Gaudeamus igitur!

      В сущности, было не совсем ясно, как до этого дошло. Возможно, важную роль тут сыграл природный магнетизм Мориарти, его надменное обаяние и умение сводить к сексу каждую мелочь, вплоть до политически важных тем. Но и сам чиновник здорово поспособствовал происходящему, позволяя преступнику своенравничать, искушать, а самому себе – вестись, непроизвольно облизывая губы, стреляя мутным взглядом в ответ.       Пальцы оглаживали и переворачивали страницы потёртой временем книги. Старое издание «Скотного двора» Оруэлла приятно и тепло лежало в руках, вызывая воспоминания о первом прочтении в родительском доме. Классика. Не старая, как мир, но успевшая полюбиться многим людям, проникнуть в разумы и продемонстрировать все прелести антиутопии, особенно такой – сатирической, с уклоном на историю. Уголки губ поползли вверх в ностальгическом, язвительном наслаждении от очередной аллегории на политического деятеля минувших лет. — И тебе не скучно? — Насмешливый тон около уха. Ничего ещё не было столь очевидно, как имя того, кто стоит за спиной. Руки Мориарти ложатся на плечи, сминая последние, принимаясь массажными движениями сжимать и разжимать пальцы. — Ты слишком напряжён, Майки. Результат долгой работы, или моего присутствия? — Насмешка никуда не пропала, сливаясь с бархатными нотками в голосе. — Ответ тебя не удивит, Джим. — Холодно отвечает старший Холмс, но полу-ухмылку с губ не убирает, сопровождая слова шелестом пожелтевшей бумаги. — Вот как? — Притворно удивился мужчина, сделав свой голос выше. В следующую секунду хмыкнув, его руки легли поперёк груди Майкрофта, приобняв, а подбородок очутился на плече. — Тебе следует больше отдыхать от работы, дорогуша. Такими темпами, она тебя в гроб сведёт. — Губы злодея-консультанта дразняще прикоснулись к уху, вызывая мурашки. — После меня, разумеется. — Разумеется. — Приторно вторил чиновник, демонстративно захлопнув книгу, показывая желание встать с кресла. — Согласен? — Выпускать его не собирались. — Нет. — Забавно.       Джеймс восхитительно выглядел в костюме от Вивьен Вествуд. Это же касалось и других, не менее дорогих брендов одежды, которые подчёркивали образ и статус криминального гения. Более консервативный в одежде Майкрофт про себя всегда оценивал внешний вид преступника, подмечая, что тому, кажется, будет к лицу костюм любого цвета. От вишнёвых оттенков вплоть до тёмного индиго и кислотных цветов, чётче подчёркивающих безумие обладателя. Джим сливался со своим внешним видом. Надень на него скромный костюм наивного гея it-шника и он его сыграет, да так, что подмены не заметишь. Но лучше всего, Мориарти выглядел униженным и прочитанным.       Допрос длился около двух недель. В тот момент, стало действительно понятно, в какие моменты Джеймс может пугать. Две недели молчания, пустого взгляда в затемнённое стекло и улыбка, с которой он встречал чиновника каждый раз, когда тот приходил. Складывалось ощущение, будто Мориарти было плевать на боль, которую ему доставляют точными ударами. Люди правительства действовали чётко, через границу дозволенного не переступали, не оставляя на теле преступника явных следов насилия в обильном количестве. Чёрные глаза искрились вызовом, когда на одном из допросов появился сам Майкрофт, наблюдая за всем в непосредственной близости.       В один момент он понял. — Боль чувствуешь всегда, Майкрофт. Но её не нужно бояться. — Чуть хриплым голосом, пространно говорил брюнет. На губах была шальная улыбка, а в глазах та же кричащая искрами просветлённого безумия пустота. — Боль, печаль, потери, смерть – всё это хорошо, хорошо...       Сегодня, в комнате для допроса кое-что разительно отличалось. Были только они. Ни охраны, ни «палача». Было видно, что злодея этот факт забавлял, от старшего Холмса он не чувствовал угрозы. Возможно, это и стало причиной промелькнувшего в глазах удивления, когда щёку вновь обдало болью, заставляя подсохшую рану на скуле вновь кровоточить. На политика он смотрел немигающим взглядом, пока вновь не улыбнулся. — Хорошо держишь удар, Майки. Но не помешает больше... — Ещё одна пощёчина, сильнее прежней, в то же место. — Грубости. — Расширенные зрачки, сбитое дыхание, прикуси ещё губу, шлюшка.       