***
Когда я лежала в палате, подключенная к аппарату искусственного кровообращения, то долго спорила сама с собой о судьбе. Не уверена, хотела ли я, чтобы мучения прекратились, или чтобы свершилось чудо и врачи нашли лекарство. Для молодой, не успевшей прочувствовать вкус жизни девушки смерть была бы огромным разочарованием. Желание посетить незнакомые страны, выучить еще один иностранный язык, распробовать разнообразные блюда со всего мира, найти вторую половинку и найти себя в этом мире. Вместо всего этого я медленно умираю, не решаясь покончить со всем раз и навсегда. Частый плач после посещений семьи постепенно ухудшал показатели, сколько бы медсестры не уговаривали не волноваться, я жила в постоянном стрессе. В больнице было много запретов, подчиняться которым иногда не то чтобы не хотелось, просто не представлялось возможным. Суть сказанного в том, что я в конце концов умерла. Тогда был ясный день, начало лета, сезон весенних дождей уже закончился. Прохладная комната, со двора доносилось чириканье певчих птиц. Обычное начало любой книги, которое в итоге становится звоночком для будущих насыщенных событий. В моем случае, тревожным звоночком стала медленная потеря зрения, когда темнота незаметно подкрадывалась с краёв, прежде чем полностью погрузить во тьму. Терялся фокус, звуки становились приглушеннее, пока мне не посчастливилось просто исчезнуть, потеряв зрение, слух, осязание. Исчезнув только для того, чтобы резко открыть глаза и быть ослепленной белым светом. Вокруг была какофония звуков, сложилось впечатление, что я оказалась под толщей воды. Ощущения были весьма странными, в частности из-за того, что я чувствовала, как что-то стекает по мне, и, что еще хуже, была совершенно нагая. Это чувство беззащитности не спутать ни с чем. Поток информации, нагло ворвавшийся в мозг, стал причиной головной боли, которая со временем легко превратилась бы в мигрень. В итоге я, ошеломленная и униженная, потеряла сознание от перенапряжения. Я не знала ни кто я, ни где я. Нет, осознание себя присутствовало, иначе я не смогла бы думать, но вот место пребывания оставалось неизвестным. Иногда пробуждение происходило рывками, а я изо всех сил старалась держать глаза открытыми, но, увы, желание спать всегда пересиливало. Неудивительно, что появились головные боли от столь продолжительного сна. Мысли почти не формировались, а если и да, то были они медленными и вязкими, будто застрявшими в банке меда. Вишенкой на торте стал очень и очень странный запах, который никак не уходил с течением времени. Он витал вокруг меня подобно облаку, создав невидимую ловушку. Более тревожен факт моей неспособности разобраться в том, что за чушь происходит. Каждый раз, стоило окунуться в воспоминания о дне, когда я погрузилась во тьму, на меня накатывали волны ужаса. Казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди или застрянет где-то в горле. Я задыхалась, не могла говорить и шевелиться. Тело было чем-то связано, а веки словно приклеены друг к другу. Затем был голод. Не могла вспомнить ни единого случая кормления, и с каждым приходом в сознание живот болел все сильнее, переваривая сам себя. Тошнота подступала к горлу, из желудка поднималась желчь. Чувство покинутости никуда не уходило. Не понимая, какого черта все дерьмо происходит именно со мной, я едва не терялась в истерике. Уже помещенная в госпиталь, больная и на грани смерти, в постоянной борьбе со страхом того, что надежды о счастливом конце пустые, я изнуряла себя, не оставив сил на процедуры, которые приходилось проходить в лечебном центре. В итоге им, наверное, показалось этого мало, поэтому было принято решение замучить меня без шанса на восстановление? Бессилие, злость и гнев. Эмоции кипели во мне, просясь наружу, но так и не найдя выхода. Я варилась в собственном соку, пересматривая произошедшее раз за разом, добровольно нанося себе моральную боль. Нужно было выплакаться, опустошить себя, но ничего, кроме визга не выходило. Я не могла освободиться. Не было катарсиса. Хотелось крушить и ломать. Уничтожить все, до чего бы дотянулась рука. Сделать кому-то так же больно, как страдало мое сердце. Но я была связана, тело не подчинялось разуму, а вокруг не было ни души. Мне казалось, что я потихоньку схожу с ума. Просыпаясь и засыпая, ничего, кроме темноты, не видя, любой человек бы начал терять рассудок. Когда бы я не вставала, сколько бы не старалась держать глаза открытыми, вокруг не происходило никаких изменений. Кто-то явно шутил надо мной, издевался и насмехался. Он держал меня слабой, немощной и бессильной. Я старалась отвлечься от реальности, представить, что все происходящее — один долгий и страшный сон. В итоге я остановила свои безрезультатные попытки пошевелиться и просто лежала, смотрела, ничего не видя. Мысли текли вяло, пока вовсе не исчезли. Я не обратила на это внимания, поскольку не было смысла пытаться сделать что-либо. Проходило время, а мое положение не менялось, как и отношение к происходящему. Иногда я думала, когда же окончательно исчезну, растворюсь в небытие, но поскольку не могла сориентироваться во времени и пространстве, размышления приводили в никуда. Когда мне показалось, что конец близок, я вновь ощутила тот удушающий страх. Я все еще не хотела умирать, даже находясь в столь плачевном состоянии. Жалкая надежда, что все станет лучше, стоит только немного подождать, не