Insomnia

— Ты от меня не убежишь, — голос Снайпера в трубке бесконечно терпеливый, будто он объясняет что-то слабоумному ребёнку. — Ты знаешь, что не сможешь. Стью смотрит на часы: три двадцать утра, восхитительное время для звонков. Впрочем, он всё равно не может спать, поэтому разговор со Снайпером даже скрашивает унылое лежание в кровати. — Я и не пытаюсь, — говорит Стью устало, потирая горящие от недосыпа глаза пальцами. Он уже не может вспомнить, когда последний раз по-человечески спал хотя бы шесть часов. Хотя бы шесть спокойных часов в царстве Морфея, без пробуждений от того, что стало нечем дышать. Шесть упоительных, прекрасных часов ночного отдыха. Пока что Стью довольствуется четырьмя, а иногда и тремя. — Ты постоянно переезжаешь, — Снайпер тяжело вздыхает. — Ты же знаешь, я не люблю, когда мне лгут. Стью переворачивается набок и поджимает колени к груди. Что он может сказать? Он вообще должен что-то говорить? — Просто рабочая необходимость. Отчасти, это правда. Первые пару лет он мотался с места на место, не обзаводясь ни вещами, ни отношениями, потому что тайно надеялся, что Снайпер оставит его в покое. Потеряет в абсолютно спонтанных переездах в любое время дня и ночи, не выследит в очередном городе, не найдет новый адрес и телефон. Но каждый раз, стоило только лечь в кровать в новом доме, стационарный телефон звонил — и на другом конце провода неизменно раздавалось весёлое «Привет, Стью». Поэтому он перестал. Он всё ещё переезжает, повинуясь графику командировок новой работы, но теперь делает это без особого удовольствия. Теперь ему плевать, есть ли в доме телефонная линия и плевать, насколько отдаленный будет район. Человеческая психика адаптируется ко всему, даже к самым кошмарным условиям, и постоянное присутствие Снайпера в жизни тоже становится… обыденным. Когда он не звонит, Стью чувствует неясную иррациональную тревогу. Он, как невротик, постоянно смотрит на телефонную трубку — он всегда ставит телефон на тумбочку или на пол у кровати, чтобы не идти далеко. У Снайпера нет никакого графика и никакой системы. Он может звонить семь дней подряд, а потом пропасть на месяц, и тогда Стью чувствует постоянное напряжение, выливающееся в ссоры с окружающими. Келли не смогла терпеть и ушла. Тогда Снайпер ещё не звонил, первые несколько месяцев, но Стью не мог справиться со своим страхом по поводу того, что он где-то рядом. И когда Келли, его милая, добрая жена пыталась убедить его, что это была лишь галлюцинация от введённого успокоительного, он выходил из себя — сам не понимая почему. Как будто мысль о том, что Снайпер действительно струсил и перерезал себе глотку была оскорбительной. И Келли не смогла. В тот первый одинокий вечер он позвонил. Стью снял трубку и вздрогнул от вкрадчивого, мягкого тона голоса Снайпера, когда тот поздоровался и незаметно для себя же улыбнулся. Наверное, увидь он себя в зеркало в тот момент, он бы сразу понял, что поехал крышей и всё бесполезно. Но Стью не видел, поэтому провел долгие месяцы, играя в заведомо проигрышные кошки-мышки. Хороший охотник всегда настигает жертву и расправляется с ней, не оставляя истекать кровью и умирать в муках. Снайпер был хорошим охотником, а Стью, кажется, идеальной добычей. — Я ничего не делаю, чтобы ты хотел меня проучить, — Стью зевает и трет живот, забравшись рукой под майку. Кожу покалывает каким-то неясным, странным предчувствием, хотя раньше Стью не был фанатом всякой эзотерики. Но сейчас эту странную атмосферу, которая сгущается с каждой минутой в звонке, почти можно потрогать. Вместо этого Стью задумчиво трогает свой живот, отмечая, что слегка набрал за прошедшие годы — интересно, Снайпер заметил? — а потом смотрит вниз немного удивлённо. Мысли почему-то вовсе не соответствуют моменту. — Ох, Стью, — голос Снайпера становится задумчивым. — Ты думаешь, что я звоню тебе, чтобы наказать? Стью пожимает плечом, забыв, что его не видно и выдыхает в трубку. Снайпер на том конце хмыкает. — Ты хотел бы, чтобы это было так? — теперь в его голосе слышится улыбка. — Я могу придумать какой-нибудь несмертельный грешок для тебя. Стью передергивает от отчетливых