Зима была холодной, и ветер злой стонал, Земля совсем промёрзла, и реки лёд сковал, И всё покрыто снегом, и снег валит стеной, Давным давно то было холодною зимой.
Это был, по-моему, январь моего семилетия. Год с момента кончины моей дорогой матери, которую я так любил всей своей наивной и детской душой. И которую так любил мой отец. Но, в отличие от мамы, Генри не любил меня. По крайней мере, после ее смерти точно. Я не плакал на ее похоронах, не плакал во время того, когда видел ее последний раз на больничной койке. Я лишь молча наблюдал из палаты за бегающими врачами в коридорах четвёртого этажа, заполняя свои легкие отвратным запахом лекарств и фенола до тошноты и головокружения. Она умерла так же быстро, как и вся любовь старшего Фишера ко всему окружающему. Спустя пару дней отец стал реже бывать дома, если вообще появлялся. А если и появлялся, то в отвратительно-пьяном состоянии. Спустя еще неделю случилось то, что мне снится иной раз в мучительных, столь реалистичных кошмарах. Последствия всего этого дерьма, что сделал со мной любимый отец, я вижу каждый день в своём отражении. Меня, конечно, добрые врачи «заштопали», буквально вытворяя магию с моим лицом, оставив всего пару тянущихся вдоль правой щеки шрамов, что служили мне напоминанием об отцовской любви. Сколько там зеркал я разбил за десять лет? Совсем сбился со счету после пятой истерики от своего старика и тринадцати синяков на моих ногах. Помнится мне, как в тот промозглый вечер он истошно кричал на меня, как будто передо мной стоял некто совершенно чужой, похожий на разъяренного, голодного зверя или же самого представителя Ада. А ведь началось все с того, что мне захотелось каким-либо волшебным образом скрыть свою боль и найти хоть каплю поддержки. Я показал отцу с, пусть и маленькой, долей надежды на любовь свой рисунок с мамой, что так радостно сидела на поле одуванчиков вблизи нашего бывшего дома. Казалось, что его крики и мои слёзы боли никогда не кончатся, но всего минута — и в меня летят десятки осколков, после чего пелена багровых капель скоротечно застилает глаза. Мои слёзы от обиды тотчас сменились на крики боли, ужаса и мольбы о помощи. Неважно, какой это был месяц: январь, февраль. Важно лишь то, что с того момента я ненавижу зиму всем своим прогнившим сердцем.***
Нокфелл — северный, практически безлюдный городишка с вечнозелеными хвойными лесами в округе, отчего иной раз морозным утром четко ощущается приятный запах зелёной свежести и свободы. Население здесь было, насколько я знаю, чуть больше шестидесяти тысяч, но по моим наблюдениям создалось впечатление, что город вымирает, ведь большая половина этого места — это молодежь, которая закончит школу и свалит отсюда восвояси, и пожилые мужчины-рыбаки, что просто спокойно доживают свой немаленький срок жизни. В отличие от Нью-Джерси, где в каждом необъятном уголке ежесекундно кипела жизнь, это захолустье казалось чем-то вроде удаленной деревушки, в которой только начинает появляться цивилизация и зарождение хорошей жизни. Однако самая заметная разница была в том, что погода Нокфелла словно отражала всю его скрывшуюся сущность: ветер своим ледяным потоком воздуха так и норовил забраться мне под одежду, заставить каждый миллиметр кожи дрожать от пронизывающего чувства мороза. Даже не удивительно, что именно в таком отталкивающем, леденящем душу месте собрались встретившие меня ублюдки и без того прогнившего общества. Задаетесь вопросом — где же ты видел настолько плохих людей? Что ж, добро пожаловать в мою жизнь. — Эй, че у тебя с лицом? Папаша не удержался? — звонкий, едкий смех заполняет школьный коридор, где каждую перемену становится все больше и больше местных задир. — Че вылупился? — удар по спине, — Жить надоело, придурок? — плевок в мою сторону, — как тебя там… Фишер, блять. Пускай я здесь совсем недавно, но уже уяснил для себя одну важную вещь: будешь хорошо относиться к людям — получишь по лицу. Пришлось следовать этому правилу, но становиться таким же выродком, я, конечно же, не собирался. После перехода в новую школу я нашёл себе интересное увлечение — наблюдать