Правосудие птиц

      Кэтрин уныло наблюдала за тем, как деревенские готовятся к убийству. Незаметно она провела черту между собой и другими жителями; они копались в земле, Кэтрин — хотела летать. Их бессмысленные пляски под старую скрипку, мычание их коров, осоловелое выражение их квадратных лиц — все пробуждало ненависть. Скрипача Джонни не позвали: только семья старейшин и отец Кевина.       Сам Кевин прятался в хлеву Кэтрин. Утром он прибежал, растрепанный, и взмолился. Кэтрин его впустила, затолкала в кучу сена и приказала лежать тихо. Пока о Кевине все забыли, но было ясно — произошедшее в горах ему не простят.       Кэтрин никак не могла понять, почему все носятся с этим Сайласом. Она никогда с ним не говорила, да и он с ней; но что-то в нем было. Что-то мрачное, почти потустороннее. Дэниел сказал, что Сайлас из наружного мира; но от Сайласа веяло не надеждой, а вечным забвением, словно Кэтрин, посмотрев на него, переносилась на кладбище.       Ее поставили у дальнего ствола, как веху. Заставили надеть простое льняное платье. Питер не сказал Кэтрин ни слова: только смотрел с бесконечной злобой, постоянно сплевывая и кусая губы. Еще немного — и бросился бы. Может, поэтому Том не убирал руку с его плеча.       Кэтрин жадно прислушивалась к себе, но ничего не могла уловить. Ни радости избавления, ни тоски, ни горечи… Она опустошила себя вчера, а сегодня только крепко сжатые губы могли выдать еле заметное шевеление в ее душе.       Словно подбадривая ее, повизгивал Крепыш. Его разрешили взять с собой, хоть Кэтрин и боялась, что он испугается выстрелов. Иногда она, склоняясь, гладила Крепыша, но тут же выпрямлялась, поймав неодобрительные взгляды старейшин.       Они выбрали большую поляну ближе к западу; Кэтрин редко бывала здесь. Ей больше нравилась широкая просека, ведущая к реке: там лес был удивительно молчалив, словно близость барьера глушила в нем жизнь. Здесь же копошились мелкие звери, уползали под листья последние жуки, а стрекот каких-то невидимых птиц несся отовсюду.       Может, это были кузнечики. Птицы никогда не оставались на зиму: торопились вырваться из дремоты, в которую погружалась деревня.       Питер переломил свое ружье и в очередной раз проверил заряд.        — Ружья у нас должны быть одинаковые, — пробормотал он. Том успокаивающе хлопнул его по плечу.       Все будет просто: Дэниелу, когда он явится, дадут ружье; проверят, все ли заряжено; Питер и Дэниел разойдутся и укроются за стволами; начнут стрелять.       Кэтрин не могла понять, чем эта «дуэль» отличается от простой перестрелки.        — Но смотри же, Том! Дайте ему ружье. Чтобы он не вздумал палить из своего револьвера.        — Пусть хоть из карабина палит, Питер, тебя ему не одолеть.       Питер довольно ухмыльнулся и бросил на Кэтрин долгий презрительный взгляд. Она поежилась: солнце уже не могло дать земле ничего, кроме неясного сияния вдали.       Теперь Кэтрин даже хотела поговорить с Питером. Слова успокоили бы ее. Любые слова: горящие от злобы или равнодушные. Но в молчании Питера таилась угроза — не только ей или Дэниелу, но всему спокойствию серого мира.       «Ка-ра-бин. Карабин. Значение… вид ружья?»       Кэтрин, пытаясь себя чем-нибудь занять, теребила ветку. Крепыш притих и лежал у ее ног, лениво поднимая голову, когда мужчины начинали ругаться в очередной раз.       Отец Кевина хотел найти Дэниела и пристрелить прямо сейчас. Отец Питера злобно шипел, что мужчины должны драться лицом к лицу. Они спорили об этом с утра, а сейчас перевалило за полдень; Дэниел вчера не назвал точное время, но всем вдруг стало понятно, что он опаздывает.       