и он сразу же раскрывает рот... — Заткнись! — Какаши тыкнул Учиху локтем, но изгиб рта выдал его веселье. Затем Какаши повернулся к Сабуро и посмотрел ему прямо в глаза. — Слушай, Сегуро. Если хочешь закончить Академию и поступить на службу, то запомни одно: настанет день, когда тебе придется для себя решить, верить ли тому, что ты знаешь сам, или же тому, что тебе говорят другие. Учти, потом тебе с этим жить; как только начнешь придерживаться выбора, обратного пути уже не будет. Жертвы, на которые ты идешь, вернуть выходит не всегда. На совет Сабуро почтительно склонил голову и кивнул, однако это "не всегда" повисло в воздухе и как-то мрачно, многозначительно затянулось, пока агрессивный смешок Обито не смел его в сторону. — Этот тип вытащил меня из-под огромного валуна, — похвастался он, поймав шею Копирующего Ниндзя в захват. — Он однозначно по мне сохнет. Уголки рта Сабуро дернулись. Не поднимая головы, он взглянул на них, но Хатаке даже не попытался опровергнуть заявление. Он наблюдал из-под ресниц, как Обито словно бы вытянул шею и ткнулся носом Какаши в щеку, но в ответ на этот ласковый жест его отпихнули локтем. — Прекращай... Обито, очки. Сабуро пожевал нижнюю губу. — Учиха-сенпай... отчего ты все время носишь эти очки? Какаши ответил с такой ленивой интонацией, что, казалось, одной вселенной было известно, закончит он свою мысль или нет. — Если Обито снимет очки - ты утонешь в его черных глазах и мгновенно умрешь. Смех Обито вновь разрезал вечернюю тишь. Не мрачный лающий хохот, как тогда - на сей раз звук был наполнен искренним весельем. — Шучу, — равнодушно продолжил Какаши. — На самом деле, он очень переживает насчет своей линии роста волос. — Эй! Ты чего! — вскрикнул Обито. — Не рассказывай ему об этом! У Сабуро так и чесались руки сделать фотографию, ушам до боли хотелось услышать щелчок затвора - он решился на еще один осторожный вопрос. — А в АНБУ есть наркополитика? Какаши фыркнул. — Откуда я, по-твоему, перенял привычку? Сухой ответ донесся до ушей Сабуро, и примерно в тот же момент Обито отскочил от стены, ринулся вперед и разок ткнул его в грудь, но так, что точно оставил синяк. — Ты сказал, что не будешь задавать вопросов. Технически, Сабуро сказал, что не будет задавать глупых вопросов. — Я, кстати, больше не в АНБУ, — сказал Какаши, словно бы ничего не произошло. Он выудил зажигалку из кармана и провел язычком пламени вдоль бумаги, предположительно, чтобы закрепить клей, а затем сунул самокрутку в уголок рта. — Правда? — Сабуро попытался оглянуться, но Обито еще больше загородил Копирующего Ниндзя, сомкнув руки у него за шеей. Не зная, как расшифровать этот жест, Сабуро осторожно поднял взгляд и медленно установил зрительный контакт с Учихой - находясь под смутным впечатлением, что его сейчас либо отметелят, либо сбросят в грязную водосточную канаву. — Меня поначалу не допускали к миссиям, — негромко сказал Обито. — Я тренировался, и тренировался. Сдал этот долбанный экзамен на звание... Из-за его спины выплыло облако дыма, окрасив силуэт Обито в нежно-розовый оттенок, и Сабуро проследил за тем, как одноглазый шиноби, полуобернувшись, взял что-то из рук Какаши. — Я тренировался, — снова сказал он и будто бы заглянуло Сабуро прямо в душу, затягиваясь косяком. Дым придал его голосу легкости, сухости. — Но они решили, что я больше не гожусь для работы в команде. И теперь ко мне приставили няньку из АНБУ и навязали кучу дурацких правил, которых надо придерживаться. — Напарника, — безучастным тоном поправил Какаши. — И установили особые условия. — Мне теперь самостоятельно даже на С-ранг выйти нельзя, — громко продолжал Обито. — Понимаешь, о чем я? Ах, ну, конечно, не понимаешь. Представь, что тебе в течение шести часов нужно помогать твоей самой нелюбимой тетушке, допустим, развешивать постиранное белье... — Не самая точная трактовка миссии С-ранга, — мягко упрекнул Какаши. — Ладно, — его напарник преувеличенно тяжело вздохнул и пожал плечами. — Тетушке надо развешивать белье, но... при этом какой-нибудь урод пытается ее