Это будет новая сказка для моей дочери

Глава 14

             Я цеплялась за дочь, как за спасательный круг. Что остаётся от человека, когда он отрешается от всего, что было ему дорого? Пустая безжизненная оболочка или же озлобленная персона? Что поддерживало его, что давало сил? Я слышала лишь демона, что шептал мне угрозы и насмехался.       В моих руках была невидимая плеть, которой я била по своей спине, раздирая кожу на пузырчатые куски, истекающие кровью. Я перетягивала ею себе горло, перекрывая доступ кислорода к легким. Мой демон ликовал, хохотал во весь голос и брызгал слюной. А мне было настолько все равно, что сил хватало лишь наблюдать за этим со стороны.       Знаете, как люди, живущие с диссоциативным расстройством идентичности, а по-простому «раздвоением личности», описывают свою болезнь? А вернее периоды, которые у них бывают. Они сравнивают их с поездкой на авто. Иногда ты за рулем и полностью контролируешь ситуацию. Бывает, что ты сидишь рядом с водителем на пассажирском месте. Ты можешь переключать радио и поднимать температуру печки. Видишь куда едешь и с какой скоростью.       Третья стадия, когда ты находишься на задних сидениях: ты мало контролируешь ситуацию, но, если тебе стало душно, можешь открыть окно. Видишь ли ты дорогу? Только если не наступила ночь и окна не запотели.       И самая жуткая, на мой взгляд, стадия, когда ты едешь словно в багажнике. Ты не можешь контролировать ситуацию от слова «совсем». Вокруг тебя лишь темнота.       По моим ощущением я находилась на второй, безопасной для меня, стадии. И я не хотела это менять. А помочь или вытащить меня из этого состояния насильно… больше было некому. Я ведь сама отрезала себе пути к отступлению.       Мелек, чувствуя мое состояние, теснее прижималась ко мне и гладила по спине.       Когда паника немного отошла, и я могла сосредоточиться на том, что происходит вокруг, решила, что больше нет смысла оставаться в офисе.       — Мелек, ты готова идти по магазинам? — отодвинулась от неё, чтобы разглядеть лицо. Выражение ее милой мордашки сменилось на радость. Как легко ее отвлечь.       — Мы прямо сейчас пойдём? Не будем ждать Гедиза? — невинный вопрос заставил всю мою желчь подняться к горлу, которую мне пришлось сглотнуть, к своему великому отвращению.       — Откуда это берётся, госпожа, мы разве звали его? И вообще, нуждаемся в лишнем человеке? — она посмотрела на меня строго, вздёрнув маленький подбородок.       — Он не лишний. То, что он пойдёт с нами, само собой разумеющееся, мама. Я не думала, что нам стоит специально звать его, — недоумение в ее глазах и вопрос.       Но я не успела привести веские аргументы. Не успела убедить мою дочь, что будет лучше нас поехать на шоппинг без Гедиза. Не успела даже толком прийти в себя, как в кабинет ворвался он. Но мой демон среагировал мгновенно, отправив меня на «пассажирское место сзади».       Тяжелый взгляд из-под черных густых бровей прожигал меня ненавистью. Или это был испуг? Само нутро зашевелилось от мысли, что я заставляю испытывать этого человека страх. Человека (разве можно его так называть?), что бросил меня в огонь, а теперь боится последствий. И совсем не зря. Ведь теперь у меня нет никаких тормозов, сомнений и жалости. Ни к себе, ни к другим.       — Доченька, я так скучал, где вы были? — он потянул к ней руки, но Мелек тут же спряталась за меня.       Я своим щуплым телом пыталась стать для неё надежной горой. Чтобы хоть во мне она чувствовала защиту.       — Зачем ты пришёл? — от ее поведения и вопроса спало выражение радости с его лица. Но он быстро пришёл в себя. Сжал кулаки и гнев снова раздул его ноздри, глядя на меня.       — Я очень скучал, переживал о тебе, малышка, — Санджар присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с Мелек. Но это мало помогало наладить диалог. Девочка хмуро смотрела на него, а я ликовала.       — Переживал так сильно, что совсем забыл сказать, что у меня будет брат или сестра? — такой простой вопрос. Но он выкопал могилу гордому Эфе.       — Мы же можем поговорить об этом? Мне жаль, что я расстроил тебя…       — Не можем! — прерывает его Мелек. Я не понимала: стоит ли мне вклиниваться в разговор или найти более подходящий момент? — Потому что ты опоздал. Ты предал меня и маму, нашу семью. Помнишь мои слова, когда мама впервые привезла меня к тебе? Так вот, теперь я ещё больше желаю этого.       