Это подбодрило мужчин: они помирились и дружно назвали Дэниела трусливым теленком.       У Кэтрин рябило в глазах — она с утра ничего не ела. Хотелось спать. Вчера ей было так плохо, так теснилось все внутри, а сегодня Кэтрин чувствовала необычайную легкость. И усталость. Она не думала о дуэли, не жалела никого, не волновалась. Было так приятно смотреть со стороны, как смотрят животные, счастливые в своем вечном желании жевать и глотать.       Питер яростно скоблил ружье. Том и Могучий Билл время от времени выглядывали из кустов, но тут же разочарованно прятались снова: Дэниел не появлялся.       Отец Кевина теребил седые усы и ждал совершенно открыто ближе к краю поляны. Он должен был выдать Дэниелу ружье и проследить, чтобы противники не убили друг друга раньше времени.       Все будет просто, но только для старейшин. Двое из них в кустах: если Питер промахнется, Том или Могучий Билл сделают дело за него. Дэниелу не суждено выйти из этой дуэли живым; оставалось только надеяться, что стреляет он невероятно метко.       Кэтрин вспоминала его вчерашние слова — неуклюжие, полные скрытого волнения — и понимала, что Дэниел обречен. Это было единственным, что ей удалось понять. Лес, деревня, гора и смысл разведок, поезда, наружный мир — все скрывалось за туманом, и Кэтрин смертельно устала от попыток его развеять.       Стрекотание прекратилось. Крепыш встрепенулся, но снова лег. Лес замер, будто предвкушая что-то; но поляна оставалась пустой.       Мужчины молчали. Не кричали на Кэтрин, не расспрашивали ее, не ругались. Питер стучал ногтями по коре. Могучий Билл и Том смотрели друг на друга.       В этих взглядах — Кэтрин чувствовала — скрывался целый разговор, недоступный ей. О ней забыли: все смотрели в сторону деревни, и вскоре лес, молчание мужчин, дыхание Крепыша и далекий звериный шорох сплелись в громадный клубок ожидания.       Только по тяжелому дыханию Питера можно было догадаться, как он зол. Кэтрин чувствовала, как появляется — неожиданно — ликование: впервые она смотрела на Питера с превосходством.       Чтобы отвлечься, она сравнила Питера с криво обрубленным пнем. Одинокий и насупленный, он веками торчит в лесу, и деревья смеются над его беспомощной дряхлостью.       Время с тихим шуршанием ползло мимо. Кэтрин могла бы, протянув руку, коснуться его шершавой старой спины. Прежде она не задумывалась о том, что такое время: прежде она была во времени, а теперь отделилась и встала на берегу. Никто не трогал ее, похожую на куст цветущего шиповника в этом белом платье.       Солнце катилось все ближе к западным холмам. Дэниел не появлялся.        — Чего вы ждали? — рассмеялся вдруг отец Кевина. — Думали, это будет честная перестрелка? Да по его глазам видно, что юлит! Говорил я вам — это он Сайласа подстрелил, а не мой сын!       Могучий Билл вылез из кустов, размялся и брезгливо посмотрел на отца Кевина.        — О твоем сыне мы еще потолкуем, Джимми. Так что доставай мальчишку из бочонка, в который ты его засунул от страха, одень поприличнее и тащи на площадь. Если он мужчина, то пусть отвечает!        — Пусть! — поддакнул Том. Могучий Билл вздохнул и повесил ружье на плечо:        — Собирайтесь. Питер, бери девушку. Нечего нам тут ждать.       Питер схватил Кэтрин за плечо и толкнул:        — Шагай!       Крепыш побежал за ними. Вскоре они вышли на просеку, полные злобы и ожидания, и побрели к деревне.

