Белые пятна

Ты для меня вроде как горизонт: на тебе все мысли кончаются. Э. Ремарк, «Триумфальная арка»

      Реймонд бросил курить год назад.       Просто достал одну сигарету, пощекотал огоньком зажигалки, затянулся, а потом резко смял в кулаке сразу целую пачку и не глядя швырнул ее в урну. Это было легко: первые несколько дней поломало, а потом отпустило, как будто и не случалось ему никогда тащиться под ливнем к ближайшему круглосуточному, чтобы выложить на прилавок деньги за красный Marlboro.       Вот бы еще от других зависимостей он избавлялся с такой простотой.       Майкла Пирсона он, например, даже при сильном желании — а оно иногда появлялось по три раза в сутки — не мог положить на ладонь и крепко сжать пальцами, скукоживая до размера теннисных мячиков, а затем с наслажденьем отправить в ведро, щедро придав ускорения ловким ударом ноги. Нет, Реймонд Смит не решался даже в глаза ему посмотреть, не то что коснуться хотя бы пальцем, если, конечно, он сам не попросит; Реймонд Смит был послушной собачкой, золотистым ретривером, верным и кротким, не смеющим укусить драгоценного босса — хозяина — за ладонь, хоть бы тот выдумал отлупить его палкой или, чего еще доброго, выгнать на улицу без ошейника.       Правда, в отличие от благородного, верного пса, Рей бы не стал, сложив лапы, скулить под дверьми, надеясь на то, что его человек над ним смилуется. Он бы уехал домой и надрался до белки, а потом — и всего остального зверинца; ожидал бы звонка, сообщения, хоть чего-нибудь, ограничив свой мир содержимым стакана и телефоном, а потом, не дождавшись…       Что он делал бы, черт возьми?       Реймонд не знал — и не думал над этим, потому что у Пирсона не было поводов так его наказать. Его золотистый ретривер был слишком хорошим мальчиком, у него не дрожала рука убивать по приказу, и бить по приказу, и допрашивать по приказу — и нюхом породистой гончей чуять опасность, в приказе уже не нуждаясь. Когда дело касалось его, у Реймонда Смита не было гордости — только преданность, не было принципов — только цель. Если бы для его безопасности Рею пришлось бы тащиться под ливнем, грозой, ураганом и снежным бураном на дальний из всех концов света, он бы только проверил количество пуль и поправил манжеты рубашки — и вперед.       Реймонд и сам это знал, и оттого ему было противно: кто такой Майкл Пирсон, чтобы ради него он готов был ложиться под автоматную очередь? За совместное прошлое, слишком неоднозначное, за историю их знакомства, слишком темную, он уже отплатил. Что еще заставляло его заниматься всей грязной работой, которую он презирал, за того, кто платил ему грязные деньги, в которых он не особо нуждался?       Ответ на вопрос лежал на прозрачной поверхности, однако Реймонд скорее бы в Бога поверил, чем в то, что он от кого-то зависит, кроме себя самого, — и все-таки он зависел.       Но если без сигарет ему наконец-то дышалось легко, то без Пирсона смысла дышать он не видел бы вообще.       Это была аддикция. Наслаждение собственной слабостью. Наслаждение подчинять само свое существование человеку — и слепой, робкой вере в идею о том, что от этого жить станет проще. Как курильщика дразнит вдыхание табака, так и Реймонда заводила мысль, что завтра он снова увидит Майкла живым.       Как будто от Пирсона его вставляло сильнее, чем от Marlboro Red.