***
Вновь работа в карьере. Если говорить честно, то работа в столовой нравилась Драгоцию гораздо больше, нежели здесь. В карьере ты в разы сильнее подвержен опасности: тебя либо раздавит камнями или стволами деревьев, либо за малейшую оплошность ты будешь расстрелян на месте. Отчего-то Фэш считал это позорной смертью. Он боялся, что из-за шока расплачется или начнет умолять о пощаде, чем покажет свою человечность и слабость. Да, в душе он был слаб, сломлен и напуган, но никто из окружающих не должен был знать этого. Если кто-то заметит слабость, то его тут же просто сожрут, растопчат, поглотят. Он должен оставаться на вершине, чтобы быть в безопасности и сохранить жизнь. Где сегодня был Маар, Фэш не знал. Наверное, работает где-то в другом месте. Возможно, ему повезло оказаться на какой-нибудь близлежащей ферме. Либо же он сейчас на пытках. Фэш поежился, вспомнив о своих «приключениях». Вот поэтому он и придерживался мнения, что нельзя заводить какие-либо отношения в этом страшном месте. Парочка разговоров и вот он уже волнуется за Броннера, а это вряд ли как-то поможет самому Фэшу. Он отыскал глазами Василису, которая что-то делала на другой стороне карьера. Драгоций задумался о том, как идеально подходит девушке ее фамилия. Невольно по лицу Фэша поползла улыбка, на миг он даже забыл о работе, о том, что идет война и о том, что он на грани смерти. Неожиданно раздались хлопки, похожие на выстрелы. Драгоций замотал головой, выкидывая оттуда мысли о Василисе, и обернулся на странные звуки. Это действительно были выстрелы. Высокий крупный эсэсовец стоял на вершине карьера и обстреливал людей. Но… Почему? Что вдруг произошло? Фэш оглядел карьер: люди, все в крови, падали замертво, а живые кричали и плакали от ужаса, кто-то пытался спрятаться от пуль. А нацист, стоящий на возвышении, кажется, смеялся и искренне радовался тому, что делает. — Попробуйте скрыться от моего гнева, тупые свиньи, — кричал немец. Драгоций стоял как вкопанный, а внутри него разрасталась жгучая ярость, заглушающая холодный страх. Он уже хотел броситься вперед, прямо на эсэсовца, но вдруг кто-то схватил его за запястье и уже знакомый, к сожалению или к счастью, голос прошептал в самое ухо: — Даже не думай опять бросаться в самое пекло, — некто чуть крепче сжал руку Фэша, — пошли за мной, по своим они стрелять не будут. Одна часть Драгоция кричала, что нужно вырвать руку и сейчас же броситься на нациста, а другая утверждала, что более разумно будет сейчас пойти с Марком и не умереть так быстро и бесполезно. Фэш сомневался несколько секунд: остаться в живых, но отказаться от своих принципов, чего он никогда не делал, даже если это угрожало его безопасности. Но почему-то рука Марка, держащая его за запястье, утешала весь тот пыл, что разгорелся сейчас в душе Фэша. Он понимал, что предаст себя, пойдя сейчас в безопасное место с нацистом. Более того, Драгоций предаст своих товарищей-евреев, но он не мог сопротивляться этому желанию наконец уйти от этого ужаса. И ноги сами потащили Фэша вслед за Марком. Ляхтич шел быстро, почти бежал. Руку с запястья Фэша он уже убрал, от чего Драгоций неожиданно для себя почувствовал себя неуютно, разум будто вновь включился и пришел в тонус, каждая мышца тела напряглась. Но когда Фэш начал сомневаться в правильности своего решения уйти с Марком, они уже дошли до огромного валуна вдали от карьера. Хотя они ушли довольно далеко, Драгоций мог охватить взглядом почти всю местность, на которой еще пару минут назад работал. Внимание его зацепилось за рыжее дрожащее пятно, которое ютилось за небольшим камнем, едва скрывавшем его. Василиса! — Спаси ее тоже! — недолго думая, громко выпалил Фэш, хватая Марка за рукав, но тут же одернув руку. — Что? — Ляхтич обернулся и недоуменно посмотрел на Фэша. — Кого еще? — Вот, видишь