убить. — Тетушке надо развешивать белье, но маленькому приграничному клану требуется ее кровь для проведения священного обряда, — предложил Какаши. — Не, постой... — засмеялся Обито и, выпустив струю дыма, передал косяк. — Она решила постирать, но у нее вдруг возникло дурное предчувствие насчет ворона с другой стороны улицы. Они оба затопали ногами, разразившись смехом. Сабуро посмотрел на них, ожидая кульминации шутки, но, судя по всему, она от него ускользнула. — Йо-о, — протянул Какаши, изящно утерев мизинцем пересеченный шрамом глаз. — И смех, и грех. — Ну, сендзюцу в птице было неожиданностью. Я знал, что они смышленые, но это был совершенно иной уровень... — Нет, иной уровень - это когда им пришлось зачистить целый квартал, чтобы избавиться от нее... — Заноза, — зашипев, перебил его Обито и махнул перед Сабуро рукой, словно бы ему показывая. — То есть, птицы, они же охуенно быстрые. Какаши хотел что-то сказать, но закашлялся и покачал опущенной головой. — Наталкивает на мысль, — продолжил Обито. — Если эта тварь могла поглощать чакру из окружающего мира, то, наверное, и способностями сенсора обладала тоже, да? Сабуро, сбитый с толку и подзабывший все, что знал о сендзюцу, кивнул. — Что? — странно возмутившись, запротестовал Какаши. — Нет, друг, птица была не в режиме отшельника, она просто поглотила кучу чакры еще в порту - уж поверь, чтобы обскакать тебя в догонялках много ловкости не надо. Поимка дикой твари требует осторожного, нежного подхода. — Я... — Обито запнулся на слове. — Нежен! — Ага, как древесный стиль. Сабуро впервые видел Копирующего Ниндзя таким дерзким. — Слушайте, можно мне все же вас сфотографировать? Какаши вяло пожал плечами и выпустил в сторону длинную струю дыма. — Если хочешь получить молнией по заднице, то дерзай. — Я все равно не понимаю, в чем проблема, — проворчал Обито, припав обратно к стене. — Ну маска, ну лицо под ней. Меня, вон, камнем придавило, а потом все, кого я любил, погибли - иногда это сводит меня с ума, но, то есть, как бы... дерьмо случается. Мы ведь шиноби. Сабуро снова кивнул, и повисла глубокая тишина. Солнце село, и по сторонам начали зажигаться огни ночного рынка. Смутный запах травки, покинув их вкусовые и обонятельные рецепторы, очень быстро растворился за ароматами уличной еды. Уставившись в землю, Сабуро про себя отметил расстояние между парнями, проследил за ботинком Какаши, который, словно маятником, лениво елозил им по дорожке. Он придвигал его все ближе и ближе к ноге напарника, а когда Сабуро снова поднял взгляд, их руки словно бы расцепились; затем Обито поднес последний дюйм догоравшей бумаги к губам. — Правда, что вы пробудили мангеке шаринган? Учиха, казалось, хотел ему ответить, но Какаши тут же его опередил. — Вот этот вопрос уже глупый. Спроси о чем-нибудь другом. Сабуро подумал, что это, вообще-то, был самый разумный вопрос за весь вечер. — Так... вот, что это было? Вы подкидывали мне идеи для глупых вопросов, чтобы давать на них такие же глупые ответы, — дошло до него вдруг. — Здорово, правда? — поддразнил Обито. — Нет, это отстойно, — признался он. — А... какие глупые вопросы вам обычно задают? — О, да всякие, — расплывчато ответил Какаши. — Обито-кун, — сгримасничал его напарник. — А тебе видно меня с этого бока? А докуда тянутся твои шрамы? Ты не видел Какаши-куна? Каково это - снова быть в одной команде? А выпасть на целых три года из жизни? Как ты вообще встаешь по утрам... — Маа, Обито, — тихо, с беззаботным видом Хатаке прервал его тираду. — Откуда у тебя на лодыжках следы от укусов? Покрытый шрамами шиноби вмиг покраснел, румянец окрасил его уши и заполз даже под очки. Теперь неоновые вывески были ни при чем. — Извращенец! — прошипел он. — Лузер, — поддразнил Какаши в ответ, с легкостью уклонившись от его выпада, потом от еще одного, и еще одного. Наконец, Копирующий Ниндзя натянул маску, отсалютовал Сабуро, по-доброму сощурив глаза, развернулся на сто восемьдесят градусов и дал деру. — Дуракаши! — прорычал его напарник и поспешил следом, взметнув за собой клубы пыли.