за людьми и выявлять их слабости. Не общаясь ни с одним из этих «крутых ребят», могу сказать слабость каждого из ныне присутствующих. Знаете, что самое смешное среди этой толпы вечно самоутверждающихся за счёт других людей? То, что я вижу в глазах главного задиры школы отчаяние и медленно нарастающую панику, стоит мне только пристально глянуть на эту рожу. Эту панику такие люди пытаются скрыть за угрозами и избиениями, дабы потешить своё эго. Не на того напал, мистер «ежедневный-фиолетовый-фингал» Фелпс. У этого белобрысого паренька были явно заметные проблемы с психикой, да и в целом с бошкой, наверное. Несомненно, главной целью Трэвиса Уильяма Фелпса было воплощение закреплённого образа «плохого мальчика», что подтверждали его глупые и чересчур импульсивные поступки. Цеплял он на себя шмотьё не из дешёвых, значит, парень ещё и является богатой шишкой на районе. Белоснежные, выглаженные футболки с заезженными супер-героями по щелчку становились мятыми и испачканными кровью, иногда собственной, но чаще всего следами от очередного непонравившегося человека, что волей случая нарвался под горячую руку главного задиры. А вот его лицо, казалось, всегда было «помятым», наводя страх на первогодок. Что-что, но именно его наглая рожа точно передавала всю сгнившую сущность и душу, если, конечно, она у него когда-то была. «Могли бы найти себе лидера школьной шайки получше.» Как же, все-таки, забавно наблюдать страх людей. Он, словно крысиный яд, проникает в твою кровь, жжется, пока не дойдёт до крайней точки. Ещё забавнее наблюдать то, как один мой оскал и взгляд в их сторону совершенно меняет ситуацию. Злость в их глазах быстро сменяется непониманием и тонкой ноткой испуга, после чего слышатся лишь отдаляющиеся шаги. Как жаль, что я его не чувствую. Я вообще, по сути, ничего не чувствую. Думаю, это должно пугать ещё больше, но только не меня. — Гребанные ублюдки, — тихо буркнув себе под нос, устремляю шаг в сторону запасного выхода. К моему огромному разочарованию, был все-таки один человек, которого я так и не смог разгадать за прошедший месяц здесь. Я видел его лишь пару раз и ни в один из них не смог остановиться на его глазах больше, чем на пять секунд из-за странного ощущения, что буквально сковывало мое тело и заставляло неровно глотать воздух. Первая наша «встреча» произошла как раз-таки около школы, не в самый удачный момент, пока я сидел на холодных, сырых ступеньках и неосторожно вытирал рукавом алые капли крови с носа. Я почувствовал его взгляд со спины настолько резко, что в ту же секунду мое тело покрылось неприятными мурашками, заставляя ощущать присутствие незнакомого человека и леденящий душу взор с его стороны ещё больше. Побоявшись поднять глаза, я лишь проводил его взглядом, когда тот уже собрался скрыться за ближайшим магазином. Каково было мое удивление, когда я почувствовал этот же пристальный взгляд в следующую пятницу в убогом баре, где я безуспешно пытался слиться с толпой малолеток и спокойно выпить свой кампари за три бакса. Я даже не мог развернуться — мое тело словно онемело под действием каких-то веществ, что обычно подсыпают маленьким девочкам в таких низкосортных местах. Так и померла моя надежда мельком взглянуть в эти бессовестные глаза, как я подумал. — Виски со льдом, пожалуйста, — слышу грубый, на удивление бархатный голос по правую сторону барной стойки. Это он. Медленно поворачиваю голову, шумно вдохнув прокуренный воздух в легкие. Тонкие пальцы рисуют невидимый круг по горлышку его бокала, внутри которого переливается ярко-медового цвета алкоголь. Чёрная, будто смоль, рубашка, расстегнута на две пуговицы, чуть оголяя ключицы. А шея… такая красивая шея. Выдох. «Хотел бы укусить.» Мне кажется, что этот парень продал душу за внешность. Слишком красивое, острое лицо, чуть припухшие искусанные губы и… клыки. Я вижу острые клыки. — Понравился? — смотрит настолько пронзительно, словно не в глаза, а в саму душу, выворачивая ее наизнанку. Сам виноват, слишком сильно засмотрелся, Фишер. Аккуратно проводит языком по нижней губе, тут же мягко прикусывает ее и залпом