His beautiful soul

Погруженная в полумрак комната освещается только проникающим через окно тусклым мерцанием сломанного уличного фонаря, яркости которого недостаточно, чтобы наполнить и треть просторного помещения. Мягко ступая по ворсистому ковру, хрупкая фигура, приподнимаясь на носках, скользя, описывает в воздухе круг, делая странные, но отчего-то изящные движения тонкими руками, расслабляя кисти и перебирая пальцами какую-то несуществующую цепочку. Чуть наклоняет голову вперед, так и оставив руки поднятыми к высокому потолку, и замирает, затаив дыхание. Мысленно начинает вести счет, как только слуха касается тихая нежная мелодия, доносящаяся из оставленной на диване колонки. Глаза прикрыты — ей не нужно видеть, главное — чувствовать. Ощущать под ногами ворс и знать, что на пути нет препятствий в виде мебели, слышать незамысловатые мелодии без слов и, про себя отсчитывая ритм, вливаться в эти звуки телом и душой, растворяясь в красоте, пластично рассекая воздух. И совершенно неважно, как выглядит это со стороны, ведь говорят, что танцевать надо так, будто никто не видит. Тогда какая разница, если и так давно лишился зрения? Мелодия, похожая на капли дождя, ударяющиеся о гладь какого-то моря или, быть может, океана, сменяется новой, напоминающей какое-то красивое мерцание, и девушку передергивает, будто по телу проходится слабый электрический заряд. Шумно выдыхает, вновь возвращаясь к дивану мелкими шажками, и, на ощупь найдя источник звука, жмет на кнопку выключения, потому что это мерцание схоже со звуком разбивающегося стекла, ставшего последней четкой картинкой, которую ей довелось увидеть. Тишина наполняет комнату, вот только слух внезапно улавливает постороннее тяжелое дыхание где-то в другом конце комнаты. Решив усмирить свою паранойю, на мгновение перестает дышать, прислушиваясь, отчего сердце непроизвольно начинает качать кровь с удвоенной силой. Она здесь не одна. В голове возникает ураган вариантов: грабитель, маньяк, извращенец, может, все вместе. А что если кто-то просто решил украсть что-то? И можно сделать вид, будто это осталось незамеченным. Тогда этот кто-то, взяв, что хотел, уйдет? Хороший вариант, однако быть бы еще в этом уверенной. Еще одна идея перекрывает предыдущие: позади нее, в десяти шагах стена, пройдя вдоль которой еще семь, можно выйти на улицу. Но успеет ли? А что дальше, кричать? Понимая, что детальный анализ ситуации сейчас явно не лучшая идея, не подавая вида, аккуратно, развернувшись спиной к пугающей темноте, начиная отсчет, медленно направляется к стене. Шаг. Постороннее дыхание становится тише. Шаг. Звук трения ткани о стену. Шаг. Щелчок пальцами, будто кто-то разминает руки. Шаг. Шаг. На плечо падает рука, тут же больно его сжимающая, и разворачивает к себе лицом. В нос ударяет отвратный запах пота, грязи… чего-то протухшего? Хелен не может найти точного определения, однако где-то в горле застревает ком, вызывая рвотные позывы. Колени подкашиваются, и сил на сопротивление совершенно нет. Рука надавливает на плечо и с силой толкает назад, заставляя поддаться манипуляциям и упасть спиной на ковер, раскинув руки по обе стороны на уровне лица. Страх наполняет тело, будто пустой сосуд, до краев, до самых кончиков пальцев. Еще капля — и вырвется отчаянный крик. Она чувствует то, как паника набирает обороты от простого нахождения рядом черт знает с кем в одном помещении. В то же мгновение лицо накрывает ладонь, мешая сделать хоть какой-то вздох, а на губах появляется привкус грязи. Дышать невозможно, а оттого руки инстинктивно тянутся к контрастно большой на фоне ее совсем тонких пальцев мужской ладони. Парень легко перехватывает движение, обхватив обе кисти, поднимает их над головой худощавой девчонки и прижимает к полу. — Посмотри, — срывающийся мужской голос, слишком высокий, какой-то истеричный больно режет слух, и на лице девушки появляется явное отвращение, — разве я не прекрасен? — На ответное молчание он только сильнее встряхивает ее за плечи, и та больно ударяется головой, становясь в его руках совершенно безвольной куклой. Пульсация от затылка расходится по черепной коробке, отдаваясь сильным писком в висках. — Ну же! — требовательно, громко, крик в лицо вперемешку с отвратительной вонью давно не чищенных зубов. — Взгляни на мое лицо! В голове что-то щелкает, и воспоминания сквозят в голове, как на быстрой перемотке. Жизнь — это поиски «того самого» по сменяющейся на руке фразе, которую чаще всего за день произнес твой соулмейт. С детства там было что-то обычное вроде «мама» и «папа», но в какой-то момент изменилось на «иди спать», изредка чередующееся с «я так красив, взгляни на мою улыбку!» и «разве я не прекрасен?». Глаза начинает щипать от проступающих слез, а осознание по-прежнему отрицает, что нависающий над ее хрупким телом безумец и есть тот самый. — Я… — заикаясь, на выдохе, чуть хриплым шепотом выдавливает из себя слово, а сердце отчего-то нестерпимо болит. «Я не вижу, — крутится в голове, — ничего не вижу». Что-то давит, будто барьер, и не дает сказать ничего больше. — Взгляни на меня, — высокий тембр сменяется истеричным смехом, пронзительным, жутким, бесконечным… Эти мгновения тянутся пыткой, самой отчаянной и рваной пляской на переломанных нервах. По предплечью, от локтя до запястья, перечеркивая заветные слова, ловко скользит острое лезвие заточенного ножа, и слезы от еще большего страха прекращаются, и тощее, как-то судорожно подрагивающее тельце, замирает в руках чудовища, еще больше становясь похожим на манекен. Одновременно замолкает и смех. — Разве я не прекрасен… — уже не говорит, а читает, читает ту самую фразу, медленно, почти по слогам, не веря увиденному. Его передергивает, создается чувство, словно вновь с ног до головы обливают какой-то химией и кидают зажженную спичку, попадая в лицо, заставляя резко отскочить в противоположную сторону и сильно жмурить глаза, до боли надавливая нижней стороной ладоней на неестественно-коричневые, почти черные веки. Найти родственную душу стало целью после убийства всех членов семьи Вудсов. Их больше не было, а значит единственным близким в мире оставался соулмейт. Он прикрывался целью поиска, чтобы продолжать вламываться в квартиры, утоляя ненасытную жажду крови, эмоций, криков, боли, показывая всем свою совершенную красоту. И вот свершилось то, о чем Джеффри давно успел забыть. Опираясь на стену, сгибает ноги в коленях и опускает лицо куда-то в пол, позволяя русым неровным прядям упасть, полностью закрывая лицо от до чертиков перепуганной девушки, которая так и не набралась смелости пошевелиться. Бессильно опускает руки, по-прежнему слабо сжимая нож, и неожиданно всхлипывает. Значит ли это, что цель выполнена и это станет последним убийством, как он себе обещал? Обещал тогда, когда замахнулся на брата ножом. Тогда, когда на руке еще зрячей девушки надпись сменилась на загадочное «Усни». В голове какой-то туман, и думать у него совершенно не выходит. Тускло освещенная комната, лежащая на полу девчонка, теперь уже дрожащая всем телом, и в метре от нее — потерявший рассудок убийца.

Таким странным образом вселенная переплетает судьбы потерявшей зрение девушки, которой давно уже нечего терять, и самого уродливого безумца, одержимого убийствами и своим — только для него — идеальным лицом.