система поиска смысла жизни

Цучигомори не был прирожденным учителем. Дети по большей мере его даже раздражали. Но за годы преподавания в этой школе он привык делать некоторые исключения. Раз в несколько лет все же находился человек, который выделялся среди своих сверстников незаурядным мышлением и такой же незаурядной судьбой. Потому учителю было привычно интересно пообщаться с подобным человеком в том самом возрасте, когда он находился лишь в начале своего пути, пусть тот мог быть не слишком длинным. Редко получалось так, что им примечались девушки, подобные Аки по этой причине. Она была обычной, слишком серой. Ее спокойствие было маской, трещавшей по швам. И судьба была короткой. Возможно, только из-за того, что она любила подмечать детали, ее книга и была не настолько пустой или тонкой. Скорее, она была из тех, у кого были проблемы, и оттого она требовала внимания, нежели сама его притягивала. Хотя такого рода правда была только в глазах смотрящего. И для призрака, как для учителя, это было высшей моральной обязанностью — помогать детям, столкнувшимся с проблемой, которую им не решить из недостатка опыта. И хотя не все принимали помощь, Цучигомори не прекращал пытаться. На следующий день, после событий в библиотеке, он, привычно уже, через главных людей, которые обычно рассказывали историю о мистической библиотеке, позвал нужного ему человека в учительскую. — Вы звали, сенсей? — со стуком в не слишком пустую учительскую ворвался холод из коридора. Близилась зима, и день за днем температура падала все ниже, хотя призраков это мало волновало. — Да, присаживайся, Аки-кун, — в такое позднее время Цучигомори мог позволять себе выглядеть все ближе к своему истинному облику, хотя это замечали далеко не все. — Я вас настолько напрягла своими словами? — однако к намеку присесть девушка не прислушалась, решив, что надолго она тут не задержится. В ее словах сквозила робкая ехидность — не в тоне, но в смысле слов. — Меня не особо это задевает. Хочешь чай? — он даже не повернулся к ней, безразлично заполняя журнал. Она нахмурилась, не понимая, к чему ведет вся эта ситуация, игнорируя редких людей, занимающихся приблизительно тем же — игнорированием, но, выждав затянувшуюся паузу, тихо ответила: — Если предлагаете, — интересно, какова ее причина согласиться? Потянуться к этому скупому вниманию? Но она не безнадежна, — решил учитель. Через несколько молчаливых минут две чашки стояли на столе, за которым расположились двое — неравноценные по своему положению — учитель и ученица, призрак и человек. Пятый не прекращал проверять работы учеников, пока Аки скучающе листала ленту соцсети в телефоне. По крайне мере так им обоим было спокойнее. — Аки-кун, тебе известно, почему призраки остаются в этом мире после своей смерти? — тихо вопросил сенсей. — У вас есть незавершенные дела, либо груз на душе. — Верно, — хмыкнул Цучигомори. — Ты весьма осведомлена. Благородный Седьмой рассказал? — Любой фильм о призраках расскажет мне это, — отметила девушка. — Зачем я здесь, Цучигомори-сенсей? — она подняла взгляд с экрана мобильного. Последний учитель вышел из учительской, оставляя их наедине. Остывал последний ранее жужжащий компьютер. — Просто на разговор. Ты против? — у него было много вопросов, а еще много обязанностей, которые он сам себе поручил. И разговор был малой долей того, чего он хотел. — Вам скучно? — последовало предположение. Цучигомори отметил, насколько же она была не права. Но, возможно (сам себе он мог признаться), ему просто не хотелось так обнажать свои мотивы. — Пожалуй. Мне интересно, все ли у тебя хорошо, как у ученика. — Понимаю, — она выдохнула, запоздало пытаясь выдать это за жест охлаждения горячего чая, но пар за этот выдох не колыхнулся и на мгновение. Когда Пятый касался чужих книг, на кончиках пальцев чувствовалась история, движение, или цикл — но был процесс. С ее же жизнью было что-то неладно, в ней была боль и такая же болезненная статичность. И призрачные кончики пальцев болезненно жгло. — Я видел, — он не захотел продолжать, лишь скосив взгляд на чужие кисти рук, окрашенные противными белесыми нитями, и уж лучше бы это была его паутина, которую можно было снять. — Мне жаль, — и, кажется, ей больше нечего было сказать. Обнажать боль, ей самой кажущуюся смешной и нелепой — он думал, что она понимает, как глупо