опустошает свой шот. Чуть щурится и через мгновение медленно открывает глаза, направив взгляд в мою сторону. Глаза в глаза. Честное слово, я не люблю пялиться на людей, но его затуманенный взгляд, прожигающий во мне дыру, и эта гадкая ухмылочка совершенно не оставила мне выбора в тот момент. Его глаза меня окончательно озадачили, хоть мне и удалось лишь на долю секунды их увидеть. Темные, с желтыми отблесками и мелкими искорками, точно зарождающийся пожар среди пустыни. Я не смог в них ничего увидеть, кроме чёрной, поглощающей пустоты, что так поманила меня. Что такой интересный, ни капельки не похожий на других человек забыл в таком убогом месте, как это? Среди одинаковых октябрьских будней, в очередную пятницу посреди того отвратного паба на Дайкер-стрит, под звуки британского техно из 90-х и непристойные возгласы маленьких девочек я первый раз в жизни познал необычное чувство молниеносно зарождающегося интереса и одновременно непонимания к одному человеку. Девять часов и пять минут утра. Школьный звонок крепкими лапами возвращает голубоволосого в холодную реальность. Лекция по астрономии прошла как раз тогда, как Фишер со всей своей способностью к координации врезался коленом в металлические перила лестницы, при этом громко выругавшись. Он, конечно, мог пойти на занятие, но взвесив все плюсы и минусы, коих оказалось больше, парень решил оставить свой выбор на любимой, уже приевшейся программе побега. «Надо скорее валить отсюда.» Свежий воздух, такой морозный, что холод будто царапает кожу. Гробовая тишина вокруг, словно весь город вымер и остался один последний герой. И этот герой — Сал Фишер, стоит прямо у входа в старшую школу Нокфелла и докуривает свою последнюю на сегодня сигарету. На этот чудесный зимний день у парня были великие планы — покончить со всем этим дерьмом, происходящим внутри его головы. Или же покончить с самим собой.***
16:29 Мерзкий, режущий уши звук звонка телефона заставил Фишера подорваться с кровати, при этом пытаясь совладать с головокружением от резкого пробуждения. Снова кошмары. Взгляд медленно фокусируется на слепящем в темноте экране, тщетно прерывая все попытки прочитать содержание сообщения.«Надеюсь ты пьёшь свои таблетки, пока меня нет. Вернусь завтра.»
— Не возвращайся, пап, — смешок. Таблетки, таблетки… от них только куча побочек, никакого толку. Ещё и быстро появляющаяся зависимость, похлеще всех наркотических веществ в аптечке моего отца. Опиаты, эфедрин и ещё куча психостимуляторов, способных убить взрослого коня. «Так с какой целью же ты их жрешь, блять?» Касаясь босыми ногами холодного пола, Сал кое-как поднялся с кровати и мельком оглядел тёмную комнату, где свет доносился лишь от последних лучей заката и поломанного настенного светильника, что вот-вот потухнет. Взгляд падает на потрепанную черную толстовку с логотипом SEXYDEATH, которую Фишер выкупил по дешевке год назад у одного из соседей c кличкой Ирокез. Именно он открыл для Салли завораживающий мир таких жанров, как пост-панк и альтернатива, ловя воодушевленные возгласы голубоволосого при прослушивании дисков The Cure и Билли Айдола. Желудок тихо проурчал, готовясь всосать самого себя от голода. С момента очередного загула отца Сал не принимал пищу. А это значит, что прошло три дня с последнего завтрака, состоящего из практически сгоревшего тоста с почти заплесневевшим сыром. Нет, он не устраивал детские бойкоты или же провокационную голодовку назло старшему Фишеру. Причина была, на взгляд парня, очень проста и понятна: пока он один, не нужно притворяться «нормальным» и делать вид, что все так и должно быть. Хотя, может быть, она была и вовсе в том, что голубоволосому нужно было чем-нибудь отвлечь свою душераздирающую боль внутри, что словно рвёт его грудную клетку на части и тщетно пытается вытащить все внутренности наружу. Из этого и родился «гениальный» план Фишера — заменить свою душевную боль физической, во что бы то ни стало. Но как не перегнуть палку, чтобы не стало совсем поздно? Мальчишка мог бы ещё долгое время находиться в прострации, если бы не одна быстро взъевшаяся в голову мысль: «Хочу его увидеть.» Этого чувства из ниоткуда появившейся заинтересованности, перемешанной с какой-то нездоровой, неугомонной потребностью получить желаемое Фишер давно не испытывал. Может, это была лишь потребность в очередной порции адреналина, но голубоволосый не любит вникать в такие подробности: он делает лишь то, что взбредёт ему в голову и даже не задумывается о возможных последствиях. Ему хватает ровно восьми минут и двадцать пять секунд, чтобы на скорую руку обработать свои шрамы мягким кремом с навязчивым запахом успокаивающей ромашки, накинуть на своё худощавое тело огромную, чёрную парку поверх толстовки и ни в коем случае не забыть пачку красного Marlboro, что лежит на прикроватной тумбочке среди разбросанных упаковок таблеток против бессонницы. Пройдя быстрым шагом ко входной двери и умудряясь ничего не сбить по дороге, парень быстрым движением руки завязывает на голове неаккуратный пучок, оставляя одну прядь висеть над лицом. Обувает свои потрепанные, темно-красного цвета кеды и, немедля больше ни секунды, выбегает за пределы собственной квартиры. Ему неважно, что будет с ним в ближайшие несколько часов. Единственная важная вещь на данный момент в голове этого парнишки — это то, что надо его увидеть. До кровавой чесотки хочется посмотреть ещё раз ему в глаза, и неважно, насколько сильно они его напугали, ведь сегодня ночью Сал Фишер скажет своим страхам твёрдое «нет». Он яростно желал провести свой последний вечер с тем единственным, что его так заинтересовало и притягивало невидимыми ниточками. Фонари на улице в некоторых местах мигали раз в пару секунд, нагоняя апатичную атмосферу в сердца людей. В этом районе, в основном, обитали лишь полупьяные подростки и какие-то местные наркоманы, толкая дурь 17-летним смазливым мальчикам. И нет, это я не про себя. Ах, вот и он. И с чего я взял, что найду что-то хорошее в этом богом забытом месте?БАР «КОЙОТ»
До смеха типично, согласен. В нос сразу же ударяет терпкий запах алкоголя и потных людишек, которые делятся здесь на два лагеря: кого-то трахают сразу в одной из грязных кабинок, а других сначала нужно напоить каким-нибудь дешевым пойлом. Помещение вновь полностью заполнено, хотя сегодня только среда. Удивительно, но до меня ни разу здесь никто не осмелился домогаться после случая, когда я в порыве страха приложил нож к горлу взрослому мужику за неудавшуюся попытку. Боятся, почему-то, меня за мое впервые за долгое время проявленное чувство страха и ненависти, но разве не нужно наоборот — сторожиться этих неотесанных болванов? Иногда я про себя думаю, мол, какого черта ты сюда ходишь? Ответа я придумать не смог, кроме того, что подобные места своей смердящей отвратностью заставляют ненадолго отвлечься меня от своей боли. Я плохо помню его внешность и совершенно ничего о нем не знаю, но этот парень будто заставляет меня чувствовать наперёд его нахождение здесь. Моя надежда потихоньку угасает и превращается в некую игру с прятками. Эй, чертила, где ты прячешься? — Дэв, мне чего-нибудь покрепче, — попытался как можно громче сказать я, — на твоё усмотрение. Шот с прозрачной жидкостью и закреплённом на горлышке лаймом я мигом опустошил, невольно скривив лицо в попытке справиться с обжигающей глотку горечью. — Раз тебя нет, мистер загадка… — тихо пробубнил в пустоту я, улыбаясь, — повеселюсь один.***
Фишер нарочно не хотел замечать, сколько он уже влил алкоголя в себя и что он давно перешёл разрешённые границы. Прошло всего полчаса, за которые он успел надраться пятью шотами с водкой. Возможно, было бы лучше, если бы прямо сейчас к нему не липла очередная девица, так страстно пытаясь соблазнить парня. Казалось, ещё немного — и он не сдержится в нецензурной брани, посылая ее куда подальше. Но вот незадача — конечности под действием алкоголя совсем онемели, а язык только и мог периодически зализывать новые ранки на нижней губе. Так могло продолжаться еще долго, если бы около уха не послышался до трясучки знакомый, хриплый голос. — Отвали от него, он же в говно, — сердце начинает выстукивает бешеный танец. — Эй, парень, помощь нужна? Голубоволосый неспеша поднимает глаза на говорящего, попутно грубо притягивая последнего за край футболки к себе. Снова пристально смотрит в глаза с надеждой найти в этих медовых искорках хоть каплю испуга или же растерянности, но вместо этого Фишер замечает лишь кроткие смешинки среди чёрной радужки. — Да какого черта? — прыснул Сал, чуть ли не упав на близ стоящего парня. — Ты кто, блять, такой?***