Он долго молчит, не зная, что ответить. Диалог никогда не был сильной стороной Санджара.       — Выйдем и поговорим, — бросает он мне, будто тянет собаку за поводок. Он встал и уже шёл к двери.       — Нет, не выйдем, у нас свои планы.       — Что ты говоришь? — с притворным удивлением проговаривает он, останавливаясь, как вкопанный.       На секунду мне становится страшно — он выглядит неадекватным. В один шаг он пересекает комнату и сокращает расстояние между нами, хватает меня за предплечье, впиваясь своими пальцами в кожу.       «Обязательно будут следы, которые ты сможешь только вырезать из своей кожи, заменив их другими…»       Мне все равно. Я не издаю ни звука, лишь пытаюсь вывернуть руку. А ещё немного удивлена, что он повёл себя таким образом перед дочерью, чего раньше старался не делать. Во всяком случае, так явно.       — Не трогай маму!       На крик моей малышки прибегает Гедиз. Его ошарашенный вид сменяется злостью. Но я успеваю все же вывернуть руку и вклиниться между ними, пока не началась потасовка, встав спиной к Гедизу.       — Что ты тут устроил при нашей дочери? — зло шиплю на бывшего возлюбленного. — Ты совсем страх потерял? Что с тобой стало?       Санджар, будто очнувшись ото сна, виновато посмотрел на дочь, обернувшись. Она испуганно и со злостью глядела на него.       — Если ты хочешь разговора, — возвращаю его внимание на себя, — то веди себя прилично. Я не твоя собственность, пойми уже это. Мелек, — подхожу к дочери, а она почему-то виновато смотрит на меня. — Если ты не хочешь пока видеться с папой, пусть так и будет. Я уже говорила тебе, скажу ещё раз: если ты столкнулась лицом к лицу с тем, что тебе не понравилось, не бойся сказать «нет». И ни перед кем не опускай голову, ладно?       Ее глаза наполнились слезами, а мое сердце обливалось кровью. Мой разъяренный взгляд устремился к Санджару.       Он был поникшим, ладонью проводил по волосам, пытаясь сбить… раздражение? Я давно разучилась понимать этого человека, если и умела когда-то.       — Не плачь, моя дорогая, поедем домой к тёте Эльван? Ты побудешь с ней, пока мы решаем вопросы с твоим папой? — нежно поглаживаю малышку по щеке. Она сглатывает слезы и кивает мне. — Тогда спускайся вниз, я вызову нам такси.       — Я могу вас довезти? — даёт знать о себе Гедиз. Замираю, наслаждаясь тем, как тепло разливается по моим венам от одного только голоса.       — Мама, пусть Гедиз отвезёт нас! Ну, пожалуйста!       — Спускайся, Мелек, — не отвечаю я на просьбу дочери. Она капризно топает ногой, хмурится ещё больше, но уходит. Как только она скрывается за дверью, подлетаю к Санджару.       — Не смей относится ко мне так, будто я твоя собственность! Ты давно потерял это право! — он ошарашено смотрит на меня. Моя ярость уже пугает тебя? Тогда мой поступок сведёт с ума. — Через два часа мы встретимся у хижины и решим твою проблему, не переживай так сильно! — с усмешкой кидаю ему. И прохожу мимо, окликнув Гедиза. — Мы едем?       — Конечно, — на его лице гордость и смущение.       Мелек молчит в дороге, играясь с моими пальцами. Не хотелось бы оставлять ее сейчас с Эльван, хотелось бы дать выговориться, успокоить. Но с Санджаром нужно решать пока горячо. Адреналин налил мои щёки краской, сердце оглушительно билось около горла. Совсем скоро я рискну всем. И, если у меня получится, то моя дочь больше не будет плакать.       Гедиз изредка посматривал на нас в зеркало заднего вида, но молчал. Он видел, как я нервничаю, как медленно и верно становлюсь ходячим оголенным нервом. Но, когда я буду напротив Санджара, все спадёт. Я перестану чувствовать. Это было спасением. Я не могла выдерживать весь этот букет эмоций и каждый раз боролась с тем, чтобы не упасть в обморок. Сейчас нельзя. Только после суда, когда опека над Мелек будет в моих руках, я смогу вздохнуть. А пока ни сон, ни еда, ни боль меня не волнуют.       — Я поеду с тобой, — проговаривает Гедиз четко и твёрдо, не терпя возражений, когда мы передали Мелек Эльван. Лишь бы не помешал мне.       Равнодушно киваю и сажусь в машину.       