Главное, чтобы костюмчик сидел.

      Мне всегда было бесконечно страшно. Нет, это не те страхи, когда боишься темноты, высоты, тараканов, больших собак и тому подобных вещей. Нет, есть вещи гораздо хуже. Страх жить, страх жить не так как хочешь, страх сделать, что-то для того, чтобы жить так как хочешь, страх остаться одному, страх ошибиться, страх за потерянное время и утраченные возможности. В моей жизни всегда была куча страхов. Вот что я скажу вам: никогда не заставляйте своего ребенка быть лучшим в учебе, творчестве, спорте, мотивируя его стыдом. Даже взращивание гордыни, наверное, вполовину не так страшно, как взращивание стыда. Стыд — это страх. Сначала ты боишься принести домой «двойку», потому что там тебя ждут страшные сказки о том, как ты пойдёшь работать дворником и будешь жить от бутылки к бутылке. Потом ты боишься быть среди худших без постороннего напоминания, просто смотря на свою такую якобы благополучную семью. Ведь в тебе воспитали удивительное по силе чувство ответственности, и ты не можешь подвести и испортить репутацию.       Потом ты боишься не поступить в ВУЗ на бюджет и ради этого убиваешь в себе последние зачатки любви к жизни и ближнему своему, ведь и здесь пресловутая гонка талантов. И всё не заканчивается на поступлении… Дальше ты можешь гнаться за чем угодно. Всё что хочешь: должность в успешной фирме и карьерная лестница, худоба и красота для удачной партии или популярности интернет-аккаунтов, место в творческом сообществе среди таких же небанальностей как и ты. У меня получилось чуть оригинальнее. В ту пору, нашу лучшую пору студенчества, я начала понимать, что всё время до этого я очень сильно заблуждалась в истинных целях. Я поняла, что гонка за совершенством ни к чему в итоге не приводит, и не только потому, то для каждого идеал будет свой и нельзя быть прекрасной для всех. Но ещё и потому, что идеала не существует. Что, в принципе, является следствием первой мысли. И тогда началась моя главная гонка, которая к концу университета стала для меня борьбой. Борьбой за жизнь. Мне было чертовски больно каждый раз, когда я хоть на секунду задумывалась о том, как бы перестать быть всем недовольной, как начать видеть достоинства, а не недостатки в людях и их произведениях. А самое главное — в себе.       В ту пору моей основной целью, моим желаемым финишем стало — выбраться. Выбраться из этого негатива, выбраться из навязанного воспитанием представления о жизни, перестать гнаться за чем то и начать жить и наслаждаться жизнью. Где-то слышала, что цены всегда будут расти, политики будут меняться, и что тогда, когда наступит старость, я обязательно вспомню обо всех упущенных возможностях. О местах, где не была, о вещах которые не сделала из-за страхов. Возможно я пожалею обо всех этих дипломах, что получила, обо всех уровнях образования, на которые потратила большую часть своей юности, о том что придавала слишком много значения лекциям и слишком мало любви. И тогда я уже начинала об этом жалеть. Мой выпуск пришелся на трудное время, и препятствий для вылета из «гнезда» было предостаточно, но вышло — как вышло. За пару месяцев до своих двадцати четырёх я перебралась почти за тысячу километров от родительского дома со стремлением начать всё по-новому. Я нашла желаемую работу, испытывая при этом некоторую боязнь опять впасть в порочный круг получения достижений бюрократического характера и начала пробовать. Пробовать, пробовать, бесконечно пробовать всё, отдавая на новые и новые занятия доступные средства. Не всегда везло с преподавателями, в целом не всегда и не везло. Первой отдушиной стали классические танцы, о которых я всегда мечтала. Эта мечта тоже была очень близка к той самой гонке за идеалом, ведь я хотела опровергнуть свою несостоятельность в этом искусстве. Я подошла к делу со всей своей академической серьёзностью и у меня даже начало получаться, пока мой учитель не спросил, для чего я всё это делаю.       