Джим крепко привязан к стулу вбитому в цементный пол. Его щёки пылают от череды пощёчин, дыхание спёрло от удара под дых, по шее катились крупные капли крови, которые преступник слизывал с улыбающихся губ. В глазах томно блестело вожделение, а в кряхтящем смехе сквозило откровенное веселье. Руки политика так же были в крови, дыхание сбито ничуть не меньше, – в обычно холодных глазах была дикость и почти животный голод. Складывалось ощущение, будто идеальный аналитический мозг отключился, уступая инстинктам, ранее так сильно глушимым.       Майкрофт бесспорно был возбуждён и опьянён всей этой ситуацией, впервые за многие годы, если не за всю жизнь – срываясь. Отпуская себя. Позволяя телу делать то, что так сильно хочется. Опьянённый жестокостью, металлическим запахом крови, искажённой гримасой оппонента и вседозволенностью, старший Холмс сбивал костяшки в кровь, чувствуя, как по телу струится удовольствие от своей и чужой боли. Несмотря на звон в ушах и пустоту в голове, мужчина продолжал анализировать и наблюдать. О, он прекрасно видел, что с происходящего тащится не только он сам. — Ты ничего не узнаешь. — С придыханием прошептал Джим, завороженно глядя на такого чиновника. Спустя считанные мгновения, лицо преступника было резким ударом впечатано в металлический стол, а по спине Майкрофта побежали мурашки от чужого вымученного стона и сильной дрожи.       Продолжая сжимать окровавленными пальцами чёрные пряди, Холмс оттягивает их назад, заставляя задрать голову и выгнуть шею до такой степени, чтобы следом выгнулась и спина. Из разбитого носа быстро пошла кровь, мгновенно окрашивая губы брюнета в бордовый, срываясь на шею и белую, прилипшую к телу от пота футболку. Светлые глаза обводят всего криминального гения взглядом, сейчас такого слабого и своеобразно покорного, дышащего через раз, с бесстыдным стояком, так откровенно торчащим сквозь брюки. Как бы тот не держался, все признаки возбуждения были на лицо, от сбитого дыхания, редкого скулежа, до дрожи в теле и откровенно провоцирующего взгляда. Джеймс практически давится кровью, но политика это мало заботило, лишь больше завораживало, отчего язык последнего волнительным движением прошёл от ключиц к самому подбородку, смазывая дорожку крови. Мориарти довольно оскалился, оголяя окровавленные зубы и, неожиданно, нагло, сплёвывает кровь на белоснежную рубашку, с удовлетворённым видом, развязно проходя языком по зубам, за что его быстро наказывают, дёрнув голову в сторону. — Тварь. — Сквозь зубы процедил мужчина, крепче прежнего стянув волосы на пальцах, заставляя консультанта вновь задрать голову и вжаться в стул. Осмотрев преступника в своих руках ещё раз, Холмс порывисто вжался в чужие губы своими, проникая языком в ту же секунду открывшийся рот.       Кровь сразу ударила в голову, натягивая нервы и ширинку по максимуму. Джим с готовностью ответил на страстный поцелуй, мстительно кусая и раздирая нижнюю губу политика в кровь, на что тот гневно отстранился и ударил того по щеке, вызвав у преступника очередную дрожь. Нажав несколькими пальцами на основания челюстей, буквально заставил послушно открыть рот, начиная развязно бродить языком внутри. Язык оглаживал ровный ряд окровавленных зубов, дёсна и нёбо, выявляя каждую чувствительную точку, от которой тело злодея ёрзало и подавалось навстречу. Яростная схватка за инициативу превратилась в страстный, болезненный и грубый поцелуй, в котором каждый старался урвать своё удовольствие. Кровь продолжала бежать и обострять каждый рецептор, попадая на языки. Оторвавшись от губ противника, чиновник окинул того мутным от желания взглядом: кровь продолжила путь вниз по лицу, причудливым и даже эротическим образом размазавшись в районе губ, так и самого Майкрофта, пока от прежнего дыхания не осталось и следа, только судорожные, хриплые отголоски.       Открыв несколько креплений, старший Холмс позволил злодею, чьи руки были в наручниках – встать со стула, чтобы оказаться коленями на холодном цементном полу, доставляя ещё больше боли. Тот, впрочем, и не сопротивлялся, только с насмешкой и жаждой глядя на ранее неизвестную сторону чиновника. Неизвестную, но определённо привлекательную и волнующую, от которой в жилах стынет кровь и образуется каменный стояк, к которому Мориарти не смеет даже прикоснуться, даже ослабить давление штанов на ствол, получая удовольствие и от такой болезненной, мучительной стимуляции.       