2 июля 2208
Если бы меня кто-то спросил, могут ли летние каникулы быть настолько ужасными, что захочется поскорее вернуться в школу, я бы ответила отрицательно. Мне в голову прийти не могло, что находиться в доме Тодороки со всеми ее младшими членами может быть невыносимо. Я справедливо считала себя взрослым, застрявшим в детской драме, поэтому думала, что всегда смогу спокойно справиться с любым конфликтом. В прошлой жизни я была той, кто первая вступала в контакт, пытаясь разрешить спорные ситуации. Тем удивительнее было желание притвориться страусом и зарыть голову в песок. И если провокационные фразы Нацуо я в состоянии проигнорировать, то от морозной ауры Шото хочется лезть на стену. Искренне не понимаю, как от состояния «я виноват и сожалею об этом» можно в мгновение ока перейти к «уйди с дороги». И это не преувеличение. У Шото было то самое лицо, которое все зовут bitch face. Оно было одновременно бесстрастным, но иногда искажалось такой невысказанной злобой, что становилось неудобно. Иногда мне даже казалось, что от мальчика веет холодом, словно он постоянно использует причуду. Логично предположить, что я с таким человеком не собираюсь иметь никаких дел. Ему около десяти лет, напрашивается вывод, какого черта я все еще должна с ним сюсюкаться? За мои шрамы никто не несет последствий, я никого не виню. И если жертва не указывает на обидчика, имеют ли право другие осуждать кого-то? На самом деле, знаете что, пора прекращать этот цирк. Я не могу спокойно посидеть у себя в комнате с телефоном в руках, чтобы ко мне не заходила Фуюми с ее драгоценным мнением, которое она обязана высказать каждый раз. Я не могу посидеть во внутреннем дворе, чтобы Нацуо не попытался попасть мячом мне по голове. Я не могу ни позавтракать, ни отобедать без чьего-то преследующего взгляда, от которого выступают мурашки по коже. Прошмыгнув мимо Фуюми, моющей посуду под попсовую музыку, я подбежала к Энджи, что сидел у порога и шнуровал обувь. Он приподнял голову, молча уставившись на меня пронзительным взглядом. Иными словами, он смотрел как обычно это делал. — Можно я вместе с тобой поеду в офис? — мне понравилось его место работы, люди там также были приятнее, чем мои поехавшие псевдо-siblings. Незнакомые личности всегда покажутся приятнее капающих на мозг родственников. — Я не буду никуда выходить или мешать работать. Пожалуйста! Тодороки скривился, а складка пролегла между бровями. Брать ребенка на работу плохая идея, поскольку дети ужасно шумные и порой неконтролируемые. Хуже, когда они начинают рисовать на важных документах, которые потом приходится переделывать. — В прошлый раз ничего не случилось, — надавила я, наблюдая за мечущимся Энджи. Мне кровь из носу, но надо сбежать из этого проклятого дома. Еще неделю и я не удержу язык за зубами, а за годы здесь у меня накопилось много претензий, которые я с каждым днем все менее против высказать вслух. — У тебя есть пять минут, чтобы собраться, — со вздохом сказал Энджи, а я просияла, быстро сообщив, что уже полностью готова. Он насмешливо взглянул на меня, прежде чем добавить: — В этот раз будешь сама ходить. Никто не обязан носить тебя на руках. «Но тебе же понравилось», — молча ответила я, внешне никак не демонстрируя какие-либо эмоции. Натянула вежливую улыбку и пошла. Когда я повернулась, проверяя, ничего ли не забыла, одновременно с этим натягивая на голову раздражающую панамку, я заметила прячущегося за углом Шото. Он стоял со странным выражением лица, которое я не видела уже очень давно. Уже стоя около машины, я подумала, что Шото все еще ребенок. Десять лет не так много, чтобы он мог понимать, что именно он делает. Он может догадываться, какой из его поступков вызовет определенную реакцию, но он явно не видит последствий, которые могут настичь его во взрослой жизни. Матеря свое не к месту вылезшее сочувствие, я приняла решение поговорить с Шото этим же вечером. У Шото было трудное детство, оно все еще такое. Он скучает по матери, с которой не встречался уже несколько лет. Он ненавидит свою левую сторону лица, ненавидит отца, который лишил его счастливого детства, а его заветной мечтой было стать героем подобно Всемогущему. Он был добрым ребенком, который добровольно сидел со мной вечерами и исправлял неправильное произношение. Он тот, кто давал мне лишний свитер, когда замечал, что мне снова холодно. Он каждую ночь забирался ко мне в кровать, чтобы услышать сказки. Он очень добрый мальчик, который пострадал от сурового нрава Энджи. Я не знаю, что мужчина делает с ним за закрытыми дверями тренировочного зала, но это сломило Шото. И теперь он должен наблюдать, как его младшая сестра с энтузиазмом сближается с человеком, который был причиной почти всего, что случилось с ним в жизни. — Мы сможем купить мороженое на обратном пути? — спросила я Энджи, заметив за окном супермаркет 7-Eleven. — Посмотрим. Значит, заедем.***