Смотрю в окно, погода к концу дня окончательно разыгралась: ветер сильными порывами клонил деревья то к одной стороне, то к другой. Облака бежали так быстро, что казалось, совсем скоро они просто растворятся. При том солнце палило и обжигало кожу, если вдруг та не была прикрыта тканью. Даже погода сходила с ума, но я была хладнокровна.       Мы ехали молча. Мне нечего было сказать тому, от кого я отреклась меньше часа назад. Думаю, и он не горел желанием решать наш вопрос. Но зачем тогда поехал? Не важно, я подумаю об этом позже.       Мы остановились у хижины где нас уже ждал Санджар. Весь его вид говорил за себя: глаз не было видно под бровями, лишь огнь ярости мелькал в этой черноте. Я глубоко вздохнула, прикрыв глаза. Сейчас все решится. Мы покончим с этим.       Выхожу из машины, и ветер практически сразу выбивает из меня весь воздух. От этого мурашки проходятся вдоль позвоночника.       — Что ты здесь забыл? — он кидается на Гедиза, но я снова встаю между ними. Хотя сделала это уже давно: разбила дружбу, прошлась словно землетрясение и не оставила ничего, кроме руин. Санджар усмехается, только непонятно — чему?       — Мы решим этот вопрос и никогда больше не станем его поднимать, — смотрю ему прямо в лицо.       — Ты не получишь опеку над моей дочерью, Наре, я не позволю забрать ее у меня! — горланит мужчина, от чего начинает звенеть в ушах. Гедиз порывается заткнуть его, но я рукой придерживаю его, отрицательно качаю головой.       — Это не только твоя дочь, но и моя. И я ни за что не сделаю своему ребёнку плохо, не разлучу ее с отцом. Мелек сейчас обижена, но и эта рана скоро затянется. Однако, я не потерплю разлуки с ней. Поэтому я обещаю, что не увезу дочь, а ты обещай, что опека останется мне, на этом и разойдёмся.       Я из последних сил надеялась, что он не поступит так со мной. Что он пойдёт на мировую, и мы, как взрослые люди, решим вопрос полюбовно. Но…       — Как я могу тебе верить, если ты уже попыталась ее увезти? Не сообщив мне! Не оставив мне ни контактов, ничего, как я могу тебе верить?!       — Я увезла ее, чтобы спокойно взвесить ситуацию. Это невозможно там, где находишься ты и все время давишь на меня! Ты слышишь только свои желания, а что обо мне? Ты спросил, вынесу ли я жить здесь, видя тебя и твою беременную жену? Ты хоть раз подумал обо мне?! Нет! Ведь ты слишком занят своей болью, — тихо заканчиваю я. Последняя ниточка, что ещё держит меня за надежду.       — Я никогда не соглашусь на то, чтобы дочь осталась с тобой! Никогда, слышишь?!       Но нитка рвётся. Я буквально слышу этот хруст. Смотрю своему убийце в глаза. Они слезятся от сильно ветра, волосы так и норовят скрыть от меня внешний мир. Но ветер, распахивает мне глаза все шире и шире. Я улыбаюсь, слеза скатывается по моей щеке. Это конец. Теперь уже точно.       «Позволь это сделать мне, дорогая…» Впервые заботливо и с сожалением шепчет демон. И я соглашаюсь, опустив голову вниз.       — Позволь мне кое-что рассказать тебе, — руки перестают дрожать, горло не перетянуто веревкой нервов. Я дышу свободно. — Гедиз? Пожалуйста, отойди к своему другу. Я прошу тебя, — не глядя за спину говорю я. И он беспрекословно это выполняет. Он всегда… а, уже неважно. — В психиатрии есть такое понятие, как «селфхарм». Когда больной наносит вред самому себе. Не хмурься так, тебе это совсем не идёт. Это могут быть порезы, голодовка, отсутствие сна, наркотики. Знаешь почему зачастую больные это делают? — я впервые поднимаю на него свои глаза и долго не отрываю взгляд. Он совсем не понимает, что я ему говорю. Никогда не понимал. — Потому что так они обличают свою душевную боль во что-то физическое. И им проще ее пережить.       Я отступаю на два шага дальше, тёплый ветер окутывает меня ароматом лета. Тут так пахнет лесом! Солнце падает своими лучами мне на лицо. Я позволяю себе ненадолго прикрыть глаза. Вдыхаю и у меня есть силы продолжать дальше.       — Ты наносишь мне рану за раной, приносишь столько боли, что и не счесть. Но я все это вынесла, мне так кажется. Теперь... — я хмурюсь, запинаюсь. — Теперь ты хочешь лишить меня моей жизни? И ты правда думаешь, что я вынесу это?       