угасала. Сначала я не могла понять, откуда взялась легкость. Отвыкнув от данного чувства настолько, что память уже не содержала воспоминаний о том, каково чувствовать что-либо кроме самых негативных эмоций. Но стоило схватить эту мысль за хвост, как в голове произошел взрыв подобно сверхновой. Я ревела во весь голос и даже не пыталась как-то скрыть сей факт. Размазывала сопли по лицу и чувствовала это. Я могла плакать, двигать ладонями, и это было восхитительное чувство свободы. Это были мои руки, мышцы которых сокращались. Это были мои эмоции, которые я выплеснула наружу. Одним словом — восхитительно. Затем я услышала топот босых ног по деревянным доскам с характерными шлепками, а после — звук резко распахнутой двери. Иисус, я не была глухой, я не была мертвой. За мной пришли, меня спасут и вытащат отсюда. Теплые пальцы прошлись по лбу, стирая выступивший пот, и скулам, утирая влажные дорожки от слез. Я видела мягкий свет из-за спины человека, держащего меня в объятьях. Я больше не одна, я не неподвижна. Я могу дышать, кричать, сжимать кулаки и вертеться столько, сколько захочу. — Тише, — услышала я незнакомое слово, пока чужая ладонь выводила круги на моей спине. — Не плачь, Сецуна. Все хорошо, твоя старшая сестра с тобой. Шмыгая носом, я уткнулась в мягкое плечо, греясь. Главное дышать, шаг за шагом, вдох-выдох, раз, два, три, вдох-выдох. Теперь можно и отдохнуть, ведь я так сильно устала. Надо поспать всего лишь пару дней…5 апреля 2204 года
Фуюми волновалась перед своим первым днем в средней школе Тейко. Она была частной и с высокими требованиями к ученикам, из-за чего девочка сомневалась в своих способностях. Она не хотела давать лишнего повода для гнева отца и ссоры родителей. Что более важно, это был также первый день Шото в школе. Он не ходил в детский сад и не общался с ровесниками, поэтому для младшего брата это был определенно новый опыт. Фуюми только надеялась, что у него не будет конфликтов с одноклассниками. То, что Шото впервые шел в школу, так же означало, что ей придется самостоятельно добираться до Тейко. Отец, скорее всего, выделит ей водителя, который довезет ее и, если повезет, сделает пару снимков на память. Поэтому она, охваченная угрюмыми мыслями, долго не могла спокойно заснуть, из-за чего сон был легким и мог прерваться из-за любого шороха. Каково же было ее удивление, когда по всему дому раздался детский крик, а после и плач. Фуюми вздрогнула, вскочив с постели, но после замерла около двери. Она не была уверена, стоит ли ей заходить в детскую, так как без присмотра их туда почти не пускали. Фуюми очень редко видела младшую сестру, которой вскоре должно было исполниться шесть месяцев. Сецуна не была громкой, не привлекала внимания и была больше мертвой, чем живой. Такие мысли пугали Фуюми, но она не могла от них избавиться. Учитывая все вышеперечисленное, было ли удивительным, что она так перепугалась? Помимо этого она испытывала страх, что отец что-то сделает с младенцем. Девочка не могла не заметить, что Сецуна не была желанной их родителями, которые больше всего любили следовать планам. Вещи, которыми пользовался ребенок, носились старшими братьями и сестрами. Поэтому костюмчики были голубых или фиолетовых цветов, которые никак не назовешь девчачьими. Их мать, например, до сих пор хранит ее майку нежно розового оттенка, которую купили, когда она была в возрасте Сецуны. С одной стороны это была экономия, вполне логичная и адекватная, но тем не менее, этот момент выделялся в семье Тодороки, где все было новым и современным. От раздумий ее отвлек громкий рык, прозвучавший из спальни Энджи. И Фуюми, не медля ни секунды, рванула в сторону комнаты Сецуны. Никто не мог обвинить ее в излишней суете, так как отец на эмоциях был способен на самые безумные поступки. Младенец не был маленьким или больным, он наоборот был крепким и здоровым. «И тяжелым», — заметила девочка, удерживая вес в почти шесть килограмм. Волосы на голове были редкими, но уже сейчас можно было увидеть рыжие огненные всполохи. Они были светлее, чем у отца и Шото, но, возможно, с годами они потемнеют. Зато заплаканные и покрасневшие глаза были яркого карего цвета. «Но она все равно копия отца», — подумала Фуюми, поглаживая дрожащую Сецуну. Что-то изменилось в ней, пока она держала сестру, прижав к груди. Фуюми не могла оставить беззащитного младенца на произвол судьбы, особенно учитывая, что никто из родителей не обращает на нее должного внимания. — Я стану для тебя лучшей старшей сестрой во всем мире, Сецуна, — пообещала шепотом Фуюми, идя к своей комнате и одновременно покачивая ребенка на руках. Обе девочки не заметили, как уснули на просторной белой кровати. Тело Сецуны при этом было очень горячим, словно у нее лихорадка. Красные щеки и повышенное потоотделение как бы намекали на это. Но никто не обратил внимания, поскольку все в доме были слишком уставшими, чтобы делать что-то помимо сна. Энджи, все-таки проснувшийся из-за детского плача, на мгновение остановился у приоткрытой двери, бросив быстрый взгляд на сжавшихся девочек. Но он не зациклился на этом, и раз уж проблема была решена, не было смысла вмешиваться. У него завтра важный день: проводы Шото, а после совещание про-героев. Ему определенно потребуется каждая унция самообладания, чтобы не спалить всех дотла. Тодороки терпеть не мог бесполезную болтовню, которой так увлекались другие герои.