девушка с рыжими волосами, — Драгоций указывал пальцем прямо на Василису, и Марк кивнул: — Но зачем? — А меня зачем спас? — Фэш закатил глаза. — Ты же в героя поиграть хочешь, видимо, чтобы перекрыть все свои грязные грехи. — Сам говорил, что нельзя ни к кому привязываться на войне, а теперь просишь меня спасти какую-то девчонку?! — в голосе Марка звучали стальные нотки злости, непонятные Фэшу. — Сиди и не вздумай высовываться, — рявкнул Марк и резко направился в сторону Василисы. — Это не просто какая-то девчонка! — крикнул вслед Драгоций, а когда Марк уже ушел на достаточно длинное расстояние, тихо добавил: — как же мне надоели твои перепады настроения. В голове Марка теперь роились лишь две мысли: брошенная фраза Фэша о «грехах», и что это за Василиса такая? Если думать о грехах, то их у Марка действительно было в избытке, не говоря еще и о грязи, от которой он едва ли когда-нибудь сможет отмыться. И эти «грязные грехи» будут преследовать его в самых страшных кошмарах до скончания веков. Наверное, даже если Ляхтич умрет и попадет в ад, он все равно будет видеть эти сны и никакие пытки Сатаны не будут столь ужасны, как преследовавшее его прошлое, которое он мечтает забыть. Василиса… Что за девушка и почему Фэш удостоил ее своим вниманием? Марк злился на Драгоция, потому что сначала тот говорил, что на войне нельзя ни к кому привязываться, нельзя ни с кем дружить, а теперь показывает ему чистой воды привязанность и волнение за другого человека. Фэш раздражал Марка и порой одним своим существованием доставлял боль, но при этом действительно скрашивал серые будни Ляхтича, дарил легкость и хотя бы малейшую надежду на то, что завтра может быть лучше, чем сегодня и ради этого можно продолжать жить. Марк не помнил, чтобы когда-нибудь чувствовал подобное. Задумавшись, он чуть было не врезался в эту самую Василису. Марк молча схватил ее за руку, от чего Огнева вскрикнула. Секунду она молчала, а потом, видимо, осознала, кто схватил ее. — Отпусти меня!!! — закричала она и начала изо всех сил вырывать свою руку из руки Марка. Она твердо стояла на ногах и это замедляло движение. Марку приходилось тащить Василису, а она лишь сильнее сопротивлялась и вырывала руку. — Не пойду я никуда, — она сдула волосы с лица, — лучше тут умру, чем под пытками! — после этих слов она рванулась головой вниз и укусила Марка за запястье. От неожиданности и боли он разжал пальцы и Василиса сразу же бросилась бежать. Ляхтич, не теряя времени, рванул за ней и, схватив за талию, быстрым шагом направился к «безопасному» месту. — Я тебя спасти пытаюсь, дура. Не будет никаких пыток, и смерти тоже не будет, если успокоишься прямо сейчас. Василиса опешила. Спасти?.. Эсэсовец пытается спасти еврейку от таких же эсэсовцев? Это звучало настолько абсурдно, что она готова была тут же рассмеяться, но сдержалась. Хотя нельзя знать наверняка, не обманывает ли он ее сейчас. Все-таки это сын самого коменданта лагеря и что-то Огневой подсказывало, что он способен и не на такие хитрости. Тут Василиса почувствовала, как тело резко холодеет, но по спине начинает бежать пот, дыхание становится замедленным, будто тело готовится умереть, а внутри начинает расти тревога. Но не успела она до конца осознать свои чувства, как уже оказалась за каким-то огромным валуном за пределами карьера, где выстрелы были уже не так слышны. Василиса с прежним чувством страха обернулась и увидела переступавшего с ноги на ногу Фэша. — Ты жив… — Онемевшими губами чуть слышно проронила Огнева и метнулась к Драгоцию. Как только она достигла цели, то бросилась Фэшу на шею и уткнулась в плечо. Он обнял ее за талию, слегка прижимая к себе и не веря, что до сих пор может прикоснуться к ней. — Почему он спас меня? — Василиса отстранилась от Драгоция и взглядом указала на Марка. Ляхтич стоял чуть поодаль