Нас в танцевальной группе было много вот таких — разномастных взрослых людей с разными причинами. Кто-то исполнял давнюю мечту, кто-то преодолевал кризис в отношениях, кто-то хотел произвести впечатление. А я… Я пришла, чтобы перебороть очередную свою слабость. И тогда мне дали, пожалуй, один из лучших советов за всю мою жизнь. Мой учитель, Мария, покачала головой с той самой ласковой материнской улыбкой, которую я не часто видела в своём детстве, попросила меня расслабиться. Она сказала, что я должна перестать перебарывать свои естественные черты, и начать дополнять своё я приятными знаниями и событиями. Делать ради удовольствия, но не для галочки, не бояться ошибиться — ведь жизнь это не экзамен. И в самом конце каждый из нас будет отвечать за былое и не случившееся только перед собой.       Тогда мне было нелегко делать всё по такому принципу. Я не могла ничего поделать со своим гипертрофированным чувством ответственности. Мне все время казалось, что я не могу бросить, например, нелюбимую работу, потому что как же без работы, как же без трудового опыта, как же без квартиры. Словно кто-то будет проверять, насколько хорошо я прошла то или иное жизненное задание, и выставлять оценки. И первым моим «шагом в сторону» была запись на уроки кройки и шитья. Теперь я думаю, что сама судьба привела меня в ту небольшую мастерскую. Моя замечательная учительница Ксения Владимировна не имела мирового имени среди кутюрье, но имела бесспорный талант и огромное мастерство. Она не боялась отдавать нам всё свое знание, весь опыт, не боялась вырастить себе конкурентов, потому что, как сама говорила: «Никто не вечен, а я буду продолжаться в вас и ваших работах, а затем и в работах ваших учеников до конца великого искусства моды». Вот такое здоровое тщеславие, если хотите. Единственная мера тщеславия, которую я теперь принимаю и развиваю в себе.       Мы самозабвенно шили на её уроках, каждый для своих целей или бесцельно и в один прекрасный момент я поняла, что шитьё и мода почти стали моей жизнью. Я стала поглощать и теоретические знания, изучала историю, теорию, принципы и вскоре могла бы написать даже полновесную научную работу. Да, академический подход так просто не искоренить… И снова в игру вступил Его Величество Случай. Один из знакомых Ксении, которая к тому моменту стала уже моим другом, приметил мои работы у неё в мастерской. И этот знакомый, в свою очередь сказал об этом своему хорошему другу, который держал престижную группу учеников в Интернациональной академии моды в Париже. Через месяц бюрократических состыковок, я без сожалений и страхов летела в Париж для того, чтобы связать свою жизнь с модой прочно и навсегда.       Еще три года учёбы и практик, стажировок в известных домах моды и огромной конкуренции. Опять конкуренции, которая теперь не имела на меня никакого влияния. Лишь потому, что в этот раз я жила и дышала своим делом. И мне было совершенно неважно, для кого и где творить: для звёзд мировой моды под началом известных кутюрье или для всех желающих в маленьком ателье на окраине Парижа. Моя маленькая съемная квартирка превратилась в мастерскую, где для земной жизни была лишь софа для сна и маленький кухонный уголок. Всё остальное пространство было занято приспособлениями для создания моды.       На выпускном курсе меня заметили в ателье Сен-Лоран, куда я поступила на работу, плывя по течению. Мне работалось там ничуть не хуже, чем в любом другом месте. Там я встретила ещё одного учителя жизни. Грэм Бернард взял меня под своё крыло, даже не досмотрев до конца моё портфолио, и наше сотрудничество закипело. Я шила для мастерской Грэма два года, занималась преподаванием в детской школе, реализуя свои желания о передаче опыта, в память об уроках Ксении. Затем грянул гром реорганизаций, и Грэма, как самого подвижного из мэтров, обязали собрать ударную группу для открытия ателье в Америке, прямо в Голливуде. И мы отправились: Грэм, я и ещё восемь талантливых ребят из дома в Париже. Так началась новая глава моей жизни, которая переросла потом в постоянную её часть. За пять лет жизни в Лос-Анджелесе я приросла к этому городу всей душой. Мне, прежде не переносившей жару, было невероятно комфортно под вечным палящим солнцем. Здесь я встретила много прекрасных людей, здесь я обрела любовь всей своей жизни. Но это — совсем другая история.