Услышав сигнал электронного чайника, Нацуо поставил стул около пустой раковины. Хотя он вырос, до верхних полок, где стояли кружки, он все еще не дотягивался. Просунув руку, он попытался нащупать свою кружку в форме футбольного мяча, которую подарила ему старшая сестра на прошедший день рождения. Она, кажется, полгода собирала наклейки в продуктовом магазине, чтобы иметь возможность забрать эту кружку. Отвлекшись, подросток не заметил, как по неосторожности задел локтем стоящий на краю стакан. Не успел Нацу моргнуть, как раздался звук бьющегося стекла. Сглотнув, он посмотрел вниз, пытаясь понять, насколько велики будут его проблемы. — Фух, — перевел дыхание мальчик, узнав в осколках любимую посуду Сецуны. Это не первая вещь, которую он сломал, намеренно или нет, и каждый раз, когда он это делал, никто ничего ему не говорил. Пока чай заваривался, Нацуо быстро прибрался на кухне, спрятав разбитое стекло на самом дне мусорки, чтобы его не заметили. Ему не нужна очередная лекция от Фуюми, как важно быть бережливым человеком. У них много денег, ведь Герою №2 платят немало. «Хоть какая-то польза от старика», — подумал подросток, садясь на диван и включая игровую приставку.***
Можно ли считать меня странной, если я так быстро привыкла к своим шрамам от ожогов, что буквально перестала обращать внимание? Я все еще съеживаюсь, когда задеваю определенный участок кожи, ибо ощущения от прикосновений все еще слегка неприятные, но все равно отношусь к произошедшему довольно спокойно, если можно так выразиться. Я до сих пор помню, как мне потребовались годы, чтобы смириться со шрамами, когда я жила в Америке. Мама даже отвела меня к психологу, поскольку я не переставала плакать по ночам и носить максимально закрытую одежду и в холод, и в жару. Тогда это были не особо заметные шрамы, окружающие часто их вовсе не замечали. Но сейчас у меня обе руки от запястья до плеча в бледно-розовых узорах, и я их совсем не прячу, а спокойно ношу майку с короткими рукавами. Энджи старается не обращать внимания на ожоги, словно они обычное дело и смотреть там не на что. Его грубая забота очень мила, только я не уверена, кому он пытается облегчить жизнь: мне или себе? Как бы то ни было, пока я проходила путь от стоянки до входа в офис Старателя, то поймала столько взглядов, и все они были полны жалости. Но стоило мне перешагнуть порог здания, наполненного суетящимися героями, как я словно перенеслась в другой мир. Никто, подчеркиваю — никто, не прокомментировал мою травму, для них это будто было в порядке вещей. — Как проходят твои каникулы, Тодороки-кун? Уже закончила задание на лето? — Жжение, именно так звали новую, как я поняла, помощницу Старателя. Я хотела было спросить ее реальное имя, но вспомнила, как читала статью, где подробно объяснялось, почему во время работы к героям стоит обращаться исключительно по прозвищу. Что-то о разделении двух образов и попытке сохранить здравый рассудок. — Давно, Жжение-сан. Я могу чем-то помочь? Не хочу беспокоить отца и отвлекать от работы, — с самого попадания в новый мир мне было интересно, на что действительно была похожа работа профессиональных героев. Вряд ли они все время бегают по городу в ожидании появления злодеев. После моего вопроса женщина слегка призадумалась, явно пытаясь найти что-то, чем можно занять меня на время, при этом не очень важное и опасное, чтобы ребенок случайно не получил какую-то душевную травму. Спустя некоторое время, Жжение сказала: — Ты можешь рассортировать заявления от гражданских. Точнее проверить, положили ли они свои заявление в правильные коробки в соответствии с их важностью. Так я и застряла за сортировкой бумажек.***
В своем кабинете тихо кипел Старатель, стараясь не сжечь все здание до тла. Очередное письмо от его матери буквально вывело его из себя, испортив настроение на весь оставшийся день. Он не знает, каким образом эта женщина узнала о травме Сецуны, но она не подойдет к его ребенку даже за милю. Он еще не сошел с ума, чтобы отдавать дочь в руки этой деспотичной госпожи. Он видел, как Сецуна живет обычной жизнью, не убиваясь из-за покалеченных рук. Изначально Энджи верил, что она всего лишь притворяется, что все в порядке, но сколько бы он не следил за ней, не видел ничего плохого. Иногда она съеживалась или морщилась, но это было в порядке вещей, поскольку раны были еще свежи. Ее не тронули ни косые взгляды прохожих, коих она успела поймать немало. Ни слез, ни плача. Вместо этого она сидит за столом и сортирует бумажки, причем с таким серьезным лицом. Захлопнув крышку ноутбука, Энджи откинулся на высокую спинку кресла. Ему не хотелось думать об очередном искалеченном ребенке, но и избегание реальности тоже не было успешным. Последствия поступков преследовали его, а он не знал, что с ними делать. Хотя нет, одно ему известно точно, эта женщина не увидит его детей. Ни одного из них.***
