Неправильный

      Белкет не то чтобы чувствовал себя не на своём месте, но среди детей Илата действительно было несколько… непривычно. Наблюдая за ними, он, кажется, немного начал понимать, чем эти создания так заинтересовали Йоргена, который проводил свои дни среди них. Люди были непредсказуемы, и поразительным было их отличие не просто от ангелов, но и от всех других народов. Смертность и короткая, словно вспышка, жизнь толкали их к действиям, к тому, чтобы успеть сделать как можно больше, чтобы оставить по себе какой-нибудь след и память. А потому вовсе неудивительно, что Седьмой Дракон оказался именно человеком; неудивительно, что один из его учеников, что повёл за собой своих учеников на поиски знаний и реализации, тоже был человеком. Удивительным было лишь то, а что Белкет забыл среди них?..       Не то чтобы он был белой вороной, но любопытные взгляды на себе то и дело ловил. Ничего странного, впрочем — среди людей об ангелах ходило много легенд и слухов. Высокомерные и гордые, они сидели на своих небесах и даже не смотрели на мелких смертных сошек. У них были свои возвышенные проблемы, своя вражда с безликими, которая всему Асхану в итоге стоила слишком дорого. А вот теперь один из них был изгоем и путешествовал с Сар-Шаззаром, признав себя его учеником. Себя, ангела! — и учеником какого-то смертного человека! — немыслимо!       Впрочем, Белкет всегда был неправильным ангелом. Чёрные перья, чёрные волосы и глаза, чёрные одежды выдавали и подтверждали это. Вряд ли в Небесных Городах можно было найти кого-то, похожего на Белкета, так что ничего странного в том, что в итоге он оказался среди странников, ищущих своё призвание и предназначение в этом мире, очевидно, не было. По крайней мере, примерно так размышляли другие ученики Сар-Шаззара, с которыми Белкет разделил быт и общую судьбу… И тем не менее временами он всё равно продолжал ловить на себе любопытные взгляды.       В свите учителя, конечно, все равны между собой, происхождение всех совершенно неважно, но, боги, настоящий (пусть и изгой) ангел в их рядах! Это же так интересно!       Белкет едва заметно усмехался уголками губ, с истинно ангельским терпением выдерживая чужие взгляды. Во-первых, ему было не привыкать, а во-вторых, любопытство всё же было лучше, чем презрение. Так что в сложившихся обстоятельствах люди и ангел были в одинаковых условиях. Ибо так же удивительно, как для детей Илата было наблюдать за дитём Эльрата в их рядах, последнему было наблюдать за ними и их взаимоотношениями. У ангелов ведь всё совсем по-другому было, совсем не так — не странно, конечно, но почему-то оттого не менее печально.       Он качает головой, отгоняя тоскливые мысли. С самого своего появления он не принадлежал к ангельскому обществу, не был его частью, хоть физиологически он был одним из них. И жил среди них, и ковал самого себя — теперь же он был один, был сам по себе. Не стоило возвращаться в прошлое и переживать о нём. Куда лучше остановиться и осмотреться по сторонам, присмотреться к непредсказуемым детям Илата — теперь он был их частью. — Сюда, Белкет! — с высоты строительных лесов ему махнул рукой Калим, и Белкет повернулся к нему. Взмыл на сильных крыльях, подлетая ближе, и остановился напротив.       На строительстве первого крупного города, расположившегося в обширной оазисной долине, без преувеличения были задействованы все. Мужчины и женщины трудились в поте лица, возводя общий для них всех дом, и конечно, Белкет был среди тех, кто помогали ему поскорее появиться. Более сильный и выносливый чем люди, он помогал с транспортировкой тяжёлых блоков, следил сверху за тем, чтобы камень ровно прилегал к камню — стены, оборонные и несущие, делались на совесть, так, чтобы выдерживать осады и природные колебания. Принявший на свои плечи ответственность Белкет не мог подойти к своему делу халатно, да и…       Работа определённо сближала. Чужой и абсолютно другой среди людей, Белкет поначалу держался обособлено. Он не был искушён в налаживании общения, и честно говоря, плохо понимал, как это происходит. Чувствовал себя оттого неловко и будто не на своём месте; наблюдал за другими с не меньшим любопытством, чем наблюдали за ним. Но общее занятие в конце концов втянуло в общий поток и его — и в этом обнаружилась ещё одна занятная человеческая черта.       