Национальные забавы

Лорд Малфой был натурой увлекающейся. В разные периоды жизни увлечениями его были кружок по интересам,члены которого называли себя «упивающимися смертью», попечительский совет и белые павлины. С Антонином Люциус сошелся на почве своего страстного увлечения всем русским. Антонин скучал по исторической родине и очень обрадовался обретению духовного брата. — Скачки на медведях — национальная русская забава, — уверял Долохов, признанный специалист в этой области. — После бани? — сомневался Люциус, которого неудержимо клонило в сон от жары. Признаться, хорошо, что на дворе стояло лето, иначе пришлось бы, разомлевшему и размякшему, прыгать в сугроб — Антонин уверял, что таковы правила. Страшные люди эти русские! — Самое то! — клятвенно стукнул себя в грудь Антонин. И они, предварительно выпив по чарочке наилучшего вина (более приземленных напитков у Люциуса не оказалось, и Антонин решил, что сойдет и вино) отправились за медведем, освободив «собрата по разуму» из ближайшего маггловского зоопарка. Павлины в ужасе разбежались, суматошно хлопая подрезанными крыльями, от топающего напролом сквозь лелеемые леди Нарциссой цветы и тщательно подстриженные кусты мишки, на котором восседали в обнимку Люциус с Антонином. — Ты меня ув-важаешь? — вопрошал Антонин, таки раздобывший где-то заветную запотевшую бутылку с «национальным напитком». — Ик! — кивал лорд, который не мог не попробовать того, что пьют эти русские. — А как же! Почти как л-лорда, чтоб ему помереть и не воскреснуть… Медведь обиженно ревел, намекая, что ему — не налили, и Антонин с Люциусом поспешили восстановить справедливость. Когда домой со званого обеда вернулась леди Малфой, то взору ее предстали безобразно набравшиеся Антонин и ее муж в обнимку с медведем, поющие «Боже, царя храни» и вытирающие слезы умиления. — О! — обрадовался, завидев жену, лорд Малфой. — Милая! Г-голубка моя... Леди, памятуя о том, что мужа надлежит уважать и снисходительно относиться к его невинным увлечениям, терпела бочки с кислой капустой в фамильных погребах. Ни слова не сказала, когда Люциус стал спускаться к обеду в немыслимых широких штанах, заправленных в скрипящие сапоги, и расшитой петухами рубахе, подвязанной кушаком. Смолчала, когда Люциус велел возвести в саду несуразное деревянное сооружение под названием «баня» (затащенный туда отцовским произволом, дабы «попариться» Драко вылетел из помещения, как ошпаренный, и теперь вообще дома не показывался, заявив, что на каникулах предпочитает общество сумасшедшего Поттера — того хоть проклясть можно). Стиснув зубы, сдержалась, когда эльфы по приказу Люциуса выкопали ее испанские розы и разбили на этом месте грядки с редькой и странным всезнающим овощем «хрен», к которому посылал в затруднительной ситуации собеседников Долохов. Антонин, учивший ее мужа дурному, выразительных взглядов леди не понимал — или прикидывался. Тучи сгущались над головами обоих, но пока Нарцисса стойко молчала — воспитание пересиливало. Сейчас леди Малфой чувствовала, что терпение ее на пределе. — Под-дарок-то не забыл? — толкнул в бок приятеля Антонин, и в трезвом состоянии имевший большие проблемы с чувством самосохранения, из-за чего частенько перепадало ближнему кругу УПСов — Лорд не разбирал правых и виноватых и щедро оделял проклятиями всех. Ближний круг полным составом давно уж грозился Долохова удушить (Лорд очень нервно реагировал на Аавды поблизости от себя). — О! — Люциус щелкнул пальцами, и явившийся домовой эльф с поклоном преподнес Нарциссе стопку яркой одежды, поверх которой лежал странный головной убор. — Дор-рогая, тебе дивно пойдет этот сарафан! — П-просим! — поддержал приятеля Долохов. Но в ответ на умильные глазки лорда, предложившего жене надеть кокошник, леди почему-то осерчала... — Милый, — ласково сказала она — медведь почему-то прижал уши и попытался спрятаться за Антонина. — Ты помнишь, из какой я семьи?.. В общем, в итоге медведь с перепугу забрался на старую яблоню, наотрез отказавшись оттуда слезать, Антонин, занявший стратегическую позицию в уцелевших кустах гортензий, потирал пострадавшее место пониже спины и, сведя глаза к носу, тщетно пытался расколдовать пятачок, которым его наделила разбушевавшаяся леди, а кокошник оказался на самом сиятельном лорде. Спасибо, хоть в сарафан не втиснули, думал наутро возлежащий со страдальческим видом на кушетке Люциус, прикладывая к гудящей голове холодный компресс. В саду тоскливо ревел требующий опохмела мишка. На деревьях противно курлыкали белые павлины.