от Василисы и Фэша и чертил носком ботинка узоры на песке. — Ну… Я его попросил. — Драгоций опустил глаза в пол. То удивление, которое Василиса испытала тогда, когда Марк спасал ее, было несравнимо с тем, что она испытала сейчас. — Я не буду спрашивать о том, почему ты вообще просил нациста о чем-либо, но почему он тебя послушался? — Я… — Фэш не знал, что ответить и почему-то не осмеливался поднять взгляд. Ему как будто было стыдно, что он вообще как-то связан с Марком. Драгоций вдруг вспомнил о лежащем под его матрасом дневнике и он будто материализировался над ним в огромном размере и начал придавливать к земле. — Я понятия не имею. Сам напугался. На самом деле, Фэш правда не знал. Это пугало его. Почему Марк спасает его? Почему относится к нему, как к равному? Почему не проявляет жестокости? — Ясно. — Вздохнула Василиса. — Нужно держаться от него подальше, он странный. — Ты права. — Кивнул Фэш, глубоко в душе понимая, что уже почему-то не сможет «держаться подальше» от Марка Ляхтича.***
— Чуть не умерла сегодня?! — испуганно спросил Маар, прижимая Василису к себе. — Но как же ты спаслась? — Он встревоженно смотрел на ее лицо. — Я не спаслась сама… Меня унес из-под обстрела нацист. Сын коменданта. — Процедила Огнева. — Что?! — Броннер выпучил глаза. — Почему это он поступил так? Он же один из самых жестоких эсэсовцев. Его отец в близких отношениях с Гитлером, так что этот человек — синоним к слову «жестокость». — Я не знаю этого. Но знаю, что сначала он спас Фэша, а Фэш уже попросил спасти меня. Это так мило с его стороны, не правда ли? — улыбнувшись, подметила Василиса. — Василис, — Маар нежно взял ее за плечо, — не пойми меня неправильно, но я думаю, тебе стоит избегать Драгоция. Вдруг он предатель и поэтому Марк пляшет под его дудку? Вдруг Фэш собирает разную информацию о евреях из лагеря, а потом доносит Марку, чтобы оставаться в безопасности? Многие предают своих же ради выгоды. Помнишь, как наши соседи сдали нас немцам, когда те пообещали им свободу? На войне не может быть друзей, каждый сам за себя. — Тогда получается, что и мы с тобой не друзья? — Василиса нахмурилась. — Почему тогда ты доверяешь мне, я ведь тоже могу предать тебя, чтобы спастись. Василисе было поистине тяжело рассматривать все как черное и белое. Тяжело было подозревать кого-то в плохом. Война выдернула ее из детских добрых сказок, которые она читала каждый день, и окунула в настоящую, жестокую жизнь, которая ей не нравилась. Поэтому каждый раз, когда кто-то или что-то напоминало ей о том, что добра теперь осталось совсем мало — Огнева злилась. — Мы же дружим с самого детства. Я уверен в тебе как в себе. Помнишь, как мы клялись друг другу на мизинчиках, что всегда будем вместе и никогда не подведем друг друга? — Маар протянул Василисе мизинец и улыбнулся, думая о том, что если она предаст его и тогда будет в безопасности, то он будет только рад. — Я понимаю, как трудно то, что в мире все теперь так. Но мы же всегда будем на одной стороне? — Конечно. — Василиса тоже протянула свой мизинец и они скрепили их в подтверждение своей клятвы.***
— Мне кажется, люди начинают подозревать, что с тобой что-то не так. — Потупив взгляд, сказал Фэш. — В каком смысле? — Марк приподнял брови. — То, что ты спас сегодня меня и Василису, настораживает. — А меня должно это волновать? Я же сын коменданта, мне все равно все сойдет с рук. — Печально ответил Марк так, будто вовсе не был рад своему хорошему положению. — Тебе-то сойдет, а про меня, например, могут подумать, что я шпион, работающий на тебя. — А что, интересный поворот событий, не хочешь попробовать? — уголки губ Марка поползли вверх. — С тобой невозможно серьезно поговорить, — закатил глаза Драгоций. — Не придавай этому такого огромного значения. Война закончится и твои пути с этими людьми