В работе было место каждому, стирались различия между каждым. Никто не воспринимал Белкета как кого-то отличного — вот, ещё один человек, просто крылатый немного, ну, знаете, с кем ни бывает! Главное, что он свой, один из них, член общины, который наравне со всеми трудится на её благо. И Белкет поддался — впервые его считали и воспринимали «своим».       Хватает небрежного и лёгкого мановения руки, и тяжёлые блоки рыжего песчаника с земли плавно взмывают вверх. Белкет сильнее любого человеческого мужчины, а потому даже магией ему гораздо легче поднимать тяжёлые объекты. Калим, активно жестикулируя, даёт указания, куда камни должны встать — работающие с укрепляющим раствором, скрепляющим между собой блоки на века, мужчины хором шарахаются в стороны, чтобы тут же завершить работу, когда блоки занимают своё место. Калим осматривает их придирчиво, а после удовлетворённо кивает. — Даже не знаю, что бы мы без тебя делали, — он усмехается совершенно беззлобно, и в его голосе слышится искреннее облегчение. — Вечность бы строили этот город, не меньше. — Это вряд ли, — Белкет качает головой, скупо улыбаясь. — Вашей сплочённости могут позавидовать даже гномы. — Да брось, — мужчина посмеивается, простодушно махнув рукой. — Все так делают. Разве ж это не очевидно? Если хочешь создать что-то не только для себя, но и других, то приложи к этому усилие наравне с другими. Так, словно стараешься для самого себя — разве ж не это жизнь?       Белкет улыбается печально и молчит. По правде говоря, он и не помнит, как создавались Небесные Города. По правде говоря, ангелы, кажется, никогда и не знали, что такое настоящая сплочённость. Пусть и говорили, что разделяет Тьма, но на самом деле нет силы эгоистичнее Света — и дети его были тому наглядным подтверждением. — В любом случае, — Белкет снова гонит прочь печаль прошлого, — я рад быть чем-то полезен, — и он действительно рад — отдавать, оказывается, гораздо приятнее, чем брать. Калим же лишь улыбается в ответ, и работа продолжается.       Это удивительный опыт. Хрупкие дети Илата не перестают удивлять Белкета, и он сам не замечает, как оказывается втянут не только в общую работу. Жизнь берёт своё, и Белкет — её полноценная равноправная часть. Ручей, наполняющий общий поток — впервые за свою долгую жизнь он наконец-то чувствует себя именно так. Частью чего-то целого, а не отколотым куском, который никак не может вернуться на своё место.       Вечера в пустыне холодные. Даже в оазисе посреди стройки температура опускается ощутимо, и люди жмутся к кострам и друг другу, пытаясь согреться. Дети и взрослые, мужчины и женщины, некогда знатные богачи и простолюдины, мудрый Учитель и ангел-изгой — все равны в этом особенном магическом кругу, и каждый ищет поддержку в каждом, протягивая руки к огню и отдавая своё тепло.       Простые вечера и тихие. Они начинаются с молчания, пока кто-то не нарушает его неловкой шуткой или возгласом удивления, будто только что вспомнил поразительную историю. Все оказываются втянуты в это общение, в обсуждение и рассказы. Некоторые из них сопровождаются смехом, некоторые — искренней печалью, некоторые же — глубокой задумчивостью. Каждому за общим костром и общей трапезой есть о чём рассказать, и каждый, если хочет того, будет выслушан и услышан.       Белкет говорит мало, больше слушая. Но когда ему задают вопросы, он всегда отвечает на них. Учитель спрашивает его о древних войнах, о сотворении мира, о великом Отце; другие спрашивают об ангелах, о быте их и прекрасных городах. Некоторые вопросы для падшего ангела очевидны и ожидаемы, другие заставляют его удивляться их внезапностью — он не привык к вполне искреннему интересу к себе; к тому, что о нём могут беспокоиться и переживать. — Если все ангелы — создания Света и у них белые крылья, то почему твои перья чёрные? — сидящая в этот раз рядом с ним девушка наконец-то набирается смелости и задаёт вопрос, и Белкет усмехается, ожидая его одним из первых, на самом деле. — Свет не приемлет инакомыслия, — он вздыхает, прикрывая чёрные глаза; мысли и воспоминания отдают фантомной болью в основании