мурлычущих нот, когда Снайпер уточняет, что не будет его убивать за то, что там выдумает. Он переворачивается на спину и вытягивается на кровати, глядя вниз, на вылезшие из-под одеяла ступни. — Вот, например, ты мастурбируешь, — Снайпер недолго молчит, а затем издает короткий смешок. — Ох, нет, звучит будто ты подросток, а я твой строгий отец. Стью даже дергается от прошедшей по спине волне холода. Он часто моргает и тяжело сглатывает слюну, буквально сосредоточившись на этом нехитром действии. Реакция тела не просто настораживает — она пугает. Снайпер ужасающе чутко улавливает перемены в настроении Стью. — Ох, — говорит он чуть удивлённо. — Вот как. Стью не отвечает, застыв в кровати каменным изваянием, и смотрит в потолок невидящим взглядом. Куда угодно, только не на свой пах, где образовалась вполне отчетливая выпуклость на одеяле. Это просто чертов недосып, от которого мозги плавит. Стью несколько раз глубоко вздыхает, чтобы успокоится, но Снайпер не оказывает ему такой милости. — Ты хотел бы, чтобы я тебя наказал, — говорит он со спокойной уверенностью. — Но способ… восхитительно. Стью машет головой, прекрасно зная, что его не видно — или Снайпер следит. Черт, он ведь может следит, он может прекрасно видеть, что происходит — от мысли бросает в жар. Стью поднимает колени, натянув одеяло домиком, но от этого движения член только крепнет. — Всё не так, — чуть панически быстро говорит Стью. — Я странный от недостатка сна. Снайпер молчит так долго, что Стью с небольшой тревогой думает, что связь прервалась или произошла авария на линии. То, что их могут разъединить отдается внутри неприятным сосущим чувством в солнечном сплетении. Он не должен хотеть продолжения, но он, черт подери, не хочет останавливаться. — От недостатка сна, значит, — в голосе Снайпера такая неприкрытая насмешка, но одновременно с этим удовлетворение. — Я говорил тебе, Стью, я не переношу ложь. Стью хочет сказать, что не врёт, но слова застревают в горле где-то под кадыком. Он держит трубку между плечом и ухом, прижав так сильно, что становится больно, и нервно мнет край одеяла во вспотевшей ладони. — Прости, — он говорит машинально, прекрасно зная, что это не подействует. Снайпер тихо смеется — его низкий, бархатистый смех поднимает коротко остриженные волоски на затылке дыбом. — Это не так работает, — голос Снайпера ниже и глуше, чем был до этого, но не от гнева. — Но мы что-нибудь придумаем. Снотворные, которые выписывает терапевт, не работают — или работают не так, как надо. Стью не спит уже несколько дней подряд — если не считать сном пару моментов, когда он просто отрубается от реальности и смотрит вникуда. Как, например, сейчас. Стью отодвигает баночку с лекарством, вынув одну таблетку, и бездумно катает её по столу. В голове звенящая пустота — это чувство не назовешь приятным или наоборот, оно просто есть. Он устало вздыхает и медленно скользит взглядом по рисунку дерева на столе, стараясь проследить симметрию, но сделано на совесть, как будто из настоящего массива. — Привет, — голос Снайпера раздается откуда-то со стороны спальни. Стью машинально поворачивается в сторону источника звука, двигаясь чуть заторможенно, и осматривает доступную ему открытую площадь, но ничего не видит. Он задумывается, как давно снайпер не звонил — около недели или что-то вроде? Стью качает головой и трет лицо, пытаясь взбодрить себя таким нехитрым способом, а потом сует таблетку в рот. Возможно, в этот раз усталость возьмет своё и он наконец вырубится. — Знаешь, я подумал, — Стью дергается от того, как близко звучит голос. — Ты ведь никогда не здороваешься. Это не очень вежливо. Он пытается обернуться, но в этот раз не выходит — Снайпер садится рядом и предупреждающе нажимает ему ладонью между лопаток. — Не стоит, испортишь веселье, — говорит он негромко, поглаживая Стью по спине. — Нам обоим. Стью думает, что как-то по другому понимает слово «веселье», но не пытается настаивать и бороться. Он всё ещё слишком устал, а ещё знает, как быстро Снайпер выходит из себя, когда кто-то сопротивляется его воле. Тем более, прикосновение теплой ладони пока не кажется