Похождения бравого министра Геббельса

Глава полностью написана LeneKrage, за что ей огромная благодарность, цветы и конфеты. Йозеф приехал за 15 минут до выступления. В отличие от уличных митингов, к дамам он никогда не опаздывал: было бы чудовищно невежливо заставлять фрау и фройляйн женского отделения партии ждать.       Гауляйтер огляделся, впитав атмосферу, и вприпрыжку поднялся на сцену. Никто бы не заметил, что он хромает. Аудитория приятно волновала его. Он словно физически ощущал ее женскую энергию, мягкую и податливаю, желавшую отдаться ему и стремился подчинить ее своей воле. Как всегда, гауляйтер Берлина говорил без бумажки, планы всех выступлений были у него в голове, а подачу отдельного тезиса он импровизировал каждый раз заново, в зависимости от ситуации. Здесь аудитория была чувствительная, и он взял эмоциональный тон с элементами сентиментальной экспрессии. "Сегодня мы чтим память павших. Наших отцов, братьев и сыновей. В зале присутствуют жены, сестры и матери героев, отдавших жизнь за Фатерланд! Давайте же поднимемся с мест и почтим павших минутой молчания. Они с нами, стоят среди нас, они вечно живы в наших сердцах: герои, отдавшие жизнь за нашу свободу и мир в наших селах и городах!" Его звучный голос с мелодичным рейнским акцентом и чистым произношением, плавно вливался в уши слушательниц. Словно чудодейственный бальзам, он врачевал израненные души, вселял надежду и давал успокоение. Во время речи он заметил приятную даму с сияющими глазами, в трауре, сидевшую в первом ряду и с этого момента обращался уже только к ней. Она как бы символизировала для него всех тех жен, сестер и матерей, о которых он говорил. Она смотрела на него не отрываясь, прижимая к груди платочек. Йозеф решил после речи узнать ее имя. Когда все поднялись с мест и устроили ему овацию, Йозеф поблагодарил жестами и сошел со сцены. Помощнику он шепнул узнать имя женщины. Надписал несколько автографов и порывисто направился к ждавшему автомобилю с шофером. Ассистент впрыгнул на подножку, вложил в руку Йозефа клочок бумаги с именем и номером телефона. Машина тронулась. Фрау и фройляйн замахали флажками, в автомобиль упало несколько букетов цветов. Йозеф не успел разглядеть, была ли в этой толпе та самая дама. Ее номер телефона приятно грел ему руку. Он поднял с сидения букет нарциссов и вдохнул свежий аромат. Завтра он непременно ей позвонит. *** - Это квартира госпожи Шнайдерманн? - Йозеф откашлялся. - Это ее го-орничная, кто ее спра-ашивает? - Скажите, что это д-р Геббельс, гауляйтер Берлина, по срочному партийному делу. Трубку взяли через две секунды. - Д-р Геббельс, что такое? - Уважаемая г-жа Шнайдерманн, дело не терпит отлагательств, но вместе с тем, довольно секретное. Отошлите свою эстонскую горничную, она чуждый нашей партии элемент. Будет ли удобно, если мы встретимся в Вашей квартире? Я как раз нахожусь поблизости. - Да-да, конечно... Вот так, через одну минуту телефонного разговора свидание с красивой вдовой было у него в кармане. Но проницательный пропагандист ошибся: она была не только вдова, но и безутешная мать, 17-летний сын которой погиб на войне. Двойной траур: он представил на месте фрау Шнайдерманн свою мать, потерявшую на войне мужа и сыновей, и глаза Йозефа защекотала горячая влага. Сморгнув, он сосредоточился на чашке чая в своей руке и рассказе Луизы о покойном сыне. - Он был похож на вас, герр доктор. Не внешне, конечно, а голосом и порывистостью движений. И глазами. У вас такие же горящие глаза. Я думала, что рана затянулась, все-таки уже восемь лет прошло, но когда вы сегодня взбежали на кафедру и заговорили, я... я... Она прижала платочек ко рту и из ее огромных прекрасных глаз потекли слезы. Йозеф придвинулся и обнял эту красивую страдающую женщину. Ему даже не пришлось придумывать никаких срочных и секретных дел: Луиза не вспомнила об этом. Она просто положила голову ему на плечо и с облегчением, словно снимая с себя тяжкую ношу, вздохнула. *** После они лежали вместе в полутёмной спальне, луч закатного солнца играл на фотографии бравого майора в начищенном шлеме, с усами и Йозеф понял, что муж ее погиб примерно тогда же, что и сын: лет восемь назад. Но теперь Луиза преобразилась: она помолодела, ведь была теперь не в черном платье и крепе, а в белой кружевной сорочке, ее щеки разрумянились, глаза блестели, на губах играла довольная улыбка. - Ах, Йозеф, Йозе-е-еф, - все повторяла она, не в силах выразить свои ощущения какими-то другими словами, и утыкалась лицом ему в плечо. Наконец, вымолвила: "Я как будто родилась заново!" Думая об основании собственной ежедневной газеты, он немного рассеянно погладил ее по спине и спросил: "а может быть, воскресла из мертвых?" На это Луиза потянулась, поцеловала его в губы, потом в лоб и утвердительно кивнула.