***

      Молли стояла на пороге своего дома с ружьем в руках. Она проводила мужчин и Кэтрин удивленным взглядом; Кэтрин же посмотрела с надеждой, но Молли ничего не поняла.       Несмотря на стремительный полет, Молли-бабочка ничего не смыслила в намеках. Она подумала, что Кэтрин волнуется о бабушке, и крикнула:        — Старая Салли уснула! Соседка Бет дала ей теплого молока!       Меньше всего на свете Кэтрин хотелось думать о бабушке. Ее вели, крепко держа за плечи, и она путалась в мыслях, как в терновнике.       Лес ее успокаивал, но деревня вернула и волнение, и страх, и тоску. Кэтрин снова рвалась непонятно куда и застревала в прутьях невидимой клетки — вроде тех, в которых перевозят гусей.       Подол зацепился за торчащую ветку. Кэтрин рванулась, и старый куст отдал свое умершее дитя с сухим треском. Мужчины поторопили, и Кэтрин буркнула:        — Не я выдумала эту перестрелку!       Питер остановился и открыл рот, но Могучий Билл устало вздохнул:        — Идите!       К Кэтрин были удивительно добры. Молли шептала, что ей могут выколоть глаза, но все, кроме тяжело дышащего Питера, смотрели без презрения. И это настораживало, как настораживает невероятная тишина в лесу, полном волков.       Баран встретил их жалобным блеянием. Том склонился к нему и погладил по спине. Баран смотрел с тупым ожиданием.       Могучий Билл стукнул в дверь кулаком, и она тотчас открылась — не была заперта.       Мужчины переглянулись. От удивления Питер выпустил Кэтрин, и она отступила, потерла плечо. Никто не решался войти, кроме барана: он вбежал в темную комнату и заблеял, будто призывая хозяина.       За бараном потянулись и мужчины. Отец Кевина вошел первым. Споткнувшись, он выругался, и из темного дома ему кто-то ответил.       Услышав голос, Питер втащил Кэтрин в дом и вскрикнул:        — Надо же!       Дэниел сидел у окна и вертел в руках какую-то склянку. Финеган копошился у огня, пытаясь выжать немного тепла из давно погасших углей. Ни ружья, ни «револьвера» Кэтрин не увидела.       «Как же он собрался защищаться?»       Дэниел, похоже, вовсе не думал о защите. Увидев мужчин, он даже не встал, а лишь кивнул им.       Питер посмотрел на Кэтрин, потом на Дэниела, потом на озябшего Финегана… и сплюнул так яростно и густо, что стало ясно: он едва сдерживается.        — У тебя повышенное слюноотделение, — заметил Дэниел, не глядя на него. — Живот не болит?       Могучий Билл взглядом остановил сына и шагнул к Дэниелу. Сунул большие пальцы за пояс. Выставил одну ногу вперед, а правую руку занес за спину, готовый схватиться за ружье.        — Ты позвал моего сына стреляться.       Дэниел кивнул.        — Ты сказал, что это будет честный поединок.       Дэниел снова кивнул.        — Ты не пришел.       Дэниел поднял глаза и указал на Финегана:        — Старик заболел. Я должен был остаться с ним.       Кэтрин отвернулась и, кусая губы, еле сдержала смех. Когда она вновь повернулась к мужчинам, они уже встали полукругом; Дэниел оказался в западне. Вскинут ружья — и ему будет некуда отступать.       Финеган поводил плечами, особенно худой и старый сейчас. Все в нем стало острым, сутулым, жалким. Даже лицо пожелтело так, что иной принял бы Финегана за полевое пугало: старая подушка, в которую воткнули палку.        — Холодно, — тянул он хрипло, ковыряясь в углях.       Кэтрин не чувствовала холод. Финеган натянул сразу три дырявых пальто и накрылся чем-то вроде истерзанного одеяла, но все равно трясся.        — Дай ему кружку доброго эля — и завтра от его болезни ничего не останется! — усмехнулся Могучий Билл.       Дэниел покачал головой:        — Он больше не хочет пить.       Мужчины вновь переглянулись — и рассмеялись. Было в этом веселье что-то презрительное; порой Кэтрин не понимала, почему они так безжалостны к единственному ключу от дверей в наружный мир.        — Пропойца Финеган не хочет пить? Эй, Финеган!       Том взял Финегана за шиворот и подтащил к отцу. Могучий Билл взял его за подбородок и хорошенько встряхнул; хрустнули старые кости. Финеган, не моргая, смотрел куда-то вдаль и едва ли понимал, что творится в его доме.       Смех угас. Отец Кевина, прежде безучастно стоявший ближе к углу, теперь придвинулся:        — Что это с ним, а, Билл?        — Я откуда знаю? Он как мертвый стал.       Том осторожно приблизился и добавил:        — Однажды Финеган не пил целую неделю, но и тогда он таким не был.       Все забыли и о дуэли, и о мужской чести, и о проступке чужака. Словно воспользовавшись этим, Дэниел подмигнул Кэтрин.       