угрожающим. Стью расслабляется и вздыхает. — Ты не спишь, — Снайпер чуть наклоняется вперед, и Стью чувствует его дыхание на своем затылке. — Не спал за эти четыре дня толком. Стью неожиданно для себя хмыкает и улыбается. — И твое присутствие не убаюкивает, знаешь ли, — он часто моргает, пытаясь остановить медленное вращение комнаты — снотворное начинает действовать — и доверительно сообщает. — Я тебя боюсь, если ты не забыл. Снайпер издает короткий смешок. Его ладонь скользит вниз, оставляя за собой горящий след, и останавливается у Стью на пояснице. — Меня стоит бояться, — соглашается Снайпер, а затем мягко касается затылка Стью губами. — Это разумно. Это в природе человека — страх позволяет избежать смерти. Стью завороженно кивает, прислушиваясь к словам Снайпера и к тому, как он спокойно, почти ласково это говорит. Он чувствует, как Снайпер перемещается на кровати, укладываясь рядом, и чуть подвигается, давая больше места. Он хочет соврать себе, что это лишь потому, что сопротивляться бесполезно; на самом деле, разумного ответа на его действия просто нет. — Я убиваю людей, — голос Снайпера становится тише. — Сегодня я убил несколько — и день даже не закончился. Стью ерзает от того, как Снайпер спокоен, когда сообщает ему что-то подобное. Вдоль позвоночника проходит волна дрожи, а кожа покрывается мурашками, когда адреналин начинает разгонять биение сердца. Стью неловко поворачивается, поджав ногу к животу, и Снайпер неожиданно соскальзывает ладонью ниже, на внутреннюю сторону бедра. Прикосновение обжигает. Стью вздрагивает и сжимает подушку до побелевших костяшек, замерев. Снайпер водит пальцами по коже, чуть нажимая — Стью думает, что это слишком осторожно, слишком не в духе Снайпера, который повинуется секундным порывам своего настроения. — Я могу помочь, — Снайпер снова касается губами шеи Стью, прокладывает из них дорожку до выступающей косточки позвоночника, виднеющейся из ворота майки. — С бессонницей. Его прикосновения должны напрягать. Они должны вызывать отвращение и страх, может быть немного гнева, но Стью не чувствует ничего подобного. Руки Снайпера на ощупь ничем не отличаются от рук любого мужчины — чуть шершавые подушечки, короткие ногти, что изредка задевают кожу при движении, если неловко повернуть руку. От их прикосновений не открываются кровавые раны и не становится невыносимо больно. Наоборот, Снайпер будто знает, как прикоснуться и чувствует самый слабый отклик. — Работа с оружием — тонкий процесс, — отвечает Снайпер на мысли Стью. — не со всеми, конечно, но есть особенные… устройства. Стью чуть прогибается и сводит лопатки, когда Снайпер чуть сдвигает руку, забираясь ладонью под бельё. Он чувствует, что чужие слова, совершенно нейтральные с первого взгляда, взрываются внутри него маленькими ядерными бомбами, уничтожая всякие барьеры. — Некоторые механизмы, Стью, — Снайпер горячо выдыхает, согревая кожу между шеей и плечом. — Требуют очень точной настройки. Крайне выверенных действий. Он замолкает на секунду, и Стью чувствует влажное прикосновение чужих зубов — не укус, скорее просто намек на него, напоминание о том, что может быть. Он глухо стонет, уткнувшись лицом в подушку. — Но работа с ними — бесконечное удовольствие, — Снайпер пробегает пальцами, словно наигрывая что-то. — Такое оружие — очень чуткое. И это одновременно плюс… — он едва проводит ладонью, кончиками пальцев задев мошонку, и Стью захлебывается воздухом. -… и минус. Стью чувствует, что ему нечем дышать, хотя в комнате довольно свежо, почти прохладно. Он судорожно втягивает воздух в горящие легкие, но ничего не выходит несколько долгих, невыносимых секунд. Ему не должно быть настолько невыносимо, одуряюще хорошо. Снайпер прижимается ближе, впечатывается всем телом; Стью чувствует лопатками чужую твердую грудь, чувствует размеренное биение чужого сердца — не в пример собственному, что выдает, кажется, все 200 ударов. — Одно неверное движение, — Снайпер говорит, почти касаясь уха Стью губами. — И приходится настраивать заново. Он проводит свободной рукой по поджатому животу Стью, так уверенно, будто у него есть неоспоримое право делать что