l'imperatrice

1820, juillet

Июль выдался на удивление жарким, и Дарья теряет рассудок в душном Петербурге. — Воля твоя, езжай в хоть в Царское село, хоть в Петергоф, милая, — отмахивается император, когда дочь просит разрешения покинуть город. — Я бы скорее провела лето в Петергофе, отец. На берегу залива дышится легче. Александр не препятствует желанию дочери, обещает предоставить свою личную карету для путешествия. Небольшой дворец Марли построен в глубине Петергофских садов, словно скрываясь от посторонних глаз. Дарье он нравился, своего отношения она не скрывала, и на пятнадцатилетие император решил подарить полюбившееся здание дочери. Марли был маленьким девичьим миром, в который она не пускала никого, кроме своего близкого друга — Михаила Павловича. Но проводить дни в одиночестве было однозначно лучше: девушка даже слуг там не терпела. Княжна лето свое проводит на берегу пруда, зачитываясь трудами французских просветителей (отец не знает о ее тайной любви, иначе пришел бы в негодование). Дни, похожие один на другой, тянутся долго и вязко, Дарья уже вернуться обратно желает. В последнюю ночь июля, когда облака нависают низко, как куски нежно-розовой ваты, прогуливаясь по пустому парку, княжна неспеша возвращается во дворец, кутаясь в белоснежную шаль. Она огибает пруд и почти подходит к веранде, как замечает на ней Александра Павловича. — Отец? — удивляется девушка. — Отчего в столь поздний час Вы почтили меня визитом? — Я желаю посвятить себя в некие государственные тайны, Дарья, — спокойно объясняет император. — Я покинул Петербург, скрываясь от лишних ушей, мы все должны обсудить наедине. — Пройдемте в дом, батюшка, — приглашает княжна. — За конфиденциальность прошу не беспокоиться: в Марли слуг нет. — Ты справляешься с хозяйством в одиночку? — Не такое большое хозяйство, чтобы не справиться, — пожимает плечами она, усаживаясь за большой круглый стол в гостиной. — Я вся внимание. Государь собирается с мыслями и начинает: — Идут года, я не становлюсь моложе и чувствую скорую кончину. Отец мой, Павел Петрович, Государь Всероссийский, точно так смерть предчувствовал, повторял: «Странное зеркало, я вижу в нем свою шею свернутой…»¹ — Храни Вас Господь, отец, к чему страшные разговоры? — Я хочу, чтобы ты знала, Дарья, я не смею оставить тебя без средств и честного имени, именно поэтому я здесь. Ты, душа моя, право наследовать престол после моей смерти не имеешь, ты прекрасно это осознаешь, — мужчина протягивает девушке документ и внимательно следит за ее реакцией. Дарья хмурится, не понимая, о чем толкует государь, и внимательно вчитывается в документ. — Но я позволю тебе стать императрицей по новому указу о престолонаследии. Данный документ секретен, о нем пока никто не должен знать. — Почему именно я? Среди претендентов на престол самый подходящий и очевидный — Константин Павлович. — Константина Павловича в России не жалуют, не дадут ему править. К тому же, как ты знаешь, женился он повторно, а такой мезальянс общество выдержать не сможет. Дарья припоминает: незадолго до ее именин Святейший Синод расторгнул брак Константина и Анны Федоровны, а практически через два месяца князь связался с польской графиней. Ей было, в общем-то, все равно: к Константину светлых чувств она не питала, а после того, как в шестнадцать лет подверглась домоганиям со стороны дяди, он стал ей противен до невозможности, и девушка попросила отца избавиться от «покровителя разврата»². — Я обещаю тебе, Дарья, ты будешь единственной наследницей престола, чего бы это мне ни стоило. Княжна натянуто улыбается, а на душе словно кошки скребутся. И хотела она стать императрицей, и страной управлять желала, но мечты призрачными и недосягаемыми были, как облака перед дождем, а реальность обернулась суровой и решительной. Не готовой к переменам Дарья оказалась.