крыльев. — А я всегда был неправильным. В конце концов я принял это — мои собратья назвали бы это падением. Эльрат окончательно отвернулся от меня — впрочем, он и без того никогда не отвечал на мои молитвы и воззвания. — Должно быть, это было больно, — откуда-то напротив раздался полный понимания мужской голос, и Белкет пожал плечами: — Мои перья сгорели и отросли вновь. Я умер и воскрес. Отринул Свет, и он отрёкся от меня. Я выбрал свой путь, и Тьма приняла меня. На своём пути я всегда был одинок — со смирением я принял одиночество и в этот раз. — Ты не одинок, — девушка покачала головой и неловко улыбнулась: тонкие руки её вдруг обвились вокруг сильного тела, втягивая Белкета в спонтанное объятие.       Никакого подтекста не было в этом движении — лишь искреннее желание поделиться своим теплом. По-прежнему удивляющая Белкета человеческая спонтанность и бескорыстность, которую не ждёшь. И ангел улыбается в ответ, осторожно принимая хрупкий дар с благодарностью, на которую едва ли способны высокомерные бессмертные существа.       Люди не переставали удивлять его. И чем дольше он жил среди них, тем меньше не становилось это удивление. Со временем чрезмерное любопытство к его персоне утихло, и кажется, каждый и вправду воспринимал его как человека, пусть и крылатого. Но сам Белкет всё ещё открывал в детях Илата что-то новое, снова и снова изумляющее его.       Особенно то, что к нему абсолютно искренне тянулись дети. Их было пока немного, всего трое, и держались они вместе друг с другом. Успевали побывать везде — энергии им было не занимать, крутились между взрослыми, в любопытстве исследуя занятия каждого. И конечно, особенным вниманием они одаривали Белкета — ведь он был таким необычным взрослым!       Однако он был слишком мрачным и серьёзным, и видимо, это несколько отпугивало детей от него. Наблюдали они больше со стороны, но Белкет кожей ощущал их любопытство и распирающие их вопросы. Но даже самый старший из них, Тайиб, не решался просто так взять и подойти к величественному ангелу, чтобы поговорить с ним. Поэтому со своим интересом дети держались в стороне, и оттого он лишь рос с каждым днём всё больше и больше.       Белкет едва заметно улыбнулся уголками губ, прикрыв глаза. Неугомонная троица снова вилась поблизости, наблюдая за тем, как ангел украшает резьбой чёрный камень, вырезая на нём магические таинственные символы оборонных заклинаний. В конце концов, пусть Белкет и ученик Сар-Шаззара, сейчас в магии он всё же умелей многих. Одна из черт, которая немало помогает другим, в том числе и учителю, чья магия направлена на создание сложных барьеров и коммуникаций с поселениями, на местах которых великим городам только надлежит появиться.       Дети наблюдали за ним, неумело спрятавшись за укрытием из сложенных друг на друга каменных блоков. Вытянув шеи, в любопытстве они следили за тем, как ловко орудуют ангельские пальцы инструментами каменщика, вырезая аккуратные символы. Белкет в конце концов отложил их в сторону и поднял взгляд, глядя прямо в том направлении, где прятались дети. — Идите сюда, — он негромко позвал их, поманив рукой, и смущённые, неловко улыбаясь, они покорно вышли, приблизившись к падшему ангелу.       Первым шёл Тайиб — самый старший из них, и было что-то трогательно-милое в том, как за ним семенили его младшие друзья. Белкет вновь улыбнулся, и лёгким лукавством блеснули его чёрные глаза. — Ты будешь ругать нас, господин? — втянув голову в плечи, виновато спросил Тайиб. — Мы помешали твоему занятию. — Едва ли я стал бы ругать детей за то, что они просто хотят у меня о чём-то спросить, — Белкет одарил мальчика снисходительным взглядом, и лицо того заметно просветлело. Он переглянулся со своими младшими друзьями, и все трое воспрянули удивительным энтузиазмом. — Не все взрослые смогли спокойно принять меня, так что могу представить, сколько удивления и любопытства я вызываю у вас, — ангел хмыкнул, устремив на своих юных собеседников терпеливый взгляд. — Ты прав, — Тайиб смущённо улыбнулся в ответ, взлохматив тёмные волосы на затылке. — Просто… ты здесь совсем один, разве тебе не грустно? Почему ты ушёл от своих друзей? Ты не скучаешь по ним? — мальчик выпалил на одном