угодно. По сути, так и есть — кто запретит? Снайпер замирает лишь на мгновение, прежде чем нырнуть ладонью за резинку трусов и сжать член Стью. Если до этого Стью казалось, что он умирает, то теперь он прошел эту стадию и оказался прямиком в аду. Реакция собственного тела пугает до стука зубов. Он стонет, больше не сдерживаясь — просто не в силах сдерживаться — и хватает Снайпера за запястье. Ему кажется, что если тот сделает еще хоть что-то, сдвинет ладонь хотя бы на дюйм — Стью сгорит заживо. Снайпер тихо смеется и несколько раз целует его под нижней челюстью, где ошеломляюще частит пульс. — Но если всё сделать верно, Стью, — Снайпер проводит большим пальцем по стволу, размазывая капли предэякулята. — Результат поражает. Стью вцепляется в чужое запястье с такой силой, будто от этого зависит его жизнь. Он жмурится до белых кругов под глазами и слышит собственное сбившееся дыхание. Слышит — чувствует — дыхание Снайпера на своей шее. Слышит, как он чуть смещается, шурша одеялом. И без особых усилий просовывает колено между его бедер. Стью машинально сводит ноги, но Снайпер только хмыкает на эту жалкую попытку и одновременно проводит ладонью по всей длине. — Стопроцентное попадание в цель, — Снайпер будто не чувствует чужую руку, мертвой хваткой вцепившуюся в его запястье. Он двигает ладонью по стволу, сразу поймав темп, и кончиком носа ерошит волосы на затылке Стью. — Великолепный отклик. Стью ловит себя на том, что вполне ощутимо толкается в ладонь Снайпера, потираясь об его бедро. И ему удивительным образом наплевать. Сейчас все мысли занимает бесконечное, невыносимое желание — всего и сразу. Стью стонет, приоткрыв рот, и Снайпер неожиданно чуть вздрагивает, впервые за всё время так явно выдав собственное состояние. От этого сознание, и без того смазанное действием — дерьмового — снотворного взрывается белыми вспышками. Стью кончает, содрогаясь и, кажется, скуля — он слышит этот звук будто со стороны. Он чувствует неожиданно сильную хватку зубов на плече, но боль не отрезвляет, а заставляет выгнуться в новом, уже сухом спазме. — Жаль, что редко приходится работать с таким оружием, — Снайпер целует Стью в затылок и отстраняется. Отсутствие чужого тепла кажется неуютным. Неверным. — Поэтому пытаешься выжать из такого сотрудничества максимум. Стью слушает удаляющийся голос, не понимая, в реальности Снайпер уходит или это эффект таблеток. Он слышит шаги перед кроватью, слышит как Снайпер что-то делает в комнате; он хочет открыть глаза, но те смыкаются против воли. Усталость, накопившаяся за все дни и потрясение конкретной сегодняшней ночи наконец наваливаются на Стью всем своим весом, сдавливая со всех сторон. Он бездумно скользит по простыни ладонью, проваливаясь в дремоту и выныривая из неё, будто качаясь на волнах. — Сладких снов, — голос Снайпера близко, прямо перед лицом — Стью пытается открыть глаза, но ничего не выходит. — Не сопротивляйся. Стью просыпается так, будто его вышвыривает из сна. Он вздрагивает и трет грудь, чувствуя колотящееся сердце под ладонью, и хмурится, вспоминая события прошлой ночи. Никаких следов — он даже заглядывает под одеяло, ожидая увидеть пятна на трусах, но он абсолютно чист. Стью садится и устало стонет. Что же, ко всем очевидным проблемам, уже существующим в жизни, можно приписать то, что он галлюцинирует от снотворных и недостатка сна. Звонок телефона не кажется неожиданным. Стью тянется за телефоном и садится, потирая плечо. Кожа отдается не сильной, но ощутимой болью. Стью вскакивает с кровати и подходит к зеркалу, одновременно снимая трубку. — Привет, Стью. На плече отчетливый круглый синяк, повторяющий очертания чужого рта. Стью нажимает на посиневшую кожу и боль проходит по нервам обжигающим разрядом. Снайпер тихо смеется, будто видит происходящее — возможно, так и есть. — Как спалось? Стью смотрит на себя в зеркало так долго, что глаза начинают слезится, но отражение не меняется. И оно все так же отвратительно свежо и удивительно довольно. Он смотрит и смотрит, молча в трубку, и думает, в какой же он оказался жопе. И старается не думать о том, что это положение его полностью устраивает.