На мгновение — всего на мгновение — ей стало ужасно жарко.        — Эй, чудак, что с ним? — растерянно спросил Питер.       Дэниел постучал ногтем по склянке:        — Алкогольный делирий. Этот несчастный тонет в пучине безысходности…       Он оглядел деревенских и кашлянул:        — Ему надо выпить, но пить он уже не может.       Финеган потянулся к склянке, но Дэниел убрал ее за спину. Кэтрин вдруг вспомнила недавний разговор: Дэниел хвалился, что дал старому пропойце «кое-что получше».       Она пристально посмотрела на Дэниела. Он казался выше, устойчивее, крепче. За утро и полдень в нем что-то изменилось, и Кэтрин в очередной раз не могла его понять.       Он вел деревенских за собой, как пастух — усталых овец. Сначала в лес, потом обратно в деревню. Трое вооруженных мужчин и один крепкий старик — все они торчали в лесу подобно трухлявым пням, ожидая непонятно чего. Они могли обвязать Кэтрин и Дэниела одной веревкой и столкнуть с высокой скалы-зуба. Могли выколоть им обоим глаза и поселить в самой чаще, чтобы волки — огромные, как дом старейшин, — съели их беспомощные тела. Могли подождать еще несколько недель и заставить Дэниела пройти через полуоткрытый барьер, чтобы тончайшие воздушные лезвия разрезали его, как кусок масла.       Но деревенские смотрели ему в рот. Он объяснял, что такое «делирий».       Кэтрин вздрогнула, когда поняла, что Дэниел намеренно отправил старейшин в лес. В доме Питера не осталось мужчин, а Сайлас лежал там с перевязанной ногой — целый день.        — И что теперь-то делать? — спросил, кажется, Могучий Билл. Их голоса стали одинаково жалобными, глаза наполнились мольбой.       Кэтрин отошла к самому очагу. Никто не смотрел на нее.        — Это, — Дэниел потряс склянкой, — лекарство. Один лишь глоток сожжет Финегану брюшную полость.       Он оглядел деревенских, вздохнул и поправился:        — Внутренности.       Кэтрин еле слышно хихикнула, но одернула себя.        — Только я знаю, сколько капель нужно принимать. Если попытаетесь сами его лечить — ваша отмычка умрет.       Старейшины смотрели на свои руки. Отец Кевина, щурясь, пытался распознать странные знаки на бумажке, которой была обклеена склянка.       Кэтрин знала, что на бумаге не только рисуют. У Молли в старом сундуке валялись сшитые листы, которые она называла «книгой». Правда, Молли не могла объяснить, зачем эта книга нужна и о чем она рассказывает.       Еще несколько минут все молчали. Питер посмотрел на Кэтрин, словно ожидая от нее чего-то. Кровью наливался закат; снаружи дрались баран и Крепыш; Кэтрин впервые стало холодно в широком отсыревшем платье. Хотелось в тепло — к бабушке, к томительному ожиданию хлева, где пахло сеном и молоком.       Могучий Билл сдался.        — Что нам делать?        — Сперва уберите его, — Дэниел оттолкнул Финегана, который уже обшаривал его карманы в попытках найти склянку. — Если он налакается лекарства, можете копать себе могилы — останетесь тут на веки вечные.       Том послушно взял Финегана за шиворот и, как ребенка, поволок его наружу. Могучий Билл топтался в ожидании других указаний.       Дэниел ковырял ногтем царапину на большом пальце. Могучий Билл стучал носком сапога по полу — тук, тук, так! Тук, тук, так!        — Что еще?! — не сдержался Питер. Дэниел задумчиво посмотрел в сторону очага:        — Теперь можно и о свадьбе поговорить.       Кэтрин выронила кочергу, и та упала с оглушительным звоном. Еще долго она грохотала, а когда наконец утихла, взорвались мужчины.       Первым на Дэниела бросился Питер. Все вернулось — насмешка чужеземца, растоптанная мужская честь, улетевшие в пустоту утренние старания… В удар Питер вложил столько злобы, что лицо его исказилось, а из чуть кривого рта брызнула слюна.       Кэтрин зажмурилась, и на несколько мгновений мир вокруг нее превратился в сплошные удары.       Но вдруг раздался выстрел. Кэтрин широко открыла глаза и схватилась за цепь от котла — у нее подогнулись колени. Дэниел стоял на том же месте, целясь в Питера из своего «револьвера». Маленький, с чем-то вроде колеса за тонким стволом, он удобно лежал в чуть дрожащих руках. Питер отступал.       Могучий Билл отчаянно дергал свое ружье, но ремешок застрял и не поддавался. Отец Кевина стоял теперь так близко к Кэтрин, что она разглядела крохотную бородавку у него на носу. Он повернулся к старейшинам и Дэниелу спиной, словно знать их не знал, и усиленно вглядывался в цепь от котла.        — Брось свою игрушку! — Питер, отступив к самой двери, пытался снять ружье. — Будем биться как мужчины!        — Слушай, Могучий Билл!       Отец Питера тотчас повернулся к Дэниелу, нелепо застыв боком.        — Я позвал твоего сына стреляться за Кэтрин.       Могучий Билл кивнул.        — Я сказал, что это будет честный поединок.       Могучий Билл снова кивнул, но не так уверенно. Его подбородок затрясся вдруг, но Билл прикусил губу и выпрямился, убивая в себе слабость.        — Я сказал, чтобы твой сын пришел один.       Питер выдернул ружье из-за спины и, не целясь, пальнул.       Раздался страшный треск, а потом звон, а потом — грохот, приглушенный пыльным хлопком, будто упал мешок муки. Пуля попала в цепь от котла, и тот рухнул на холодные угли, отдавив отцу Кевина носок правой ноги.       Треск от выстрела еще оставался в ушах у Кэтрин. Она едва могла слышать — только приглушенные голоса, словно все они говорили, набрав в рот воды. Отец Кевина выл, держась за ногу; Питер что-то кричал у порога; Дэниел уже спрятал револьвер и говорил спокойно; Могучий Билл молчал, застыв все так же боком, и только его рука, отделившись от тела, продолжала теребить ремешок ружья.       Только через много мгновений слух вернулся к ней. Первым, что донеслось из ставшего чужим мира, было:        — Выйдите все и дайте мне поговорить с ней.       Когда все вышли, Кэтрин судорожно рванулась в сторону окна, но не удержалась и чуть не упала. Дэниел подхватил ее почти сразу, и они обнялись.       Том смотрел на барана. Баран смотрел на Тома. Склонял голову и пытался боднуть, но Том со смехом отскакивал и радовался своей ловкости. Куда ему, барану. Им лишь бы жевать.       Баран съел все, что было у Финегана во дворе. Теперь он пытался поймать чью-нибудь штанину, но отец и брат хмуро пинали барана прямо в глупую голову. Сам Финеган сидел на перевернутой лохани и совершенно счастливо разглядывал уходящее солнце.       Том порылся в карманах, но не нашел ни обрывка бумаги, ни кусочка угля. Старик, провожающий солнце, был привлекательно уродлив — согбенный, с белесыми глазами, в трех дырявых сюртуках. Хотелось его нарисовать в этом вечном поклонении свету — единственному богу слепых.       Том изредка бросал в сторону дома заинтересованные взгляды. Ничего не доносилось оттуда — ни плача, ни криков. Может, чужак признавался Кэт в любви. А может, она ему.       Привычно зачесались пальцы. Нужно было достать угля и бумаги, но Том не смел даже шагу ступить в сторону: отец смотрел необычайно хмуро, а брат постоянно выплевывал накопившуюся злость. Том не собирался понимать, зачем им всем эта дуэль, эта Кэт, эта деревня. Ему не позволяли рисовать, вот в чем дело. Бывало, он уходил далеко за холмы, садился у самого барьера и рисовал то, что могло быть за ним: городок, девушек в тяжелых платьях, жестяные вывески, качающиеся на легком ветру.       Но явился чужак, и все закончилось.       Том помнил Кэт другой. У нее были две тощие косички, которые торчали в разные стороны. Она носилась по холмам за своей коровой, крича что-то веселое, и мальчишки подхватывали этот клич. Когда Тому исполнилось пятнадцать, а Кэт двенадцать, забавы прекратились: дети сидели дома и учились бояться барьера.       Том не любил Кэт, даже ненавидел ее за вечные дурачества, но нарисовал именно ее, когда понял, что сумеет. Она получилась злобной и кривой, как старая коза. А теперь она выходит замуж за Питера или за чужака, и что-то меняется в ней окончательно.       Понять бы, что.       Дверь распахнулась. Отец привстал, Питер вскочил, Финеган, торопясь, споткнулся о лохань. Все уставились на Кэтрин: она стояла, похожая на озябшую утку в этом белом платье, и смотрела на Тома.       Том быстро поджал губы и постарался сделать свое растерянное лицо как можно более квадратным.       «Пень трухлявый», — вот что говорила Кэт глазами. Она презрительно оглядела всех, а потом отвернулась и промямлила:        — Питер, я выбрала тебя.       Том никак не мог разглядеть, стоит чужак за ее спиной или нет.       Питер даже не удивился. Он отряхнул штаны, потер руки, сплюнул в последний раз и по-хозяйски взял Кэт за плечо.        — Ну шагай, — бросил с насмешкой. Цокнул, словно подгоняя лошадь. И Кэт пошла, даже не оглядываясь.       Том прищурился так сильно, как только мог, и напряг весь свой умишко, но ничего не смог понять. Оставалось догнать их и слушать.        — Сама ты виновата, что ушла от меня, — довольно бормотал Питер. — К чему нам ждать зимы? Завтра и поженимся!