она будет звучать, рассказывая, почему оставляет на себе отпечатки смерти. — В твоем возрасте все ново. Нет глупых причин. Не стоит стесняться. — И не стоит об этом кричать. — Изредка стоит. Если ты хочешь, чтобы тебе помогли. Она не сдержала ироничный смешок, припадая губами к чашке. — Именно потому, что я это поняла, мы познакомились с Ханако-куном. — Думаешь, этого достаточно, чтобы тебе стало легче? — Возможно. Уже стало. Я думаю, он первый мой друг за долгое время, — она незатейливо и как-то неловко в это же время пожала плечами. Цучигомори пальцами искал трубку, бросая взгляд на часы — еще слишком рано для табака. Но именно это разочарование пряталось за кажущееся очевидным разочарованием от диалога с ученицей. Она была слишком глубоким и болезненным человеком, чтобы ей взаправду было больше нечего рассказать или нечем поделиться. Но, если приходилось быть честным, на самом деле, даже этого было достаточно. — То есть ты считаешь его дорогим для себя человеком? Она угукнула: — Хотя нам часто не о чем говорить. Он явно не хочет говорить о себе, а мне не хочется говорить о себе. Хотя, похоже, он хочет знать. Несправедливо, что кто-то первый должен начать. У них обоих сложные судьбы и души. Им обоим сложно доверять. Убийца и убитая. И как минимум одна слишком молода, чтобы не беспокоиться о том, что скажут ей прямо в лицо. — Но, — продолжила она спустя какое-то время раздумий, глядя куда-то в темнеющее небо, — я готова отдать жизнь за него, если придется. Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы это ценили. — Это не ценят? — закономерный вопрос от Цучигамори. Дико думать, что она говорит искренне. Они же не на войне. — Не знаю. Я никогда не скажу ему об этом вслух. — Возможно, тебе стоит. А еще стоит заботиться о себе больше. Кроме тебя, никто не будет делать этого в должной мере. — Да, я знаю. Похоже, знать не значит принять. Такая беспечная риторика. — В любом случае. Аки-кун, — учитель держал паузу, подбирая слова. — Я просто хотел сказать, что я все еще твой учитель. Ты можешь прийти ко мне с любой проблемой. И я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу. Она смотрела на него долго. Видела его безразличное и усталое лицо. Но, похоже, просто поверила на слово. Вероятно, каждому ученику необходимо верить в это, чтобы отвоевать свое право на спокойствие. — Спасибо, — слезы скатились по ее лицу, пока она держала остывающую чашку в холодных руках. — Если это правда, я это очень ценю. Если она ничего не рассказывает тому, кого называет другом, Цучигомори нет смысла пытать ее вопросами. В этом деле просто нужно проявление внимания. А Благородный Седьмой справится. Таков его слух. Цучигомори оставалось только встать да сухо погладить Иоши по голове. И даже такое призрачное тепло она все же принимала. Книга, нет, судьба, способная меняться, — не может быть заурядной. Пройдет не более часа, как Пятый придет сказать своему начальнику пару слов и застанет того смотрящим в окно. — Мне она ничего не рассказала, — учитель, иронично скалясь, рассматривал территорию школы, замечая, что глаза бывшего ученика направлены совсем не в недоступное небо. — Но она сказала, что считает тебя, Благородный Седьмой, своим другом. Так что если она кому-то что и скажет, так это тебе. — Не думаю, что я ее единственный друг. — Хм, — Цучигомори нашел что-то, на чем мог заострить внимание призрак рядом, но, не подавая виду, продолжил: — по крайне мере, она назвала Ханако первым за долгое время. Седьмой перевел темный взгляд на учителя, не тешась этими словами, даже недовольный тем, что о его новом имени отзываются в третьем лице, как о маске. Хотя на деле его беспокоили многие вещи на этой неделе. — Помните, Седьмой, открытость должна быть взаимной. — Она не спрашивает, — отозвался мальчик. Ничего не выдавало в нем его настроения, и в холодном свете зимней улицы это спокойствие казалось непоколебимым. Но слишком долго Пятый был рядом с ним, чтобы не видеть неочевидного переживания. — Ты тоже, вероятно, Благородный Седьмой. Кроме того, что собираемся делать с ним? Ханако молчал, не давая ответа, наблюдая, как Иоши Аки выходит за ворота школы вместе с Минамото Теру. И Цучигомори понял, что начальство вряд ли понимает, кого именно сенсей имеет в виду. И потому сочувственно откладывает этот вопрос. Правда, совсем ненадолго.