дыхании, и вопросы его повергли Белкета в замешательство. Впрочем, он уже давно должен был прекратить удивляться людской непредсказуемости — особенно детской. — Боюсь, чтобы скучать по кому-то, неплохо было бы иметь такое существо, — отозвался ангел. — А мои собратья… Здесь я куда больше чувствую себя на своём месте. Здесь я нашёл свой дом и товарищей, которых могу назвать друзьями, — он улыбнулся, глядя в задумчивое лицо ребёнка. — Потому ты ушёл? — из-за спины друга раздался тоненький девичий голосок, и следом выглянуло пухленькое лицо Асийи, одарившей падшего ангела взволнованным взглядом. — Потому что тебе было одиноко? — от этого вопроса брови Белкета озадачено поднялись вверх, и он вновь опешил — на сей раз от того, как точно этот ребёнок попал в цель.       Удивительно было, как в одном простом детском вопросе вместилась вся суть и вся боль Белкета. Он никогда не был понимаемым, никогда не был принимаемым. Всегда был один, всегда был в стороне — не то чтобы его это действительно беспокоило, но в конце концов отличие толкнуло его на побег и поиск. Он был одинок — и стоило признать, ему было одиноко, иначе вряд ли сейчас всё было бы именно так, как было. — Ты очень наблюдательна, — Белкет прикрыл глаза, принимая своё поражение, и волнение на личике девочки стало заметнее. — Но разве у тебя совсем-совсем никого не было? — забеспокоилась она. — Там же твой дом и семья… — К сожалению, дом — это не всегда то место, где мы рождаемся и живём, — покачав головой, терпеливо вздохнул ангел, стараясь отвечать как можно мягче. — Необходимо время, чтобы найти его. Как и найти тех, к кому хочется возвращаться.       Асийя забавно наклонила голову, и серьёзная задумчивость отразилась на её ещё по-детски пухленьком личике. Задумался над словами ангела и Тайиб, отчего между детьми и взрослым повисла тяжёлая пауза. Которую нарушил голос самого младшего члена детской троицы, Карина. — А можно потрогать твои перья? — широко улыбаясь, простодушно спросил он, тем самым нарушая тягостное и мрачное молчание. Белкет негромко рассмеялся, прикрыв глаза, оценив невольную детскую находчивость. — Можно, — кивнул он, с тихим шорохом немного расправив крылья, и личико Карина просветлело, а тёмные глаза заблестели.       С искренней радостью он уверенно протянул вперёд руку, тем не менее осторожно пальчиками дотронувшись до чёрных перьев. Коснувшись их, мальчик ласково погладил их, с всё тем же искренним восторгом пискнув: — Мягкие!       Белкет улыбнулся, тепло посмотрев на ребёнка. Погладил его по тёмным густым волосам и не заметил, как к другу присоединились Тайиб с Асийей, тоже втайне желавшие на ощупь опробовать ангельские крылья. — Действительно мягкие, — со знанием дела покивал Тайиб, — и сильные! У ангелов должны быть сильные крылья, чтобы они могли на них быстро летать и сражаться, верно? — Очень точное наблюдение, — снисходительно откликнулся Белкет, наблюдая за искренним восторгом на детских лицах.       Короткий разговор с ними заставил ангела вновь задуматься. Сколько он себя помнил, он искал себя и своё место в мире. По-прежнему не было покоя в душе мыслителя, и мечущийся дух его всё ещё искал ответы, но став частью общего целого, Белкет словно обрёл ещё один смысл, до того скрытый в потаённых глубинах его естества. Удивительный парадокс — одиночество не тяготило его, но ему всё равно было одиноко, и душа тянулась хотя бы к слабому источнику тепла, желая просто быть рядом с ним. И тепло это неизменно крылось в других существах.       Неважно, насколько сильна была его связь с ними — главным было то, что его принимали. Не отвергали, не осмеивали, не презирали — просто принимали и позволяли остаться. Как поразительно, что с особенной ясностью и чёткостью Белкет понял это после наивных детских вопросов. После тесного существования среди людей, простых, обычных, смертных людей, что как и все люди спешат жить и оставить по себе какую-нибудь память. Как поразительно, в конце концов, что именно среди них он и нашёл такое место, нашёл источник тепла, к которому хотелось возвращаться. К которому было куда возвращаться. И закрывая глаза, Белкет с горьким весельем ощущает растекающийся внутри него покой.       Он наконец-то дома.