разойдутся. — Ага, если выживу. — Выживешь. Я тебе это обеспечу, — с чувством сказал Марк, вложив в эти слова всю надежду, что была в его сердце. В душе Фэша сразу же начала теплиться вера и, кажется, даже глаза загорелись и взгляд на Марка стал таким, будто Драгоций смотрит на Бога. Это продолжалось всего мгновение, потому что Фэш тут же постарался погасить все это в себе, ведь надеяться на лучшее — опасно. — Страшно было сегодня в карьере? — прервал молчание Ляхтич. — Звуки выстрелов больно слышать. Мою мать застрелили, пока я убегал с сестрой в надежде спастись. — Фэш шумно сглотнул подступившую к горлу тошноту. — Ну а ты, я думаю, привык к этому великолепию? — Я привык к свисту пуль и к шуму взрывов, то есть… привык скрывать невольное биение сердца, которое вот-вот выпрыгнет из груди. — То есть ты привык, но тебе все равно страшно? — робко уточнил Фэш, не веря в такой исход событий. — Да. — Честно признался Марк и Фэш даже проникся к нему уважением, ведь сам Драгоций никогда бы не смог сознаться сам себе в том, что ему страшно. А Ляхтич, являясь эсэсовцем, которого, по сути, ничего не должно пугать, признался в своем страхе другому человеку. Да еще кому? Еврею, которого он должен пугать, выше которого он должен стоять. А тут получалось, что Марк показывает свою человечность, тем самым ставя себя на один уровень с Фэшем, а не выше. Это открытие не могло не шокировать Драгоция, аж дрожь прошлась по телу. — А вот отец мой, — тем временем продолжил Марк, — рассказывал мне, что для него эти звуки, словно приятная музыка. И когда он говорил мне это… душа моя трепетала от страха и я не понимал, как могу быть его сыном. — Ты не любишь своего отца? — осторожно поинтересовался Фэш. — Я не знаю, — опешил Марк. — Но если бы у меня был выбор, становиться его сыном или нет, я бы без колебаний выбрал второе. — Разве не сделал он для тебя чего-то хорошего за всю жизнь? Он же твой родитель. Марку нравилось то, что во многих вопросах жизни Фэш мыслил глубинно, поддавая все сомнению. Но при этом во многих других аспектах жизни он мыслил еще как ребенок, не тронутый тяготами жизни, искренне не понимая, почему это черное, а это белое. — Возможно и сделал. Но просто знай, что не все плохие поступки можно перекрыть парочкой хороших. — Бывает так, что родители сами не любят своего ребенка? — Фэш с огорчением взглянул на Марка. Ляхтич искренне не хотел правдиво отвечать на этот вопрос, не хотел ломать остатки веры в хорошее. — Да. — Он опустил глаза в пол, боясь встретиться с глазами Драгоция. — Ясно, — совершенно тихо ответил Фэш. — Ну раз ты у нас любишь разгадывать людей… — начал Марк после долгого молчания, чтобы вернуть Драгоция в нормальное состояние, — предлагаю тебе угадать мой любимый цвет. — Цвет? — Фэш выгнул бровь и внимательно посмотрел на Марка, как будто у него на лбу сейчас мог появиться тот самый цвет. Через пару секунд он уже воодушевленно смотрел на Ляхтича и можно было увидеть, как незримые шестеренки крутятся у него в голове. — Серый! — выпалил Фэш и закусил губу в ожидании ответа. — Угадал, — рассмеялся Ляхтич. — Да ладно?! — Выдохнул Фэш. — Ага. — Подтвердил Марк. На самом деле, у Ляхтича не было любимого цвета. Но то, с каким неподдельным интересом Фэш сказал: «серый!», то, как загорелись в этот момент его глаза, то, как он по-детски наивно надеялся на правильность своего ответа, то, как напряглись мышцы его лица, сделав черты еще прекраснее, заставили полюбить Марка этот цвет.***
Разговоры о родителях, а точнее об отце Марка, сильно взволновали сердце Фэша. Голова стала тяжелой от бесконечных догадок на этот счет. Драгоций устало опустился на свою кровать, нервно потер руки, нахмурился, точно решаясь на что-то грандиозное, а затем тихо отодвинул свой матрас, осторожно достал оттуда дневник Марка и открыл первую страницу.