Не проходит и минуты с того момента, как старший Холмс расстёгивает свои брюки и выпускает наружу налитый кровью, толстый, внушительных размеров член. Джеймс непроизвольно облизывается, рассматривая вздутые, пульсирующие венки и влажную от естественной смазки головку. Его взгляд поднимается на политика, смотря прямо в глаза с такой похотью, что тот берёт собственный член за основание и, направляя, проводит им по треснувшей от ударов нижней губе преступника, оставляя на той помимо слюны и крови солоноватую смазку. — Оближи, дрянь. — Приказывает старший Холмс и его тон не терпит возражений, стягивающая волосы рука только подтверждает это.       Улыбнувшись, криминальный гений вытаскивает наружу язык и медленно проводит по головке, собирая липкую жидкость, облизывая столь чувствительное местечко круговыми движениями, притом не разрывая зрительного контакта, видя, как за светлой радужкой ледяных глаз разгорается пожар. Пальцы скованных рук обхватывают член, начиная надрачивать, пока сам преступник обхватывает головку губами, заглатывая и обсасывая. — Без рук. — Такой же требовательный голос, и злодей подчиняется, убирает руки, обхватывая теми стройные ноги, вбирая в рот всё глубже.       Джим тщательно облизывал твёрдую плоть, втягивая щёки, плотнее и туже обхватвая орган, притом активно работая язычком, с каждым неторопливым движением заглатывая глубже, пуская по спине чиновника мурашки. Возбуждение скапливалось в животе и паху, заставляя Майкрофта кусать губы, утопая в потрясающих чувствах, которые дарил бархатный рот заключённого. И даже слегка шершавые губы с подсохшей кровью доставляли своё удовольствие. Чиновник непрерывно смотрел за тем, как член раз за разом скрывался во рту мужчины, и стоило тому наконец взять в рот по основание, с наслаждением промычав, как Холмс надавил на чужой затылок, не позволяя отстраниться, толкаясь ещё глубже в податливый рот.       Появившиеся ощущения были ещё ярче, в сравнении с нарочито медленными и дразнящими действиями бессовестного преступника. Политик задышал сквозь сомкнутые зубы, глубоко и грубо вдалбливаясь в рот, запрокидывая голову от ощущений того, как головка бьётся о заднюю стенку горла, а сама глотка судорожно сжимается, делая отверстие туже. Мориарти только и оставалось что беспомощно мычать, хватаясь пальцами за чужой таз, царапая ногтями открытые участки кожи. Губа вновь кровоточит и кровь смешивается со слюной, грязно стекая по подбородку, создавая пошлое хлюпанье с каждым толчком. Из глаз предательски пошли слёзы, а дышать стало совсем невозможно, отчего лёгкие уже начали ныть. Мозг плавился от бесконечного потока боли и совершенно неправильного, но такого блаженного удовольствия, от которого под веками закатывались глаза, и дрожали ноги. Даже чёртово удушение способствовало отчаянной пульсации члена под грубой тканью штанов, готового кончить в любой момент.       Политик уже несдержанно мычал и стонал, чувствуя, что скоро кончит. Получаемое им удовольствие было сложно описать хоть какими словами, но даже один факт превосходства над преступником мирового масштаба, так послушно принимающего член в свой рот – мог стать последней каплей. Простонав особенно громко, Холмс вытащил член из чужого рта, начиная грубо надрачивать в считанных сантиметрах от лица противника. Тот, в свою очередь, вдохнув наконец воздуха, распахнул глаза и весь содрагнулся, абсолютно не видя ничего перед собой. Кислородное голодание вызвало сильнейшее головокружение, а стоило кислороду попасть в лёгкие, как по телу расползалась эйфория, заставляя преступника долго и мощно кончать в собственные штаны, не чувствуя даже того, как струи спермы покрывают его лицо, попадая даже на ресницы. Злодею только и оставалось что дышать полной грудью, стараясь прийти в себя. — Плохо сосёшь. Придётся тебя отодрать. — Хрипло проговорил Майкрофт, рассматривая ещё невменяемого после произошедшего любовника. Он лукавил. Отсос ему понравился.