T'innamorerai

      В назначенный день Моро сидел за одним из ближайших к сцене столов, вращая в руках мобильный телефон, высматривая в мельтешащей толпе за кулисами кудрявую макушку.       Он так и не дал албанцу окончательно ответа, несмотря на то, что неугомонный писал ему ещё несколько раз, оставлял сообщения прочитанными и уходил заниматься своими делами. В конце концов, у него всё ещё была своя жизнь, груз ответственности едва ли не тащил его на дно.       Спустя сутки пришлось вернуться за прилавок — старик названивал каждые три часа, сетуя на то, что годы его уже давно «не те» и что ещё один день в магазине может свести его в могилу. Фабрицио не стал комментировать, — синьор Гвидиче, кажется, немного привирал — однако попросил отпустить его раньше на час, чтобы он мог успеть к моменту выступления.       Людей было… более чем достаточно, на самом деле Мобричи не мог вспомнить, когда он в последний раз видел здесь столько народу. Вероятно, зрелище было и правда стоящее? Ответ не заставил себя долго ждать, уже спустя полчаса группа молодых людей заняла небольшую сцену в центре зала, свет дешёвых и простеньких ламп упал на уже знакомую ему фигуру.       Эрмаль вышел вперёд, придерживая перекинутую через плечо гитару, свободная рука албанца крепко сжимала гриф. Волновался? Нервничал? Моро не знал, его взгляд блуждал среди других участников группы.       Он ничего не знал о них, конечно, не знал, понятия не имел, на что похож их репертуар. Чёрт, ему не пришло в голову даже спросить о том, в каком жанре выступает группа албанца. На каком языке они исполняют свои песни?       Тем временем Мета коротко поприветствовал свою аудиторию, подняв ладонь вверх — гомон утих, все взгляды были сконцентрированы на худощавой фигуре молодого человека. Он общался с ними так, будто они были знакомы несколько лет, и Фабрицио невольно чувствовал себя лишним.       Кто-то позади него увлечённо что-то комментировал, кто-то из кожи вон лез (девушки, конечно же), чтобы стоящий на сцене человек как можно скорее обратил на них внимание, не подозревая, что взгляд Эрмаля был прикован к римлянину.       Он заметил его сразу, стоило ему только выйти на сцену — Фабрицио расположился на самом видном месте, они практически сразу столкнулись взглядами; за спиной послышался тихий смешок Андреа, который тут же принялся делать вид, что сосредоточен на стойке микрофона, когда албанец вдруг обернулся и бросил на него предостерегающий взгляд.       К сожалению, он не учёл, что это спровоцирует Марко, стоящего неподалёку — от комментариев воздержались только барабанщик и клавишник. Вероятно, они просто были не в курсе, но Мета был благодарен им хотя бы за это.       Они исполнили несколько композиций на свой вкус, периодически переключаясь на просьбы, поступающие из зала — было приятно видеть, что люди пришли сюда ради их музыки. Всё это время албанец внимательно наблюдал за Моро, эмоции на лице которого отображались слишком ярко.       Он пробовал играть с этим, переходил от самых грустных композиций к более жизнерадостным — Фабрицио то расслаблялся, то хмурился, периодически протирал ладонями глаза, вызывая победную улыбку на чужом лице. Частенько Мета забывался, изучая чужие черты лица, из своеобразного транса его выводил голос Андреа, который вынужден был в такие моменты тянуть всё в одиночку.       Тогда Эрмаль виновато улыбался в зал, подмигивал сидящим в последних рядах девушкам, ловил на себе взгляды, полные обожания, но никогда не забывал о своём главном зрителе.       Спустя полтора часа музыканты покинули сцену, остался только Андреа, опустившийся на край сцены с гитарой в руке; Эрмаль стащил с себя чёрный пиджак и остался в одной футболке — всё это грозило закончиться всплеском одобрительных возгласов, но парень жестом призвал всех к тишине, крепче сжимая гитару в руках.       Он ещё ни разу не исполнял эту песню на публике, но как только зазвучали первые аккорды «A parte te», — спасибо, Андреа — все сомнения отпали. Questo vecchio cortile che Ha un cancello sbiadito Una scritta sul muro Che mi ricorda qualcosa       В помещении клуба повисла тишина, никто не смел проронить и слова — каждый присутствующий был заворожен, слушал внимательно, некоторые даже поднялись со своих мест. Люди закрывали глаза, кто-то сжимал в ладонях чужие руки. Una strada che porta Alla mia vecchia scuola Una moto che passa Come un pensiero di fretta       Эрмаль видел всё, всё чувствовал — каждый, кто находился там, ассоциировал эту песню с чем-то сугубо личным, проникался текстом настолько, что в