Мог ли я, человек с довольно развитым инстинктом самосознания, просто так согласиться уйти из этого грязного места с незнакомым мне человеком? Нет, не мог. Поэтому, по известной только Богу причине, я сейчас еду на переднем сидении чужой тачки, залипая на парня за рулём, что в очередной раз затягивается ядовитым дымом. — Дай мне, — нарушаю тишину и пытаюсь сфокусировать взгляд. — Чего тебе дать? Могу дать только по лицу для вправления мозгов, — смешок. — Хочу курить, — скорее вместо нормальных связных слов получился невнятный бубнеж. Секундное молчание. Незнакомец протягивает наполовину докуренную сигарету мне, не отрывая взгляд от ночной дороги. Что ж, я не брезгливый. Заполняя легкие никотиновой отравой, разум медленно очищается от лишних мыслей, уступая мимолётному наслаждению. — Твоё имя? — тихо проговаривает парень в водительском кресле. — Что? — на мгновение замешкался я, но выкинув бычок в чуть приоткрытое окно, ответил на вопрос. — Сал Фишер. Мне ещё нет 18, так что если собираешься увезти меня в лес — тебе не повезло. Темноволосый незнакомец громко рассмеялся, да так, что у меня от неожиданности глаз дёрнулся. Наконец успокоившись спустя минуту, парень выпрямился и продолжил: — Больно надо, — ухмылка, — Ты же мне сам свой адрес дал. Отвезу тебя домой, потом твори, че захочешь. Тишина между нами двумя и еле слышная музыка из магнитолы придают какой-то странный шарм, приятное чувство, разливающиеся внутри. Как будто все так и должно быть. — А жаль. 23:49 Я снова здесь. Снова эти выкрашенные в темно-серый цвет стены давят на меня, словно в камере пыток. Как бы я не хотел убежать, я все равно возвращаюсь домой, где меня никто не спасёт от самого себя. Не разуваюсь, не раздеваюсь, сразу уверенно направлюсь к проигрывателю в гостиной, успешно находя тот самый диск. Под какую песню у нас сегодня будет вечеринка, Фишер? Пальцы трясутся, нажимая на кнопку PLAY. Гитарные рифы тут же приятно ударяют в голову, заставляя прикрыть глаза в сладком чувстве эйфории. Пританцовываю, еле заметно шевелю губами в слова песни и уверенно хватаюсь за заточенный ножик, что так блестит в свете полной луны от окна. …With auburn hair and tawny *, Улыбаюсь. В голове невольно всплывает образ моего новоиспеченного незнакомца. В голове стойко впечатался его запах: вишневые сигареты и едва уловимый одеколон с нотками пряностей и, как мне показалось, цитруса. The kind of eyes that hypnotize me through, You hypnotize me through… Скольжу таким острым, холодным лезвием ножа по шее, едва касаясь. Холод и адреналин пробирает до костей, заставляя сердце буквально выпрыгивать из груди. And I ran, I ran so far away, Неторопливыми движениями спускаюсь, останавливая руку в районе вен на левой руке. Чуть надавливаю, ощущая лёгкое покалывание и внезапно появившийся экстаз. I just ran, I ran all night and day, Нещадно кромсаю кожу на запястье, не давая пройти нарастающей панике. «Эй, Фишер, ты же так этого хотел». — Я не смог вырваться. Алая, тёплая жидкость плещется по моим рукам, уступая бешеному сердцебиению и слезам боли и отчаяния. Ледяной кафель уже не чувствуется так сильно, даже когда ты валишься на него со всей силой, окончательно потеряв равновесие. Провожаю свою юность в последний путь в промозглой квартирке на полу, с кровоточащими ранами и в гнетущем душу одиночестве. Смотря на раны своего тела, я, к сожалению, думал лишь об одном: моя дыра в грудной клетке, появившаяся десять лет назад, в сто раз сильнее кровоточит. Забавно как-то все это получилось, не находите? «Разве нашёлся бы человек, который мог бы спасти мою грязную душу?» — я бы мог подумать над этим ещё немного, если бы не отключился ровно через минуту и двадцать две секунды.