Было десять вечера, когда я решилась на серьезный разговор с Шото. Я тянула весь вечер, не находя подходящего момента, чтобы увести его в сторону и поговорить. Даже не обратила внимания на очередной «случайно» разбитый Нацуо стакан, настолько меня не волновало ничего, кроме предстоящей беседы. По итогу, пришлось ждать ночи, чтобы сбежать в его комнату, как это он делал в прошлом. И теперь я понимала, почему. Вести частный разговор в доме, наполненном бодрствующими людьми, просто не представляется реальным. К слову, мороженое, которое я заставила Энджи купить после работы, было съедено в качестве десерта после ужина, и я осталась без оливковой ветви. — Шото? — позвала я мальчика, высунувшись из приоткрытой двери. — Ты не спишь? Потому что нам надо поговорить. Из-под одеяла послышался детский стон, а затем появилась и красно-белая растрепанная макушка. Улыбнувшись, я закрыла за собой дверь, прежде чем быстро подбежать к кровати и забраться на нее, устроившись в ногах Шото. Но, увидев лицо мальчика, улыбка растаяла сама по себе. Болезненный цвет кожи и синяки под глазами не красили Шото. Игра света или нет, но мне на мгновение показалось, что у ребенка есть скулы. Но про какие скулы может идти речь, когда единственное, что должно быть на его лице, это детский жир? — За что ты обиделся на меня? — спросила я, используя максимально нейтральный тон, дабы никоим образом не выдать свое отношение к ситуации. — Мы не говорим несколько месяцев, Шото. Я хочу знать, почему. Пожав плечами, мальчик, коротко взглянув на меня, вновь опустил глаза на одеяло на коленях. Прикусив губу, я подавила желание подвинуться поближе, чтобы могла отчетливо видеть реакцию Шото. — Шото, я думаю, что твоя причуда самое прекрасное, что я когда-либо видела. Она идеальный пример гармонии. Тебе просто надо научиться ее контролировать, и все будет в порядке. — Не надо, — резко оборвал меня мальчик, сжимая кулаки. — Я стану Героем №1, используя только лед, — по его лицу прошла судорога, казалось, что он хотел сказать еще что-то, но не нашел в себе сил. Моя же вера, что нам удастся разрешить конфликт, с каждой минутой слабела. — Но мне жаль, что я тебя ранил. Тогда. Во время тренировки. Я всегда знала, что он очень глубоко чувствует вину. С первой нашей встречи он всегда старался быть нежным, буквально сдувая с меня пылинки. Мы никогда не дрались, как это делают обычные братья и сестры. Теперь я не уверена, понимает ли Шото, что драки — это обычная вещь в семье. Потому что самые дорогие нам люди причиняют больше всего боли. — Все нормально, не волнуйся об этом. Это несчастный случай, не стоит волноваться об этом. — Нет, ты не понимаешь. Я правда не хотел тебя ранить. Я раздраженно закатила глаза. — Я же сказала, забудь об этом. Я не сержусь на тебя. В ответ Шото вскочил на ноги и за два шага добрался до меня. Упав на колени, он сжал меня за плечи и приблизил свое лицо так, что я могла буквально почувствовать его неровное дыхание. Лунный свет засиял за спиной ребенка, превращая белые пряди в расплавленное серебро. Он был красивым ребенком, жаль, что его невинность убила рана на левой стороне лица. — Я не собирался причинить тебе боль, Сецуна. Я не Старатель! Я — не он! — голос его дрожал от переполнявших его эмоций, он явно старался кричать не слишком громко, чтобы никого не разбудить. Схватив его за щеки, я отчетливо произнесла: — Шото, никто никогда не ранил меня. Тебе не о чем беспокоиться, поверь мне, у меня все хорошо! Интенсивно глядя ему в глаза, я старалась показать, что не лгу. Было важно, чтобы он понял, что и он, и я в полной безопасности. Но вместо желанного покоя, Шото отшатнулся от меня словно от прокаженной, прежде чем убитым голосом прошептать: — Уходи. Сожаление грызло меня изнутри, потому что я понимала, что это конец разговора, и я не добьюсь ничего большего, чем безжизненное «уходи». Поэтому я встала и молча закрыла за собой дверь.***
А на следующий день я узнала, что Шото переехал в другую часть дома, куда ни Фуюми, ни Нацуо не особо любили захаживать. Вот и поболтали.