какой-то момент Мета начал осознавать, что она уже никогда не будет принадлежать ему полностью. Своим первым исполнением он поделился этим — эмоциями, ощущениями, тем, что так долго хватало его самого за горло, заставляло задыхаться. Ah se fossi ancora qui con me Ti farei vedere io Che la lezione d'amore che mi hai insegnato Io l'ho imparata bene       Краем глаза он вдруг заметил, что Фабрицио поднялся со своего места. Сложно было прочесть по чужому выражению лица хоть что-то, Мета вдруг разволновался сам, его голос предательски дрогнул, но он продолжал петь, провожая взглядом удаляющуюся из зала фигуру. Un respiro lento Che scandisce il tempo Che nessuno ferma mai Per sempre con me sarai       Албанец не заметил, как рядом оказался Андреа — друг осторожно оттолкнул его плечом от микрофона и кивнул в сторону двери. Эрмаль не знал, какими словами благодарить его, понимая, что после этого он ещё очень и очень долго будет ему должен. Но тогда он не думал об этом, были проблемы важнее.       Он оставил гитару на стойке и бросился к запасному выходу из здания, интуиция вновь оправдала все его ожидания — побродив немного по парковке, он нашёл Фабрицио, сидящего на бордюре под сломанным фонарём. Вокруг не было никого, даже редких прохожих, Эрмаль позволил себе присесть рядом с мужчиной.       Моро судорожно вздохнул и закрыл лицо руками, Мета понятия не имел, что произошло, но спрашивать не решался — сидел рядом, задаваясь вопросами, накрыв ладонью чужое плечо.       Он ждал, когда римлянин заговорит сам, в душу лезть было бесполезно, невежливо. В конце концов, мужчина заговорил, поворачиваясь к нему вполоборота. — Прости, всего этого вдруг оказалось… слишком. — Слишком? Что ты имеешь в виду? — Мета нахмурился, но руку не убрал, заглядывая в чужое измученное лицо. — Твоя песня, она… напомнила о личном, не важно, прости, я не должен был уходить из зала, ты должен быть сейчас там, на сцене. — Пустяки.       Фабрицио посмотрел на него внимательно, хмуря лоб, и тут же покачал головой. — Нет. Эти люди там ради тебя, Эрмаль, тебе не нужно было… я бы вернулся. — Фабрицио… — ладонь албанца накрыла руку мужчины, в то время как сам он сел чуть удобнее, не сводя пристального взгляда с собеседника, — честно говоря, когда я написал эту песню… это было тяжёлое время, Бицио, я не хотел об этом думать. Не хотел вспоминать. — Но написал песню? — Моро изогнул бровь. — Поэтому я и написал её. Так проще.       Он хмыкнул, проводя свободной ладонью по кудрявым волосам.  — Гораздо легче преодолеть боль, поделившись ей с другими. Я вижу, что это работает, когда замечаю мокрые от слёз щёки тех, кто готов разделить со мной не только время, но и музыку. Это огромная сила. Я польщён, если это уместно, что моя песня зацепила струны твоей души. — О, ты явно преуменьшаешь, — на губах римлянина появилась кривая улыбка, но она, тем не менее, неожиданно обрадовала албанца. — Ты можешь рассказать мне всё, что считаешь нужным. Никогда не забывай о том, что бороться с чем-то в одиночку гораздо тяжелее.       Моро перевёл взгляд на свои ботинки, усмехнувшись, и выдохнул. Он понимал, что албанец прав, но сейчас он не был готов к этому разговору морально. Его рука вдруг сама по себе сжала ладонь Меты в ответ, возможно, чуть крепче, чем это было необходимо. Эрмаль поморщился, но промолчал — по крайней мере, Фабрицио ничего не заметил. — Я расскажу тебе, но не сейчас. В другой раз.       Это вызвало новую улыбку. — А другой раз будет?       Мобричи хрипло рассмеялся и повернулся к музыканту, запустил пальцы свободной руки в кудрявую шевелюру и осторожно потрепал. Мета неожиданно для себя понял, что это первый человек в его жизни, чьи прикосновения к волосам не вызывали у него отвращения. Кажется, он был готов сделать для Фабрицио любые исключения из правил. — Конечно. Как ты смотришь на… среду? Вечером. — Это свидание? — Эрмаль звонко рассмеялся, за что тут же получил едва ощутимый подзатыльник. — Я освобожусь в девять. — Так всё-таки свидание? — Заткнись.       Они просидели ещё несколько минут в тишине, Мета делал вид, что с интересом разглядывает припаркованные машины, Мобричи изучал глазами асфальт.       Они оба знали, что концерт закончился. Скорее всего, о них позабыли вовсе, никто так и не вышел на их поиски, за что Эрмаль был трижды благодарен. Он всё ещё ощущал тепло крепкой ладони, большой палец римлянина вырисовывал на его коже неизвестные узоры. Каждый из них ощущал забытое в суете будней спокойствие. Ascolterai ridendo ogni mio segreto Che nessuno A parte te A parte noi Ha visto mai