Нож в кармане моего плаща приятно остужает пальцы. Выдох, и я достаю его. Быстро перехватываю другой рукой, крепко сжав лезвие в ладони. Испуг читается на лице моего убийцы, моего палача.       — Наре, не делай…       — Ты правда думаешь, что я вынесу такую боль? — резким движением, не смотря на все его просьбы, я разрезаю ладонь. Боль приносит некое облегчение, даже радость, что, наконец-то, я чувствую ее снаружи, а не внутри. Внутри она горела, не позволяя вздохнуть. А теперь кажется почти незаметной. Кровь заливает бежевый тонкий плащ и светлые кроссовки. Жаль, они нравились мне.       Санджар пытается приблизится ко мне. Но я не допущу этого. Немедленно приставляю нож к горлу, ближе к сонной артерии. Если я и сделаю это, то без варианта на жизнь.       — Не смей! Не смей, — с улыбкой хохочу я. От этого неосторожного поступка нож немного разрезает кожу. — Я повторяю свои условия: ты оставляешь опеку над Мелек мне, она остаётся со мной. Взамен мы остаёмся на родине, ты сможешь видеться с ней в любое время, когда захочешь! — замечаю, что дышу часто, рвано. Значит у меня истерика. — Но больше никогда не пытаешься воссоединиться со мной. Этого никогда не будет!       Он, выставив руки вперёд, весь дрожит телом, повторя «Не надо!» Я бросаю взгляд на Гедиза. По его щекам катятся слезы, также, как и по моим. В глазах стоит боль и мне хочется за неё извиниться.       — Больше мне нечего тебе предложить, варианта только два! Поклянись, что оставишь мне опеку над дочерью! — кричу я, возвращая своё внимание к бывшему.       — Клянусь! Опусти нож, Наре, опусти!       — Клянёшься, что? — переспрашиваю я.       — Клянусь, что оставлю опеку над ней тебе, не пытаясь воссоединить семью! Опусти чертов нож!       И я бросаю его на землю. Обессиленный выдох, мне кажется, я вся дрожу. Санджар пытается подойти ко мне, но я отступаю на шаг назад, пошатываясь. Гедиз подбегает ко мне и ловит.       — Что ты натворила, Наре? Что ты…       — Это того стоило, Гедиз, — обрываю я его с улыбкой. — Стоило…       И проваливаюсь в сон.       Дни проходят на автопилоте, я улыбаюсь, когда это нужно, говорю, когда того требуют обстоятельства. После того случая Гедиз держал дистанцию, и я понимала его. Не давила, потому что больше не имела такого права. И заменяла его Мелек. Я проводила с ней любую свободную минуту, разговаривала по телефону, ходила по магазинам, спала рядом. Хотя, сном назвать это было сложно: кошмары будили меня каждый час. Хорошо, что я не кричала, иначе это сложно было бы скрыть.       Санджар время от времени заходил к дочери, и постепенно она таяла, позволяла проводить время с ней. Она полностью отыгрывалась на отце, проявляя все капризы, что свойственны ее возрасту. Меня она будто оберегала от этого, и я чувствовала (единственное, что чувствовала, кроме страха) укол совести из-за этого. Но успокаивала себя тем, что всему своё время, и даже это я смогу решить.       Эльван ещё более внимательно следила за мной, насильно кормила и меняла повязку на ладони. Уговаривала съездить в больницу, чтобы наложили швы, но в этом вопросе я была непреклонна. Хотела навсегда оставить себе явное напоминание о договоре.       Работа, дом, работа, дом. Такой была моя жизнь до самого суда. Все это время демон сидел за рулем, а я отлеживалась на сиденье сзади, пытаясь прийти в себя. Я включалась лишь с Мелек. Остальное было точно в тумане или как будто очень давно.       В суде демон ушёл, оставив меня совершенно одну. Лишь Эльван была рядом, кидала ободряющие улыбки. Но это мало помогало. От нервов у меня стучали зубы и дрожали руки. Я отвечала на вопросы судьи и адвокатов сбивчиво, стараясь не упустить ход заседания. А перед объявлением решения судьи будто оглохла. Тишина была просто невозможной. Лишь отрывки того, что говорит судья.       И вот, долгожданное: «присудить опеку над Мелек Челеби матери, Наре Челеби».       Помню, как я глубоко и судорожно вздохнула, слезы катились по щекам, улыбка не сходила с лица. Помню, как ехали домой, и мы все втроём, — я, Эльван и Мелек, — громко пели песни. Только дома я отправила Гедизу короткое сообщение: «Оно того стоило». Он не ответил мне. Помню, как поцеловала дочь на ночь, как легла рядом с ней. И это было последнее, что я смогла сделать.       Я упала в темноту. И больше не видела её края.